только высоким чиновникам, однако в начале 1930-х привилегии распространились также на других чиновников, инженеров и некоторых других представителей «социалистической интеллигенции». Заработки стали более дифференцированы, хотя инженеры и техники все же получали зарплату лишь в 1,8 раза больше средней зарплаты рабочего{397}.
Возможно, в промышленности и был объявлен великий классовый мир, однако понадобилось еще два года, чтобы он достиг села. Только ужасный голод и волнения в городе[348] заставили Сталина поменять курс в 1933 году. Партийным чиновникам было дано распоряжение уменьшить репрессии против крестьянства, а с 1935 года режим пошел на компромиссы[349]. Крестьянам разрешалось продавать на местном рынке часть из того, что они вырастили. Было введено денежное стимулирование колхозов{398}.
Хотя критики назвали этот период «неонэпом», он не означал возврата к рынку 1920-х годов. Распределение товаров находилось теперь в руках государственных бюрократов и оставалось в них до конца СССР; крестьяне продолжали ненавидеть режим, и, как следствие, сельское хозяйство по-прежнему серьезно тормозило советскую экономику. Так было везде, куда пришла коллективизация. Крестьяне работали усердно только на собственных огородах. Почти половина произведенного мяса приходилась на личные подсобные хозяйства, хотя они составляли очень малый процент от всей земли.
Идея объединения радикальной революции и быстрого экономического развития, предпринятая с целью «великого скачка» к коммунизму, провалилась. Действия воинственно настроенных партийцев, не способных объединить все население под крылом режима, привели к беспорядкам и разногласиям. Недовольство росло и в рядах высшей партийной элиты. Областные партийные начальники пытались убедить секретаря Ленинградского обкома Сергея Кирова начать борьбу за лидерство в партии в начале 1934 года. В некоторой степени опыт Сталина походил на опыт Ленина в 1921 году: как и Ленин, Сталин был вынужден на время отказаться от решительной политики классовой борьбы в пользу терпимого отношения к многочисленным слоям населения. Однако в отличие от Ленина Сталин не принял технократический социализм. Он продолжил манипулировать настроением масс, используя совсем другие методы.
V
В 1938 году, через 10 лет после «Октября», Эйзенштейн снял фильм «Александр Невский» о древнерусском новгородском князе Александре Ярославиче, который оказывал сопротивление шведам, а также остановил вторжение тевтонских и ливонских рыцарей в 1242 году[350]. Сюжет фильма прост: на русские земли нападают жестокие религиозные фанатики Тевтонского[351] ордена, новгородский люд на вече спорит о том, что делать дальше. Духовенство, купцы и бояре советуют сдаться, но боярин Домаш настаивает на сопротивлении. Город вверяет свою судьбу Александру и его дружине. Невский настаивает, что одни горожане не смогут защитить Новгород. Он решает вооружить крестьян, и Игнат, кольчужный мастер, охотно помогает князю, способствуя успеху военного дела. Вооруженные Игнатом пехотинцы наносят поражение тевтонским рыцарям на замерзшем Чудском озере, применяя маневр двойного охвата. В одной из самых впечатляющих сцен в истории кинематографа — в сцене Ледового побоища — русские загоняют рыцарей на озеро, где под весом доспехов лед ломается. Таким образом, отвага и хитрость (а также русский климат) способствуют победе простых славянских крестьян над профессиональными воинами — высокомерными тевтонами.
«Александр Невский», как и «Октябрь», представляет собой историческую драму, снятую по заказу партии. Фильм был призван укрепить советскую стойкость перед лицом растущей угрозы со стороны Германии. Во всех других отношениях эти два фильма сильно различались между собой. Стиль «Александра Невского» был более традиционен. В фильме использовалась голливудская манера повествования и минимум монтажа. Его героем была индивидуальная личность, а не массы. Декорации и образы отражали древность, а не современность, а темой стало патриотическое единство, а не классовая борьба. Первоначально фильм назывался «Русь» — древнее название русского народа.
