несмотря на их аморфность и изменчивость люди все равно вовлекаются в них, значительную часть времени проводят в них, проявляют к ним интерес, считаются с ними. Для подавляющего большинства населения такие группы суть дополнительный источник влияния и дополнительный надсмотрщик за их поведением. Именно в таких группах действует общественное мнение. И сила воздействия его на людей здесь огромна. Воздействие это двоякого рода. С одной стороны, оно заставляет людей поступать в соответствии с законами социальности, которым подчиняются все члены общества. А с другой стороны, оно накладывает некоторые ограничения на поведение людей, создавая свои представления о приличии, порядочности, честности. Люди вынуждены считаться с теми представлениями о правильном поведении, какие свойственны таким народным группам. Если индивид нарушает принятые нормы поведения, народная группа его осуждает, а порой — исключает его из себя и добивается официального наказания. Так что когда в Советском Союзе отдельные люди вступают в серьезный конфликт с обществом (диссиденты, например), они встречают осуждение не только в первичных коллективах, но и в своих народных группах. В частности, родственники и близкие знакомые, как правило, осуждают здесь диссидентов. На Западе не могут понять этого явления. А между тем это вполне обычное дело с точки зрения людей с опытом жизни в Советском Союзе. Дело в том, что народные группы вырабатывают представления о правильном поведении индивидов, перенеся их сюда из своих первичных коллективов. Во всяком случае, значительная часть членов народных групп (во всяком случае — самые влиятельные из них) является членами каких-то деловых коммун. И для них народная группа есть лишь продолжение их деловой коммуны, приложение к ней. Конфликты между народными группами и деловыми коммунами, конечно, возникают. Но они не имеют принципиального значения, не раскалывают жизнь населения на две разные жизни — в коммуне и в народной группе. Большинство конфликтов бывает такого рода, что причиной их оказывается нарушение индивидами каких-то норм поведения в том или другом коллективе.
Группы, аналогичные народным, складываются и в привилегированной части общества. И к ним относится все сказанное выше. Но здесь возникает нечто новое, недоступное на более низком уровне: более обширные возможности общения, сознание престижной общности, солидарность привилегированных и другие явления, объединяющие представителей этой части общества в более обширные группы и даже слои, внутри которых бывает достаточной уже потенциальная только принадлежность к группе. Например, здесь привилегированному писателю достаточно знать, что есть некий привилегированный художник или некий министр, чтобы ощущать их членами некоей потенциальной группы, к которой он причисляет себя. Для него принципиально не является невозможным знакомство с ними. Они могут оказывать друг другу услуги и заранее рассчитывают на это. Их дети могут ходить в одни и те же привилегированные учебные заведения и вступать в брак. Их дачи сопоставимы и могут даже соседствовать. Короче говоря, здесь складывается нечто подобное тому, что имело и имеет место в среде господствующих классов некоммунистических обществ. Причем здесь имеет место своя иерархия слоев, лишь отчасти совпадающая с официальной иерархией средних и высших чиновников.
Слои, о которых я говорю здесь, оказывают на своих членов еще большее давление, чем народные группы, ибо здесь действует еще и сознание принадлежности к господствующей группе населения. Хотя в этом обществе и отсутствует эксплуатация одними людьми других, какая имеет место в капиталистическом обществе, здесь имеет место более скрытая форма эксплуатации, в которой эксплуататором является не отдельный человек, а целый слой населения. Члены привилегированных слоев ощущают себя в качестве соучастников эксплуатации и дорожат этим. Существующий коммунистический строй есть их строй жизни и для них, ибо лишь благодаря ему они имеют особое положение, возвышающее их над массой людей. Потому члены привилегированных слоев расправляются с нарушителями принятых в них правил поведения довольно жестоко и беспощадно. Впрочем, такие случаи происходят довольно редко.
Конечно, такие «понятия», как «рабочий» и «крестьянин», еще не утратили смысла полностью и сохранят смысл и в будущем. Они утратили смысл социологических понятий, характеризующих коммунистическое общество по существу. Теперь многие профессии людей, занятых в сфере материального производства на самом низшем производительном уровне, уже не обозначаются точно словом «рабочий» (мастера, механики, прибористы и т.п.), а слово «крестьянин» даже для деревенских жителей звучит весьма неопределенно. Они предпочитают употреблять слова «тракторист», «комбайнер», «агроном», «зоотехник», довольно часто оставляя слово «крестьянин» лишь за самой неквалифицированной частью сельского населения.
Короче говоря, требуется сложное социологическое исследование, оперирующее всеми методами современной науки, чтобы дать точное описание структуры многомиллионного населения коммунистической страны.
Я не рассматриваю разделение на национальностей племена. Замечу лишь, что, как показывает опыт Советского Союза, коммунистический строй успешно справляется с национальными проблемами. В частности, он является весьма эффективным с точки зрения поднятия образования, культуры и быта наиболее отсталых народов и групп населения до сравнительно высокого уровня. И они становятся оплотом нового общества. Отдельные национальные меньшинства здесь занимают привилегированное положение и превращаются в объединения, мало чем отличающиеся от гангстерских банд (в Советском Союзе в таком положении порой оказываются целые республики, например, Грузия, Азербайджан). Коммунистическая организация жизни общества вообще легко переходит в организацию, подобную гангстерской. И с этой точки зрения контроль со стороны центральной власти есть пока единственное средство сдерживать эту тенденцию к гангстеризму на местах.
