Правительство разрешило также ограниченную торговлю и частное производство потребительских товаров. Но оно сохранило за собой контроль над тем, что называло «командными высотами» экономики, а именно над тяжелой промышленностью, внешней торговлей, банками, средствами связи и транспортом.
Эти уступки пришли слишком поздно, и им не удалось предотвратить ужасающий голод, худший из всех, который когда-либо до этого знала европейская страна. Вызванный засухой, он унес 5,2 миллиона человеческих жизней и имел бы еще более опустошительные последствия, если бы не помощь АРА, американской организации, которую возглавлял будущий президент США Герберт Гувер; ей удалось накормить 25 миллионов человек.
Восстановление при НЭПе шло удивительно быстрыми темпами. К 1928 году производство зерна в России достигло наивысшего после 1913 года уровня.
Многие как внутри России, так и за ее пределами, полагали, что НЭП знаменует собой отказ от коммунизма. Начались разговоры о «русском термидоре», намеки на события 1794 года во Франции, которые привели к падению и казни якобинских лидеров. Но аналогия хромала: во-первых, русские якобинцы прочно удерживали власть; во-вторых, они рассматривали сделанные ими уступки как временную передышку. Так оно и произошло.
Большевики захватили власть в России только потому, что им подвернулся такой шанс. Они не собирались замыкаться в границах страны, будучи уверенными, что их революция погибнет под ударами объединенных сил мирового капитализма, если не распространится на индустриальные страны Запада. Ленин говорил вполне откровенно: «Мы все время знали, что в одной стране нельзя совершить такое дело, как социалистическая революция»[9]. В речи, произнесенной в 1920 году, он недвусмысленно охарактеризовал международный аспект российской революции:
(в ноябре 1917 года) мы знали, что наша победа будет прочной только тогда, когда наше дело победит весь мир[10].
Так случилось, что коммунистическое государство, которое внутри собственных границ отличалось исключительной консервативностью и не терпело никакой инициативы снизу, за рубежом — и только за рубежом — действовало радикальным образом, возбуждая те самые массы, которым дома оно заткнуло рот.
Попытки распространить коммунизм за границу всерьез начались в конце первой мировой войны в побежденных странах Центральной Европы. В январе 1919 года Москва организовала восстание в Германии, которое было быстро подавлено. Несколько больших успехов коммунисты добились в Венгрии, где их правительству удалось удерживаться у власти половину 1919 года только потому, что советская Россия обещала защитить Венгрию от румынской армии. Когда Москва не выполнила своего обещания, послушный ей марионеточный режим рухнул. Подобные попытки предпринимались и в других местах, например, в Вене, где они выдохлись, едва начавшись.
Величайшее разочарование, связанное с распространением коммунизма за рубежом, Ленин пережил летом 1920 года. В апреле этого года Польша, желая предотвратить возрождение сильной империалистической России, объединилась с украинскими националистами и вторглась в советскую Украину с целью отторгнуть ее от России. Ожидавшегося восстания на Украине вторжение не вызвало, и польским армиям вскоре пришлось трубить отступление.
Когда Красная армия приблизилась к границам этнической Польши, политбюро должно было решить: остановиться или продолжать наступление на запад. Мнения разделились, но Ленин настоял на наступательных действиях и, как всегда, добился своего. Он был уверен, что Германия и Англия созрели для революции, и вторжение коммунистических вооруженных сил спровоцирует ее начало. Летом 1920 года Красная армия, сопровождаемая советскими комиссарами польского происхождения, вступила в Польшу. Она обратилась с призывом к польским рабочим и крестьянам захватывать собственность буржуазии и помещиков — эти лозунги доказали свою эффективность в России. Но поляки всех классов поднялись на защиту только что обретенной независимости Польши. В сражении под Варшавой, одном из решающих в современной истории, они разгромили и отбросили армию коммунистов.
Ленин не мог скрыть горечи в связи с таким исходом. «В Красной армии поляки видели врага, а не братьев и освободителей», — сожалел он.
В своих чувствах, мыслях и действиях они показали себя не социалистами, революционерами, а националистами, империалистами. Революция в Польше, на которую мы рассчитывали, не произошла. Рабочие и крестьяне… защищали своего классового врага, они заставляли наших храбрых красноармейцев голодать, устраивали на них засады, избивали до смерти[11].
Среди выводов, которые он сделал из этого опыта, было: никогда больше Красная армия не должна использоваться за рубежом как инструмент революции. Вместо этого надо оказывать местным коммунистам финансовую и иную помощь.
Другой, еще более важный урок, извлеченный Лениным из польской катастрофы, заключался в том, что лучший способ распространения революции за пределы России — спровоцировать новую мировую войну. В этой войне советская Россия будет держать нейтралитет и вступит в нее лишь тогда, когда воюющие стороны измотают друг друга. С этой целью в 1921 году Москва вступила в тайное военное сотрудничество с Германией.
III Сталин и после него
Здоровье Ленина пошатнулось в мае 1922 года, когда он перенес первый удар. Хотя его лечила группа специалистов из Германии, лучше ему не становилось и ему пришлось постепенно отказываться от своих политических обязанностей. В последние дни его преследовало ощущение провала: он гневался на своих соратников и, более того, на русский народ тоже, что они не показали себя достойными великой миссии, предначертанной им историей.
В таком настроении он искал врагов, спутавших его замыслы. Одного из них он нашел в интеллигенции, которая решительно отвергала его диктатуру, хотя и не прибегала к активным подрывным действиям. В июле 1922 года он поручил Сталину «решительно «искоренить» всех энесов… Всех их — вон из России… Арестовать несколько сотен и без объявления мотивов — выезжайте, господа!». Действуя по его указаниям, полиция задержала сотни экономистов, философов и других ученых, принадлежавших к партиям меньшевиков и эсеров и либеральным партиям, погрузила их на пароходы и отправила в принудительное изгнание в Западную Европу.
