000. По подсчетам зарубежных ученых, общие потери Советского Союза в войне составили 20 миллионов человек, 8,7 миллиона из них погибли в боях[28]. Военные потери в три раза превосходили потери немцев на восточном фронте (2,6 миллиона). Около 5 миллионов советских военнослужащих попали в плен, из них от 1,6 до 3,6 миллиона погибли в немецком плену от недоедания, были расстреляны или погибли в газовых камерах.
Военным трофеем Сталина явились территориальные завоевания. Советские войска оккупировали почти все страны Центральной и Восточной Европы с населением около 90 миллионов человек, превосходившем население Франции и Западной Германии вместе взятых, и установили в них коммунистические режимы. Коммунистическими стали также Югославия и Албания.
Еще более впечатляющим явилось то, что китайские коммунисты, с которыми Москву в течение 25 лет связывали смешанные чувства любви и ненависти, одержали победу в гражданской войне над войсками Гоминьдана, которые опирались на поддержку Соединенных Штатов, и в 1949 году добились контроля над всей территорией Китая. Распространение коммунизма на остальной части мира казалось лишь вопросом времени.
Вторая мировая война была единственным событием в истории Советского Союза, которое сплотило народ и государство: «После германского нападения в июне 1941 года впервые в советской истории официальные заявления совпали с правдой: немцы были жестокими агрессорами, народ действительно должен был сражаться за выживание»[29]. Война придала коммунистическому режиму, как защитнику народа, ту легитимность, которой прежде ему не доставало. Но широко распространившиеся надежды на то, что в результате такого сплочения Сталин смягчит свое правление и предоставит народу больше свободы, не оправдались. В последние остававшиеся ему годы он ничем не собирался поступиться.
Смерть Сталина поставила его преемников в трудное положение. Они понимали, что должны отречься от безумного диктатора и его гибельной политики, но в то же время им надо было сохранить систему, которую он возглавлял почти тридцать лет, потому что их власть и привилегии обеспечивались только ею. Они решили проблему, заново привязав коммунизм к Ленину. В 1956 году в секретном докладе на ХХ партийном съезде, первом после смерти Сталина, Никита Хрущев, новый первый секретарь, разоблачил некоторые преступления, совершенные Сталиным против коммунистической номенклатуры. В результате этих разоблачений Сталин быстро стал никем: его тело было удалено из Мавзолея, где он возлежал рядом с Лениным, Сталинград переименовали в Волгоград, и с оперативностью, которой советская бюрократия могла справедливо гордиться, его бесчисленные портреты, статуи и названия городов в его честь бесследно исчезли. Все говорило о том, что три десятилетия сталинского правления были грандиозной ошибкой, хотя попыток объяснить эту «ошибку» никто не предпринимал. Потому что было только два возможных решения и оба казались неприемлемыми: или материалистическая теория Маркса неверна, а история, в конечном счете, определяется политикой и политиками, или же Советский Союз не был государством, построенным на принципах марксизма.
Антисталинская кампания была смелым и, наверное, даже необходимым шагом, но она подорвала легитимность режима, сделавшего возможными массовые преступления: хрущевские разоблачения положили начало медленному, но неуклонному процессу устранения доводов в оправдание коммунизма.
Чтобы компенсировать десталинизацию и вдохнуть новую жизнь в систему, Хрущев приступил к столь неистовому обожествлению Ленина, что оно пережило даже крах Советского Союза. В 1999 году на просьбу назвать десять величайших людей в истории мира, русские на первое место ставили Петра I, а на третье, после Пушкина, Ленина. (Четвертым, вопреки всем стараниям Хрущева, шел Сталин.)
Освободившись от сталинского террора, номенклатура обеспечила себе радости жизни, какие, с ее точки зрения, полагались ей ввиду тяжелого груза ответственности и высокого положения. Она с поразительной быстротой избавилась от контроля со стороны руководящих партийных органов.
Хрущев до некоторой степени смягчил режим покойного диктатора, не изменив его базовых институтов или законов: сохранились как однопартийное правление, так и вездесущая тайная полиция и цензура. Тем не менее, жизнь советских граждан стала значительно легче. Миллионы заключенных вышли из концлагерей на свободу. Многие жертвы репрессий были реабилитированы, что не могло уже помочь им самим, но облегчило жизнь членов их семей. Снова были разрешены ограниченные контакты с иностранцами. Больше иностранных граждан получали визы для въезда в СССР, больше советских граждан получили возможность побывать за границей. Глушение иностранных коротковолновых радиопередач продолжалось, как и раньше, но оно стало не столь тщательным, и советские люди могли получать более реалистическую информацию о жизни за рубежом и внутри страны.
В результате всех этих процессов у людей открылись глаза. В 1970-е годы Михаил Горбачев уже занимал высокое положение в коммунистической иерархии, когда ему довелось посетить Италию, Францию, Бельгию и Западную Германию. Он был ошеломлен увиденным — не только жизненным уровнем на Западе, но и достигнутой там гражданской культурой. Вот почему была поколеблена его «…прежняя вера в превосходство социалистической демократии над буржуазной системой»: «Мы были поражены открытостью и спокойствием людей, с которыми встречались, — вспоминает он в своих мемуарах, — восхищались их свободными суждениями обо всем, в том числе о деятельности своих правительств, национальных и местных политических деятелях». Точно также на его будущего соперника Бориса Ельцина, первого выборного главу суверенного Российского государства, большое впечатление произвела в 1989 году поездка в Соединенные Штаты. Она оказалась для него «бесконечным рядом крушений» сложившихся стереотипов и устоявшихся представлений. При посещении супермаркета в Хьюстоне он выразил охватившие его чувства вслух: «Что же они сделали с нашим бедным народом!». Увиденное, подумал его спутник, разрушило у Ельцина остатки коммунистической веры. Оказалось, что Сталин был прав: система могла выжить только в условиях полной изоляции народа, включая и высших должностных лиц, от внешнего мира.
