жесткой конкуренции. Иногда к ним присоединялись крестьяне, чье озлобленное недовольство было спровоцировано отменой общественных земель. Предположения таких радикалов, как Маркс, о том, что события 1789 года могут повториться, были оправданны. Тем не менее умеренные радикалы и консерваторы также усвоили уроки 1789 года: власти были настроены на решительный отпор народным беспорядкам{83}. К ноябрю 1848 года революция в Пруссии оказалась подавлена. Тысячи рабочих были высланы из Берлина и других городов. Тем временем племянника Наполеона Луи Наполеона избрали президентом Франции. Пользуясь фамилией Бонапарт, он искал поддержку противников революции среди крестьян, «партии порядка», а также рабочих, возмущенных насилием, которое применяли против них либеральные республиканцы. Политика пришедшего к власти Луи Наполеона приобретала все больший консервативный уклон. К середине 1849 года усилиями посланных им войск пали последние революционные правительства Италии[45].
Некоторое время спустя Маркс и Энгельс отвергли мысль о том, что все шансы потеряны. Они снова стали прогнозировать повторение событий 1789 и 1848 годов. Но надежды на революцию угасали. К концу 1850-х годов стало ясно, что очередная революция произойдет нескоро.
Социалисты, однако, нашли утешение в одном революционном эпизоде, произошедшем, как это ни странно, в отчетливо нереволюционный период[46]. Речь идет о Парижской коммуне 1871 года. Париж был окружен прусскими войсками и переживал одну из самых долгих осад в современной истории (вторую по продолжительности после осады Сталинграда)[47]. Подписанное властями перемирие с Пруссией привело парижан в ярость[48]. Они провели выборы, в результате которых было сформировано первое в Европе правительство с рабочим большинством (третью часть депутатов составили ремесленники)[49]. Из 8i членов правительства[50] 32 были участниками Первого интернационала социалистических партий[51], который был организован при активном участии Маркса, но они не были его последователями{84}. Они находились под серьезным влиянием децентрализованного социализма Прудона или революционной формы якобинизма Бланки{85}. Однако главное значение Коммуны заключалось в ее наследовании идей. Это было первое правительство, контактировавшее с Марксом[52]. Впервые над домом правительства Отель-де-Вилль был поднят не республиканский триколор, а красный флаг. Маркс и Энгельс назвали Коммуну моделью «диктатуры пролетариата»{86}. Коммуна доказала им, что старую государственную бюрократию можно разрушить и демократизировать все сферы правительственного контроля[53]. Избранные депутаты управляли страной прямо и открыто, и как законодатели, и как исполнители. Все официальные лица получали зарплату и могли быть освобождены от должностей по воле народа.
V
В 1871 году было трудно найти место, более далекое от революционных потрясений, охвативших парижский Отель-де-Вилль, чем Библиотека Британского музея с ее тишиной и роскошью неоклассического стиля. Сидя в удобном кожаном кресле за письменным столом под номером G7 под массивным куполом цвета холодной лазури, украшенным позолотой, Карл Маркс с головой погружался в чтение экономических и исторических трудов. Несмотря на окружающее спокойствие, это был трудный процесс. В один из тяжелых моментов он сказал дочери, что превратился в «машину, которая поглощает книги, а затем выбрасывает их в переработанном виде на свалку истории» (многие исследователи назовут это сентиментальностью){87}.
Маркс решил оставить политику ради библиотеки. Для него центр борьбы сместился с баррикад в царство теории. Утратив веру в героизм пролетариата, Маркс стремился доказать, что привести мир к коммунизму может другая сила — экономика. В результате появился монументальный, хотя и мало читаемый труд — «Капитал»[54].
Уже по названию можно предположить, что труд «Капитал» посвящен анализу механизмов, недостатков и, возможно, описанию окончательной гибели капитализма и совсем не затрагивает тему коммунизма. Однако как только Маркс стал интересоваться современной экономической ситуацией[55], его взгляды на коммунизм и на пути его достижения изменились. Маркс и Энгельс утверждали теперь, что коммунистическое общество должно иметь более рациональную экономику, чем капиталистическое, при этом сохраняя все признаки индустриального общества[56].