Затем пришел черед православной церкви. Весной 1922 года, когда советскую Россию терзал голод, Ленин решил, что ему предоставляется уникальная возможность достичь двух целей: под предлогом борьбы с голодом экспроприировать церковные ценности и, в вероятном случае противодействия со стороны церкви, показать всему народу ее бездушие. В памятной записке для политбюро он писал:
Именно теперь и только теперь, когда в голодных губерниях люди дошли до людоедства, и сотни, если не тысячи трупов покрывают дороги, мы можем (и значит, должны) самым решительным и беспощадным образом провести конфискацию церковных богатств… чтобы получить денежный запас в. несколько сот миллионов золотых рублей[1].
Ценности, изъятые таким образом, пошли не на помощь голодающим, а на нужды советского государства.
В марте 1923 года Ленин перенес сильнейший удар, лишивший его дара речи. Десять месяцев спустя он скончался. Партия не позаботилась подготовиться к назначению его преемника. Неподотчетная своим членам, она располагала единственным способом обеспечивать преемственность в руководстве — кооптацией. Образовавшийся вакуум заполнил генеральный секретарь Сталин. Сдержанный в публичных проявлениях, живой в общении, ничем не выдававший садистских и параноидальных черт своей личности, он пользовался немалой популярностью в среде рядовых партийцев. Так, по итогам (тайного) голосования на выборах Центрального Комитета в марте 1919 года он (наравне с Николаем Бухариным) получил больше голосов, чем любой другой кандидат, кроме Ленина, намного больше, чем куда более известный Троцкий, широко признававшийся наследником Ленина.
Сталин сначала сблизился с Каменевым и Зиновьевым, образовав триумвират, управлявший партией во время болезни Ленина и направленный против их общего соперника Троцкого. Клеветой, запугиванием его сторонников и другими неблаговидными методами триумвират освободил Троцкого от всех занимаемых им постов, исключил из партии и затем выслал, сначала в Среднюю Азию и потом, в 1929 году, за границу, где в 1940 году Сталину удалось его физически уничтожить. Затем Сталин повернул против Каменева и Зиновьева, которых он вывел из политбюро. Возможности его жертв защищаться от сфабрикованных против них обвинений были роковым образом ослаблены их приверженностью принципу «партия всегда права».
Хотя в изгнании Троцкий постоянно изображал себя любимцем Ленина, а Сталина — человеком, которого Ленин презирал, фактически генеральный секретарь был верным учеником и законным наследником основателя советской России. В течение двух лет после смерти Ленина он стал бесспорным хозяином партии: укрепив свою власть, он был готов возобновить движение к коммунизму, прерванное в 1921 году введением Новой экономической политики. У него были три взаимосвязанные цели: построить мощную индустриальную базу, коллективизировать сельское хозяйство и добиться полного послушания страны. Эти амбициозные планы привели к кризису в стране, выбравшейся, наконец, из руин первой мировой войны, революции и гражданской войны. Но это не беспокоило Сталина, потому что кризисные ситуации — это всегда благодать для коммунистических режимов.
Только кризис позволял требовать — и брать! — от граждан полного подчинения и жертв. Система требовала жертв — для Цели, для Блага Будущих Поколений — и таким образом перебрасывала мост из мира фикции, утопии в мир реальности[2].
Когда после смерти Сталина его преемники попытались добиться стабильности, наступил упадок, потому что граждане больше не видели смысла в жертвах, которых от них требовали.
Свертывание НЭПа началось в декабре 1925 года, когда съезд партии принял амбициозную программу насильственной индустриализации. А индустриализация по причинам, которые будут изложены ниже, подразумевала коллективизацию сельского хозяйства. Поскольку обе цели были сопряжены с неимоверными трудностями, несогласных нужно было заставить замолчать. Так сталинизм обретал качество цельности и мог держаться лишь в условиях, когда сохранялись нетронутыми все его составные части.
Начать с индустриализации: марксистско-ленинская аксиома гласила, что социалистическое общество должно опираться на индустриальную базу, а поскольку российская промышленность находилась в довольно-таки жалком состоянии, закладывать эту базу приходилось буквально на пустом месте. Когда эти усилия принесут плоды, у Советского Союза появятся, мол, экономика мирового уровня и внушительный рабочий класс, благодаря чему страна сможет на равных противостоять своим капиталистическим противникам. Это сомнению не подвергалось, хотя вопрос о темпах индустриализации вызывал разногласия в партийном руководстве, пока Сталин не заставил своих оппонентов замолчать, навязав головокружительные темпы и не считаясь с человеческими жертвами.
Но была еще одна причина насильственной индустриализации, о которой почти никогда не упоминали в то время, да и потом нечасто — это подготовка к следующей мировой войне. В декабре 1927 года Сталин заявил, что «империалисты» вооружаются, готовясь к новой войне и интервенции против СССР. Чтобы встретить эту (воображаемую) угрозу, Советскому Союзу требовалась мощная оборонная промышленность. И действительно, вся советская промышленность с самого начала строилась в соответствии с военными нуждами.
Первый пятилетний план, утвержденный в 1929 году и подчинивший все народное хозяйство управлению из центра, ставил во главу угла средства производства — железо и сталь, уголь и нефть, тяжелое машиностроение. Центральный плановый орган поставил совершенно нереалистичные производственные цели, и их достижение стало еще менее возможным после отданного в 1931 году сталинского приказа выполнить пятилетку в три года. К 1932 году основные производственные показатели, которые надлежало утроить, фактически увеличились
