справедливость. Но механизм реализации ее — не некая доктринерская гармония, а жестокая борьба за лучшее место в жизни. И в ход идут все доступные средства.
В коммунистическом обществе не существует проблемы «отцов и детей» в качестве проблемы социальной. Молодежь постепенно и индивидуально занимает жизненные позиции и сменяет «отцов», становясь в свою очередь «отцами». Молодежь не имеет здесь возможности в больших масштабах создавать свои объединения, неподконтрольные взрослым, властям и общественным организациям (если исключить уголовные банды, наказуемые законом и не поддерживаемые населением). Молодежные объединения здесь определены общими принципами кристаллизации (группировки) населения. Ни о каких специфически молодежных движениях, подобных западным, тут не может быть и речи.
Отмечу еще некоторые черты молодежи, важные с точки зрения формирования подходящего типа человека коммунистического общества. В силу простоты бытовой жизни и предопределенности жизненного пути (ничтожные возможности выбирать и отсутствие надобности принимать самостоятельные решения) молодые люди ощущают себя таковыми до тридцати (официальный комсомольский возраст — до 28 лет), а то и до сорока лет. Возможности их начать самостоятельную жизнь, не зависимую от родителей, весьма ограничены (трудности с жильем, низкая стипендия и зарплата). Это способствует укреплению зависимости людей от общества и их управляемости. Далее, молодые люди здесь со школьной скамьи снабжаются характеристиками, от которых существенно зависит их будущее. Эти характеристики следуют за ними повсюду. И молодежь в своем поведении принимает это во внимание. Общественная оценка их поведения постоянно держит их в определенных рамках. Это не значит, что молодежь здесь вообще лишена всякой свободы поведения. В Советском Союзе молодежь, например, чувствует себя довольно свободно в бытовом поведении. Это значит, что в молодежных коллективах и в коллективах, имеющих дело с молодежью как с объектом деятельности, действуют общие принципы коммунальной жизни. А молодежные коллективы как социальные группы копируют коллективы взрослых или сами включаются в эти взрослые коллективы в качестве их частей.
Социологическое исследование молодежи в коммунистическом обществе — предмет особой книги. Здесь же я ограничусь сказанным. В упомянутых выше моих книгах читатель (при желании, конечно) может найти дополнительные сведения на эту тему. В книге «Желтый дом» главным героем является молодой человек, только что вышедший из комсомольского возраста.
В Советском Союзе несколько лет назад началась своеобразная кампания под лозунгом «решительного поворота школы к улучшению подготовки молодежи к труду в сфере материального производства». В чем смысл этой кампании? А в том, что происходит разделение населения на привилегированные и непривилегированные слои. Принадлежность к ним становится наследственной. И мероприятия по школе вносят в это дело свой вклад. Суть их очевидна: дети рабочих и крестьян пусть будут рабочими и крестьянами. Дети номенклатурных работников, генералов, академиков, директоров, писателей, профессоров в сферу материального производства не пойдут. Для них есть особые учебные заведения, есть средства для домашнего образования, есть нужные связи. Для детей непривилегированных слоев ничего подобного нет. Для них — демагогия, подкрепляемая насилием. Их просто вынуждают идти в сферу материального производства, препятствуя попыткам поступления в высшие и специальные средние учебные заведения в городах, оказывая давление через комсомол, удерживая образование для них на уровне, недостаточном для конкурирования с детьми привилегированных групп. В либеральные годы социологи выяснили, что выпускники школ совсем не стремятся в сферу материального производства. Да это ясно и без социологии. Уроки труда в школах и работа школьников на прикрепленных к школе предприятиях вызывают отвращение к физическому труду. Так что насилие со стороны властей является вполне естественной реакцией на стремление молодежи повысить свой социальный уровень и улучшить жизненные условия. Оно вступает в конфликт с демагогией насчет неограниченных возможностей для молодежи, которая (демагогия) все более и более лишается реальной основы. А условия труда на низших уровнях жизни далеки от пропагандистских идеалов. Это порождает определенные явления в среде молодежи, не согласующиеся с привычными нормами советской жизни, стремление какой-то части молодежи выйти из-под идеологического контроля, создавать свои неофициальные объединения, создавать свой стиль жизни.
Коммунистическая демократия
В коммунистическом обществе очень многие должности являются выборными. Одни из них выборные лишь по видимости. Это, например, депутаты советов, народные судьи, партийные чиновники, сотрудники научных учреждений. Здесь выбор происходит обычно из одного заранее намеченного кандидата, и результаты выборов предрешены заранее. Но если даже власти допустят выбор из двух, трех и более кандидатов, положение не изменится: все равно эти кандидаты будут отобраны и намечены заранее. Иногда выборы бывают настоящими. Но это касается пустяковых случаев, никак не влияющих на судьбы людей и коллективов. Таковы, например, выборы профоргов групп, страхделегатов, культоргов, членов редколлегии стенной газеты. Бывают случаи, когда коллектив вносит свои коррективы в выборы в серьезные органы, например, в партийное бюро (порой коллектив отклоняет кандидата в секретари партийного бюро, намеченного районным комитетом партии). И даже в тех случаях, когда выборы фиктивны, все же совершается некоторая формальная процедура, без которой намеченные лица не могут исполнять свои функции. Все это создает атмосферу своеобразной демократичности. Последняя усиливается таким важным явлением в жизни граждан коммунистического общества, как собрания, совещания, заседания, съезды, конференции, слеты и прочие сборища людей, призванные по идее коллективно решать какие-то проблемы. Буду употреблять для их обозначения общий термин «сборище». Сборища играют настолько важную роль в жизни общества, что сложилась стандартная система типов их и ритуалов их проведения. Особенно сильно они затрагивают лиц, причастных к руководству. Здесь невозможно дать подробное описание этого почти совершенно не изученного явления. Я ограничусь лишь рассмотрением двух типов сборищ — собраний на уровне коммун и руководящих сборищ.