Первоначальное мнение Маркса о том, что труд содержит в себе внутреннюю мотивацию, способствует проявлению творчества и приносит удовольствие, уступило место более пессимистическим взглядам: трудовым процессом должны управлять руководители и специалисты. Обещания предоставить право управления фабриками рабочим не были выполнены[57]. В своем труде Маркс ясно дает понять, что героизму и творческому потенциалу пролетариев принадлежит далеко не главная роль. В «Капитале» он писал: «любой совместный крупномасштабный труд нуждается в прямом управлении»[58]. Самосовершенствование и развитие личности могли осуществляться после окончания рабочего дня, в свободное время[59].[60] Кроме того, Маркс настаивал на том, что больше не верит в достижение мечты о «целостном» человеке, который утром охотится, днем ловит рыбу, а вечером занимается критикой. Он утверждал, что даже при коммунизме современный принцип разделения труда будет единственным эффективным способом производства. Теперь для Маркса основное преимущество коммунизма над капитализмом состояло в эффективности первого: при рациональном планировании невозможны непредсказуемые подъемы и падения, характерные для свободного рынка.
Маркс и Энгельс уверенно развивали марксизм в модернистском направлении. Их коммунизм все больше напоминал современную механизированную управляемую фабрику, а не романтическую идиллию самосовершенствования. Главное место уже не отводилось героизму на баррикадах. При таком понимании коммунизма становится понятным утверждение Маркса о том, что коммунизм возможен только при определенных экономических условиях: развитой промышленности и господстве пролетариата. Маркс перестал считать революционный героизм главной движущей силой истории. Коммунизм наступит в результате действия объективных «научных» законов социального и экономического развития. Лучшие люди, способные выполнить эту задачу, — это пролетарии и эксперты марксизма, разбирающиеся в «научности» истории[61]. Нельзя допустить преждевременной революции; пролетариат должен выбрать самое подходящее время.
«Научный» подход к марксизму был отчасти ответом на интеллектуальные течения 1860-x годов[62]. Сторонники дарвинизма, теоретики, такие как Герберт Спенсер, оказывали на умы современников большое влияние. Было модно рассуждать о том, что человечество находится на краю открытия общих законов, действующих в природе и человеческом обществе. Маркс и Энгельс внимательно следили за переменами в научном мышлении. Как заявил Энгельс на похоронах Маркса, «подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органической природы, Маркс открыл закон развития человеческой истории»[63]. Энгельс был особенно заинтересован в том, чтобы превратить марксизм в науку и доказать объективную необходимость коммунизма. Он потратил много времени на то, чтобы приложить идеи Гегеля о диалектике, действующей в истории, к естественным наукам. В результате появился синтез теорий, который впоследствии стал известен как «диалектический материализм»[64]. Один из таких диалектических «законов» формулировался так: мир природы, как и человеческое общество, проходит в своем развитии периоды эволюционных изменений, которые сменяются революционными «скачками»; так, например, при нагревании вода постепенно изменяет свое состояние до тех пор, пока не переживает «революционное» превращение в пар[65]. Многие годы спустя в истории появятся примеры применения этой теории при коммунистических режимах для оправдания необычных и часто разрушительных экономических «скачков вперед». И все же сам Энгельс не стремился направить свои идеи в русло революции. Его попытки превратить марксизм в науку неизбежно приводили к выводам, достойным градуалистов: если коммунизм — естественное следствие действия законов природы, то зачем[66] пытаться управлять историей?[67]