Что касается внешней политики, то наследники Сталина переосмыслили и отбросили стратегию конфронтации, заключив, что капитализм все-таки не барахтается на грани краха: через шестьдесят лет после пророчества Эдуарда Бернштейна политбюро приняло его тезис о том, что социализм восторжествует не в результате революции и не посредством войны, а мирными средствами. Новым лозунгом стало «мирное сосуществование». Иностранные коммунисты получили инструкции об образовании коалиций не только с национальной буржуазией третьего мира, но также и с социалистами, которых Ленин считал злейшими врагами коммунизма.
Тем временем послесталинский режим сосредоточился на решении двух задач: наращивании вооруженных сил и проникновении в третий мир.
Хотя этот режим по-прежнему сохранял громадную обычную армию, новое руководство пришло к выводу, что решающее значение в будущей войне будут иметь ракеты, оснащенные ядерным оружием. Этот вывод был отчасти вынужденным ввиду необходимости сокращения военного бюджета, основная часть которого шла на обычные вооруженные силы. Но под это был подведен и теоретический базис. Москва отвергла точку зрения Запада, заключавшуюся в том, что ядерное оружие должно служить только одной цели, а именно сдерживанию, и приложила громадные усилия для создания ракет, способных поражать цели на других континентах. Эти усилия завершились в 1957 году успешным запуском первого искусственного спутника Земли, что продемонстрировало прогресс Советов в космической технологии, заключавший в себе потенциальную угрозу континентальной части Соединенных Штатов. В течение следующих тридцати лет советское правительство закладывало в военный бюджет колоссальные суммы — по недавним подсчетам, от 25 до 30 и, наверное, даже до 40 процентов национального дохода. Военная мощь, особенно в сфере ядерных вооружений и космических программ, обеспечила Советскому Союзу международное признание в качестве «сверхдержавы». Этот статус был иллюзорным, поскольку опирался лишь на способность режима шантажировать другие державы своим ядерным арсеналом, использование которого было чревато полным разрушением Советского Союза; более того, эта политика крайне истощила экономические ресурсы страны, что предопределило ее окончательный крах.
Политика активного проникновения в третий мир имела одной из целей фланговый охват Запада и удар по бывшим колониям, с которыми Запад поддерживал тесные экономические отношения. Одновременно эта экспансия поднимала и моральный дух страны: перспектива образования коммунистических и прокоммунистических режимов, неотвратимо разрастающихся из советского ядра, породила новую иллюзию, а именно, что наступление коммунизма, дескать, нельзя остановить. Вследствие этого всякое сопротивление режиму внутри страны начинало казаться тщетным. Но эта экспансия стоила очень дорого, потому что поддержка стран третьего мира требовала огромных финансовых средств в виде даров и займов, раздававшихся без всяких шансов на то, что они когда-либо будут возвращены. Вложения эти были по меньшей мере сомнительными еще и потому, что, как мы отметим ниже, приобретенные такими методами союзники оказались крайне ненадежными.
В 1964 году коллеги скинули Хрущева: властная элита устала от его неуемной активности и предпочла, по словам его сына, «покой и стабильность». Место Хрущева занял Леонид Брежнев, которому предстояло пробыть на посту первого секретаря восемнадцать лет, хотя в последние годы в нем отчетливо просматривался старческий маразм: машина со скрежетом продолжала работать.
Год за годом советский режим приходил в упадок. Экономика пребывала в застое, все более отставая от высокоразвитых индустриальных стран. Когда исчез страх драконовских наказаний, у рабочих не оказалось побудительных причин напрягаться в труде; в ходу было циничное описание сложившегося положения: «Они делают вид, будто нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Рабочих, проявлявших трудовое рвение, их же товарищи могли счесть «провокаторами» и крепко побить. Центральный аппарат планирования занимался тем, что умел: производством одних и тех же видов продукции, оставляя без внимания такие новшества, как пластмассы, синтетические волокна, а главное, компьютеры. Упорное сохранение жесткого контроля над информацией вело к тому, что СССР оказывался в стороне от развития информационных технологий, революционизировавших экономику Запада. Жизненный уровень простых граждан, хотя и был выше, чем в сталинское время, не дотягивал даже до минимума, утвержденного правительством: в конце 1980-х годов почти половина населения Советского Союза зарабатывала менее десяти долларов в месяц. Пьянство было повальным: Советский Союз мог похвастаться наивысшим в мире уровнем потребления алкоголя, а также самым высоким показателем смертности от алкоголизма. Ничто не могло бы стать более красноречивым свидетельством убывающих жизненных сил народа в стране, которая при царизме вправе была гордиться наивысшим приростом населения в Европе: из года в год больше русских (и украинцев) умирало, чем рождалось.
Процветала коррупция: чтобы чего-нибудь добиться, надо было дать взятку чиновникам, ведавшим распределением товаров и услуг. Высокие должности доставались тем, кто больше заплатит. Имеющиеся данные по Азербайджанской республике показывают, каковы были обычные тарифы на занятие всех властных постов, в том числе партийных; выше всего ценились должности, предоставлявшие наибольшие возможности получения взяток и хищения общественной собственности. Русские настолько привыкли к коррупции, что готовы были давать взятки, даже без твердой уверенности, что это им поможет.
Знающие люди рассказывают, например, что одно время на большом московском рынке стояла палатка, в которой сидел торговавший всякой всячиной старик-калека. За некоторую плату он брался устраивать молодых людей в институт. Наделенный магическими способностями открывать
