то же время он объявлял о своем стремлении помогать тем крестьянам, которые желали взять на себя определенные обязанности. «Мой долг — вернуть каждого из них к жизни, в которой есть простые радости: разве может кто-нибудь хотеть от жизни больше, чем велосипед, часы и радиотранзистор?»{1145}
Далее Дуч обвинял Бизо в лицемерии и в том, что он забыл, что Франция создала нацию в ходе кровавой революции, и говорил, что величественный и древний камбоджийский храм Ангкор-Ват также требовал массовых жертв: «Для француза ты какой-то мягкотелый. Разве у вас самих не было революции, в которую вы казнили многие сотни людей? Не потрудишься ли объяснить мне, не помешала ли вам когда-нибудь память об этих жертвах превозносить в своих учебниках по истории людей, которые в те Дни основывали новую нацию? То же самое — с памятниками Ангкора, архитектура и величие которых поражают любого… кто сейчас думает о цене, заплаченной за этот храм, о бесчисленных людях, умерших от непосильного труда в течение веков? Не так важен размах жертв — гораздо важнее, насколько великую цель ты перед собой ставишь»{1146}.
Бизо был поражен бессердечностью Дуча, но и сам испытывал противоречивые чувства: «Вплоть до того времени я был уверен, что пишу о жестоком палаче. Теперь же я видел подвижника, смотрящего вокруг с выражением лица, в котором сочетались мрак и горечь, возникшие из его бесконечного одиночества. Он проявлял такую жестокость, а я с удивлением чувствовал к нему симпатию… Когда я смотрел на него, слезы наворачивались мне на глаза, как если бы я имел дело с опасным хищником, но не мог заставить себя ненавидеть его… Его разум был отточен, как зуб волка или акулы, но его человеческая психология была аккуратно законсервирована. Учителя использовали его, подготовленного таким образом, в качестве пешки уже очень долго, а он этого и не понимал»{1147}.
Бизо мог как правильно, так и ошибочно толковать мотивацию Дуча, то же касается и его убежденности в том, что Дуч был жертвой своих бесчеловечных господ. Но записанные им взгляды Дуча помогают понять, почему лидеры красных кхмеров, как Дуч, были готовы творить такое насилие. Слова Дуча — и в особенности его восхищение достижениями древней цивилизации, создавшей храмовый комплекс Ангкор, — явно были более националистичными, чем убеждения большинства коммунистов[780], и, конечно же, основной причиной камбоджийских событий стал именно такой национализм. Но в его словах также слышится эхо тех радикальных волюнтаристических идей, которые были характерны для Сталина и Мао, — о том, что величие нации и экономический успех могут быть достигнуты только при том условии, что сами люди станут героями, готовыми к самопожертвованию, а тех, кто будет не готов стать героем и окажется ненадежен, следует устранить. Но красные кхмеры были скорее маоистами, чем сталинистами в своей вере в крестьянские добродетели, как минимум в теории; у них не было презрения к своей культуре[781] и восхищения урбанизацией, как у сталинистов. При этом «коммунистическое государство № 1», как они называли свой режим, даже быстрее режима Мао прогрессировало в отношении повышения ценности радикализма по сравнению с модернизирующей стороной прометеевского синтеза и в своих усилиях мобилизовать нацию, превратить ее в крестьянскую партизанскую армию на время войны. Красные кхмеры также пользовались исключительной враждебностью села к городу. Последствиями стали массовые убийства и разрушительность.
Лидер красных кхмеров Салот Сар (более известный под псевдонимом Пол Пот) пришел к своей экстремистской версии марксизма в ходе всей жизни, которая была в некоторых отношениях похожа на жизни других азиатских коммунистических лидеров. Он происходил из богатого крестьянства (как и некоторые другие лидеры коммунистов в развивающихся странах); он уехал на учебу за рубеж, где и столкнулся с коммунистическими идеями, а затем вернулся в страну, разрываемую антиколониальными и постколониальными партизанскими войнами. Но на его мировоззрение также повлияли характерные черты этнической и социальной иерархии его родины. Камбоджа была аграрной частью французского Индокитая, и народ Камбоджи — буддисты-кхмеры — в основном занимался сельским хозяйством. Французы считали кхмеров менее развитыми, чем конфуцианцев-вьетнамцев, которые занимали в стране многие административные посты, и камбоджийские националисты испытывали все возраставшую враждебность к своему низкому статусу по сравнению с доминирующими китайцами и вьетнамцами. Дитя 30-х годов[782], Пол Пот имел тесные связи с более традиционными аспектами камбоджийской культуры: он несколько месяцев провел в качестве послушника в буддийском монастыре, где получил очень строгое и глубоко традиционное образование. Его семья имела родственные связи с королевским двором: двоюродная сестра Пола Мик была танцовщицей королевского балета и стала супругой короля, да и сам Пол[783] бывал во дворце. Мы не знаем, что он думал о королевском дворе тех времен, но позже он очень жестко осуждал монархию и ее упадок[784].{1148} И если раньше он и не задавался этим вопросом, он должен был понять, какое место Камбоджа занимает в неофициальной этнической иерархии, когда пошел во французскую школу в Пномпене — городе, где заправляли французы, вьетнамцы и китайцы. Все это может послужить объяснением, почему он пришел к мысли, что повысить статус Камбоджи можно только путем устранения ее традиционной культуры.
Пол Пот достиг совершеннолетия во время националистических брожений, когда французы восстановили контроль над страной после окончания Второй мировой войны, но допустили в стране конституционную монархию во главе с принцем Нородомом Сиануком. Хотя Пол и был заурядным студентом, ему удалось в 1949 году получить стипендию для учебы во французском Институте радиоэлектроники в Париже, пусть эта область и не очень его интересовала. Гораздо сильнее его занимала французская история и националистическая политика, а одним из любимых авторов был Руссо. В те времена коммунистическая партия пользовалась во Франции очень сильным влиянием, и неудивительно, что Пол попал в коммунистические круги.