И все-таки модернистский марксизм не был полностью свободен ни от революционного радикализма 1848 года, ни от романтизма, присущего молодому Марксу. Наоборот, Маркс стремился объединить эти три элемента, очерчивая «маршрут», ведущий к коммунизму, оставляя элементы эгалитаризма более отдаленному будущему. Этот путь не был описан до конца. Известно, что Маркс избегал размышлений о будущем[68]. Его последователи были вынуждены складывать марксистское видение будущего из отрывков часто противоречивых высказываний Маркса и Энгельса. Широкое описание будущего, принятое в марксизме, было следующим: коммунистические партии должны организовать и подготовить рабочий класс к пролетарской революции, однако на ее первых стадиях рабочему классу нельзя полностью доверять. Коммунисты как представители «самой передовой и решительной из всех рабочих партий» должны будут взять бразды правления в свои руки[69]. Подобным образом на ранних стадиях коммунизма сразу после революции государство сохранится, хотя рынок и частная собственность будут ликвидированы. Установится новая форма государства, «диктатура пролетариата»[70], которая окончательно преодолеет сопротивление буржуазии и постепенно «сконцентрирует все способы и механизмы производства в руках государства»{88}.[71] Затем последует продолжительная «низшая» стадия коммунизма, которую большевики назовут социализмом. На этой стадии труд рабочих еще будет оплачиваться в соответствии с выполненным объемом, они еще не готовы трудиться только из любви к труду. Позже, на «высшей» стадии коммунизма (коммунизм в понимании большевиков), благодаря высокому духу коллективизма рабочим можно будет доверить организацию труда без применения принуждения и денежного вознаграждения. Только тогда в обществе начнет действовать принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Только при коммунизме единый народ будет сам управлять своей жизнью, и государство в конечном счете «исчезнет навсегда»{89}.
Такой взгляд на будущее доминировал в марксизме, все марксисты были обязаны его принять. Однако этот взгляд предполагал множество интерпретаций. Например, сроки могли быть различными: пройти путь к коммунизму можно было стремительно. Или, наоборот, постепенно, медленно. Это может быть движение, сопровождаемое насилием или, напротив, спокойным, равно-Мерным экономическим развитием. Среди марксистов возникали разногласия по вопросу руководящей силы: одни настаивали на том, что движущей силой должен быть рабочий класс, другие считали, что строить коммунизм должны марксисты-теоретики, разбирающиеся в законах исторического развития. Различались позиции марксистов и по отношению к государству и срокам перехода от государства к демократии по образцу Парижской коммуны.
Таким образом, в марксизме все еще сочетались элементы романтизма, радикализма и модернизма[72]. С 1860-x годов до начала Первой мировой войны в доктрине установилось равновесие, однако модернистские идеи оставались ее ярко выраженным центром. Основные труды марксизма с уклоном к романтизму, написанные в 1840-е годы, не публиковались до 1930-х годов. Энгельс, ставший главным теоретиком марксизма после смерти Маркса в 1883 году, начал популяризацию модернистской формы марксизма, что отразилось прежде всего в таких фундаментальных трудах, как «Развитие социализма от утопии к науке». Данная форма марксизма предполагала постепенный переход к коммунизму. Рабочий класс должен дождаться наиболее благоприятных экономических условий; коммунистический идеал должен основываться на современной индустрии и мощной бюрократии, контролируемых рабочим классом. Кроме того, коммунистам, или «социал-демократам», как их тогда называли, следовало создать хорошо организованные, централизованные политические партии, которые должны были защищать интересы рабочих, насколько это возможно при существующей «буржуазной» политической системе. Они должны были участвовать в выборах и сдерживать преждевременные революционные порывы, к тому же стать независимыми. Коммунисты не должны допустить правого уклона и сотрудничества с буржуазными партиями. Такой марксизм был далек от революционного эгалитаризма, рожденного на баррикадах.
В 50-е годы XIX века из-за неприятия и репрессий трудно было проводить социалистическую политику. Переждав неблагоприятный период, Маркс и Энгельс вернулись в политику в 1860-e годы. Они приняли активное участие в организации Первого интернационала в 1864 году[73]. Результаты были неоднозначными. Так, Марксу и Энгельсу не удалось убедить прагматичных представителей британских профсоюзов отделиться от либеральной партии. Влияние Интернационала в Британии навсегда ослабло[74]. Однако более серьезной угрозой