Собрания на уровне первичных коммун суть общие собрания сотрудников, партийные собрания, профсоюзные и комсомольские собрания. В дальнейшем я даю их обобщенную характеристику, ориентируясь в большей мере на партийные собрания как на главные и служащие образцом для прочих. Собрания в коммунистическом обществе суть высшая форма демократии для индивидов, находящихся на низшей ступени социальной иерархии. И сила этой демократии не простирается за рамки мелких дел и интересов членов коммун.
Типы собраний и их функции разнообразны: информация о решениях высших властей, воспитательная работа, участие в деловой жизни, организационные вопросы. Более подробное описание читатель может найти в «Зияющих высотах» и «Желтом доме». Не следует думать, будто советские люди ходят на собрания только потому, что вынуждены на них ходить под угрозой наказания. В большинстве случаев они ходят на них по доброй воле. Те, кто стремится избежать их, делают это фактически безнаказанно. Общество смотрит на таких уклонистов сквозь пальцы именно потому, что пока еще в избытке хватает добровольцев. Почему так? Да потому, что для одних — это сцена, на которой они кривляются перед прочими сослуживцами, для других — средство достижения своих практических целей, для третьих — место нападения на противников, для четвертых — место самозащиты от нападения, для пятых — возможность поболтать, для шестых — возможность посмотреть житейский спектакль, для седьмых — место борьбы за интересы дела… Короче говоря, собрания в первичных коммунах суть важный орган жизни. Это — максимум того положительного, что может дать участие широких масс населения в управлении обществом. Попытки перейти эти границы могут привести лишь к склокам, хаосу, пустой потере времени. И население это прекрасно понимает. Безграничная активность широких народных масс хороша лишь в абстрактных доктринах, но не в реальности. Думаю, что сторонники таких доктрин усомнились бы в их правильности, побывав несколько раз на собраниях, на которых руководители теряют контроль над массой собравшихся.
Руководящие сборища весьма разнообразны. Я здесь выделяю такие, которые происходят регулярно и являются элементом структуры власти, — заседания партийных, профсоюзных и комсомольских бюро, бюро районных и областных комитетов партии и т.д., вплоть до Пленумов ЦК партии и съездов партии. Я не буду здесь касаться деятельности соответствующих органов, состоящих из многих людей, которые выполняют отдельные функции целого (дирекция, партбюро и т.п.). Выделю лишь то, что связано с самим фактом сборищ, когда люди физически собираются вместе, обсуждают какие-то проблемы, принимают совместные решения. А с этой точки зрения только в случае полного незнания фактического положения дел можно думать, будто такие сборища суть чистая фикция, будто все дела решают отдельные лица, а остальные только голосуют. Безусловно, такие сборища готовятся заранее, — это элемент самой процедуры их деятельности. Все заранее может быть согласовано, и сборище может принять решение чисто формально. Но не всегда так бывает. На самом деле бывают деловые обсуждения, споры и конфликты. Но если бы даже дело ограничивалось чисто формальным принятием решения, это не было бы излишней фикцией. Сам факт формального одобрения некоего предложения, сам факт принятия решения данным сборищем играет роль весьма существенную: он придает законную силу намерениям отдельных лиц или групп лиц провести какое-то мероприятие. Именно эта формальная роль сборищ, кажущаяся на первый взгляд фиктивной, является на самом деле главной их социальной функцией. А обсуждение есть лишь нечто подсобное и производное. Это очень важный и довольно трудный для понимания пункт в системе власти коммунистического общества. Попробую пояснить его в несколько парадоксальной форме.
Я хотел бы избежать употребления слов «диктатура» и «демократия». Но чтобы объяснить, почему они не годятся, я должен все же использовать их в некотором общем смысле, без претензии на роль научных терминов, просто как слова обычного языка. Одна из социальных функций сборищ состоит в том, чтобы замаскировать диктаторскую власть, т.е. власть, исходящую сверху и не встречающую сопротивления снизу. Но сама диктаторская власть здесь организована и действует так, чтобы препятствовать диктаторским тенденциям отдельных лиц и групп лиц, и, вместе с тем, снять с властителей персональную ответственность за результаты деятельности власти. Руководящие сборища и призваны не столько придавать демократическую видимость диктаторской власти (это — дело второстепенное), сколько фактически лишать власть диктаторских атрибутов. Отсюда — не столько маскировочная, сколько фактическая тенденция к коллегиальному руководству. Потому понятия «диктатура» и «демократия» лишены смысла в приложении к этой форме власти, если их рассматривать как строгие научные понятия. В коммунистической системе власти есть тенденция, похожая на диктаторскую, и тенденция, похожая на демократическую. Но тут нужны другие слова. Слова «централизация» и «децентрализация» здесь тоже не годятся. Может быть, здесь больше подходят слова «единоначалие» и «коллегиальность». Эти две тенденции суть усложнение общих принципов отношения начальствования и подчинения в применении их к обществу как сложному целому. Даже величайший диктатор Сталин не был диктатором в строго социологическом смысле слова. Он был вождем, обладавшим большей властью, чем диктаторы. Тенденция, похожая на демократическую, тоже имеет уже другую природу. Временами она обретает мощную силу, превосходящую силу первой тенденции. Борьба этих двух тенденций