Пол посещал собрания марксистов и вступил в ряды Коммунистической партии Франции. Один из современников вспоминал, что Пола восхищала идея Сталина о конспиративной партии авангарда[785] и сам Сталин; недаром он повесил его портрет на стене у себя в комнате{1149}. Когда Пол вернулся в Камбоджу в начале 1953 года, вьетнамские коммунисты распространили партизанскую войну против французского господства за пределы своей страны и контролировали около одной шестой части территории Камбоджи. Пол вступил в ряды Коммунистической партии Индокитая, основанной вьетнамцами, и некоторое время провел в партизанском отряде, хотя воевать ему, возможно, и не довелось. Вскоре после того, как Франция предоставила Камбодже независимость — это случилось немногим позже, чем через год, — он вернулся в Пномпень и стал секретным коммунистическим агентом, работая в то же время преподавателем. Он пользовался популярностью, и один из студентов так вспоминал о его мягком и представительном стиле: «Я до сих пор помню, как Пол Пот говорил по-французски: мягко и очень музыкально. Он явно разбирался во французской литературе, особенно в поэзии… В Париже много лет спустя я услышал по телевизору, как он говорит на родном языке… Он говорил отрывисто, монотонно, перебирая слова, но ни разу не оговариваясь, с полузакрытыми глазами, захваченный собственным лиризмом»{1150}.
Монашеский поучающий стиль Пол Пота привлек в Коммунистическую партию многих монахов, учителей и студентов Пномпеня в то время, когда Сианук, авторитарный правитель и сторонник модернизации, расширил возможности образования. В 1962 году после загадочной смерти лидера Коммунистической партии Пол стал исполняющим обязанности секретаря партии[786]. Студенческие восстания 1963 года вынудили его скрываться в партизанских отрядах на востоке и северо-востоке страны. Пол шел по тому же пути, который в 1927 году избрал Мао и другие китайские коммунисты, — пути из города в деревню.
К началу 1960-х годов Сианук, отчаявшись оградить Камбоджу от Вьетнамской войны, разорвал отношения с США и вступил в союз с Китаем и Северным Вьетнамом, позволив вьетнамским партизанам использовать его территорию. Таким образом, вьетнамцы не хотели бы, чтобы камбоджийские коммунисты нападали на режим Сианука. Это желание было отчетливо передано Пол Поту во время его визита в Ханой в 1965 году. Радикальный коммунист Пол искал поддержку своему движению, поэтому он остался недоволен покровительственным тоном вьетнамцев. В конце года он посетил Пекин и был рад более теплому приему. Китайцы также отказались поддержать Пол Пота в борьбе против Сианука, однако они вели себя намного вежливее, кроме того, Пол был восхищен радикальной атмосферой, царившей в Китае. Социалистическое просветительское движение набирало силу, до начала Культурной революции оставалось несколько месяцев. Визиты в Китай в 1965 и 1970 годах оказали сильное влияние на мышление Пол Пота и открыли для него новое мировоззрение. Вернувшись на родину, он первым делом заменил название коммунистической партии во вьетнамском стиле «Партия революционных рабочих» на название в китайском стиле «Коммунистическая партия Кампучии»[787] и уехал из региона, испытывавшего вьетнамское влияние, в более отдаленные районы Камбоджи, на северо-восток, населенный «племенными» меньшинствами, — районы, напоминающие китайский Яньань. Красные кхмеры начали подготовку вооруженного восстания против Сианука, которое произошло годом позже{1151}.
Перспективы радикальных коммунистов Пол Пота стали выглядеть намного лучше в 1969-1970 годах, отчасти в результате новой американской стратегии во Вьетнаме. В 1969 году Вашингтон начал бомбить вьетнамские базы на территории Камбоджи, что продемонстрировало полный провал попыток Сианука не вмешиваться в войну. Это также ускорило его свержение в результате проамериканского переворота. Вьетнамцы, красные кхмеры и Сианук теперь объединились против режима Лон Нола, поддерживаемого американцами. К 1972 году красные кхмеры контролировали уже более половины территории Камбоджи, в основном сельской. Большинство отрядов красных кхмеров были сформированы из молодых бедных крестьян, управляемых учителями или горожанами других профессий. Чтобы превратить красных кхмеров в единую мощную силу, руководители использовали маоистские методы самокритики, учебные занятия и ручной труд. Именно с этого времени красные кхмеры развернули кампанию против «феодализма» в «освобожденных» районах: они искореняли буддизм и насаждали радикальные принципы эгалитаризма и коллективизма, символом которых стало их требование того, чтобы крестьяне носили одинаковые черные костюмы.
В 1973 году расстановка сил изменилась снова: вьетнамцы, выполняя обещание, данное американцам, покинули Камбоджу, красные кхмеры остались без поддержки, однако продолжили борьбу. 17 апреля 1975 года жители Пномпеня с волнением наблюдали за тем, как молодые крестьяне из отрядов красных кхмеров победно входили в столицу — подобную картину наблюдали и жители Пекина в 1949 году. Вскоре выяснилось, что причин для волнения у них было немало.
Партия, захватившая власть в Камбодже, была настолько необычной, что некоторые сомневались в правомерности отнесения ее к марксистским. Многие отмечали влияние буддийской школы тхеравада, ее идей коллективизма и фатализма, именно так объяснял необычные особенности движения красных кхмеров Франсуа Бизо{1152}. Он спрашивал обозлившегося Дуча: «Разве ты не защищаешь новую религию? Я посещал ваши занятия.