В коммунистическом обществе имеет место очень сильная тенденция к уничтожению национальных перегородок и нивелированию национальных различий в населении страны, — тенденция к образованию вненациональной общности людей, т.е. общности коммунальной. И расчеты на то, что межнациональные конфликты в Советском Союзе послужат причиной гибели советской империи, основаны на полном непонимании фактического состояния страны с этой точки зрения.
Тенденция к рабству
Хочу особо выделить еще одну тенденцию в структуре населения коммунистической страны — тенденцию к созданию особой категории людей, статус которых весьма близок к статусу рабов. Это — заключенные. В сталинские времена армия заключенных насчитывала в Советском Союзе пятнадцать миллионов. В настоящее время есть основания полагать, что армия заключенных достигает четырех-пяти миллионов. Это число не удовлетворяет реальную потребность общества в работниках такого рода, и она пока удовлетворяется использованием городских жителей (в особенности — молодежи) на уборочных работах в деревне и на стройках, а также использованием армии. По положению эти люди близки к рабам, постольку в зрелом возрасте вырываются из обычной житейской среды и обычного делового коллектива, не воспроизводятся в заключении, получают мизерное вознаграждение за свой труд, не вольны выбирать место жительства и вид деятельности. Единственное, что с ними не делают, — не продают. Да и то потому, что некому продавать и не у кого покупать. Пополняется эта армия рабов в основном из правонарушителей, которые в обществе имеются в изобилии: условия жизни и работы для многих людей таковы, что они не могут не нарушать законы или легко поддаются искушению их нарушать. Число заключенных здесь зависит не от способности властей разоблачать преступления, а от санкций властей на это и пропускной способности органов правосудия. Потребность в армии заключенных ощущается в таких сферах деятельности, куда обычные люди добровольно не идут (например, это вредные производства, плохие в климатическом отношении места, особо секретные предприятия). Эта тенденция к образованию армии рабов вытекает из самого характера труда в коммунистическом обществе как труда принудительного и возможностей властей без сопротивления со стороны населения создавать такую армию. Большинство населения относится к этому равнодушно или одобрительно, поскольку в значительной мере это означает очищение общества от воров, бандитов, грабителей и прочих социально-опасных элементов. Но власти не ограничиваются этой оздоровительной деятельностью, «набирая» в число заключенных и рабочую силу, требуемую в упомянутых выше местах. Это легко сделать, так как в принципе огромные массы обычного населения легко уязвимы с точки зрения правосудия. Насколько мне удалось установить, в последние десятилетия в Советском Союзе доминирующим типом заключенного стал не профессиональный преступник, а обычный человек, совершивший преступление случайно или в силу бытовых условий.
Доминирующая тенденция эволюции
Общественная эволюция не считается ни с какими прекраснодушными идеалами и намерениями людей. Как бы это ни было прискорбно, но надо признать как факт, что доминирующей социальной тенденцией коммунистического общества и коммунизма в современном мире вообще является тенденция к организации всей жизни больших масс людей как единого органического целого, т.е. со сложной внутренней дифференциацией людей, с закреплением их положения в той или иной клеточке целого и их функций, с распределением людей на различных ступенях социальной иерархии и прочими атрибутами жизни людей как частичек целого. Отсюда естественным образом вытекает несокрушимая тенденция к неравенству и неравноправию, лицемерно скрываемая всеми, но фактически признаваемая самой активной и деловой частью населения. Коммунизм идеологический в свое время заимствовал идеалы равенства и равноправия из идеологии стран Запада. Эти идеалы пришли в вопиющее противоречие с фактической исторической миссией коммунизма как типа общества и как общей тенденцией человечества. Не исключено, что со временем борьба за легализацию идеалов неравенства и неравноправия сыграет свою роль в истории, возможно — не менее серьезную, чем отживающие свой век идеалы равенства и равноправия.
Наряду с иерархизацией клеточек коммун имеет место превращение ряда жизненно важных функций клеточек в функции особого рода органов, которые выражают эти функции как функции больших объединений людей и общества в целом, благодаря которым огромное скопление клеточек всякого рода и человеческая масса, в которую они погружены, образуют целостный общественный организм. Совокупность этих органов образует то, что можно назвать государственным аппаратом. Этот аппарат выполняет функции управления, власти и объединения в районах, областях, краях, республиках и в стране в целом. Этот аппарат является сам очень сложным образованием, для описания его требуются толстые обстоятельные книги. Я ограничусь лишь наиболее важными пунктами его структуры и деятельности.
Марксистская теория государства общеизвестна. Согласно этой теории государство возникает с возникновением антагонистических классов. Возникает как орудие государствующих классов держать в узде эксплуатируемые классы. И с уничтожением эксплуататорских классов государство отомрет. Не хочу высказываться на тему о том, как исторически возникало государство. Но с социологической точки зрения марксистская теория роли государства в обществе и его перспектив в «бесклассовом» обществе (имеется в виду общество без помещиков и капиталистов) абсурдна очевидным образом. Это — чисто идеологическое явление, рассчитанное на самый примитивный интеллектуальный уровень широких масс населения. Идеологи ставшего коммунистического общества испытывают явную неловкость с этой частью марксизма. Отсюда — не менее идиотские идеи насчет отмирания государства путем его усиления, насчет вынесения классовой борьбы в сферу международных отношении коммунистических стран с некоммунистическими. Советские идеологи усматривали признаки отмирания государства в «народных дружинах» (которые образуются из сотрудников различных учреждений в помощь милиции), в «товарищеских судах», в административных