Фильм Эйзенштейна стал киноотражением тех глобальных идеологических изменений, которые выработал Сталин и его окружение в середине 1930-х годов. Как и Александр Невский, Сталин был готов сопротивляться Германии. У него никогда не было иллюзий об истинных целях нацистов, а приход Гитлера к власти в 1933 году только укрепил его уверенность в том, что Раскола общества во время Великого перелома нельзя было повторить. Точно как Александр, настаивавший на том, что городку население не сможет в одиночку противостоять тевтонам, Сталин не полагался, как он это делал со времен Гражданской войны, только на группу передовых воинственных партийцев в деле распространения коммунизма. С середины 1930-х годов в коммунистической идеологии стали происходить постепенные преобразования, призванные привлечь на сторону партии более широкий круг сторонников, включая крестьян и специалистов-профессионалов (таких, как кольчужный мастер у Эйзенштейна). Все это, разумеется, повлекло за собой замену раскольной классовой стратегии более толерантной классовой политикой. Сталин положил конец дискриминации по признаку классового происхождения, заявив в 1935 году, что «сын не в ответе за своего отца». Он не препятствовал возвращению детей кулаков в колхозы[352]. В 1936 году в новой конституции говорилось, что СССР достиг социализма, что означало окончательную победу над старой буржуазией и предоставление политических прав «бывшим людям». Ученым и специалистам, ранее находившимся под подозрением, частично были возвращены их былой статус и сила. Хотя Сталин никогда формально не объявлял окончания «классовой борьбы»[353] (только после смерти Сталина советское руководство пришло к тому, чтобы объявить социальный мир) и партия оставалась «авангардом» общества, он, несомненно, подразумевал, что внутренний классовый враг в целом побежден и советский народ должен теперь объединиться, чтобы противостоять врагу внешнему.
Тем не менее Сталин не собирался пользоваться ленинскими рецептами достижения классового мира[354]. Он не стремился рассматривать общество как хорошо работающую машину, не пытался вернуться к рыночному неравенству времен НЭПа. Однако сохранялся План, и сталинский Советский Союз оставался скорее землей героев-революционеров, а не купцов-мещан{399}. Ответственность за будущее СССР лежала на людях, изображенных Эйзенштейном: гордых патриотах, защищающих свою страну от вражеского нашествия. Модель социализма снова изменялась, трансформируясь из братского союза верных соратников конца 1920-х годов в объединяющую всех традиционную армию.
Таким образом, СССР больше не был страной обозлившихся детей, ведущих постоянную борьбу со своими дворянскими и буржуазными отцами, каким он был показан в фильме «Октябрь». Теперь он представлял собой союз дружных братьев, старших и младших. Старшие вели за собой младших. Общество оставалось иерархичным, но при этом подвижным: чье-то место в нем зависело уже не от происхождения, а от политической «сознательности». Старшие братья руководили младшими и вели их в светлое будущее коммунизма. Более «сознательные» в политическом отношении (партийный «авангард» обычно не буржуазного происхождения) «поднимали» уровень менее сознательных. Новая советская «интеллигенция» (термин, теперь применявшийся к любому человеку с высшим образованием) организовывала работу трудящихся и крестьян. В рядах простых людей появлялся новый тип рабочих и крестьян: «стахановцы», последователи шахтера Алексея Стаханова, героя производства.
Итак, режим предложил более «меритократическую» (или «Добродетельную») версию старой аристократии при царизме, когда высокий статус и государственные привилегии предоставлялись тем, кто был носителем «добродетели» и служил ей. Представителям политической элиты и другим привилегированным слоям населения, например стахановцам, предоставляли Удобные квартиры и свободный доступ к потребительским товарам и продовольствию. В середине 1930-х годов появился новый символизм иерархического порядка, созвучный эпохе царизма.
До 1917 года гражданские служащие имели чины и собственную униформу, которые, как и старые воинские звания, были отменены как признаки старого режима. Однако в 1935 году чины и знаки отличия (погоны[355] и другие) были возвращены в Красную армию. Также ввели униформу для рабочих различных отраслей производства и гражданских служб (например, работников водного транспорта и железнодорожников). Появились многочисленные медали, звания и награды для людей на всех уровнях общественной иерархии: от Сталинской премии, наивысшей награды, эквивалентной Нобелевской премии, до звания «Героя Социалистического Труда», которое присваивалось стахановцам и другим рабочим{400}. Социалистическая система ценностей сливалась с аристократической[356]: «новый социалистический человек» теперь описывался как человек «чести», которой он достоин вследствие служения народу и героического самопожертвования{401}. Однако, в отличие от царской России, в СССР каждый человек мог достичь героического благородного идеала. В теории любой мог стать почитаемым, будь он членом партии или беспартийным приверженцев большевиков, несмотря на то что некоторых почитали больше, чем других.
Отношение партии к национализму демонстрировало все ту же комбинацию широкой толерантности и иерархичности. Сталин понимал, какой мощью обладал национализм, однако он должен был подобрать идеи и символы, приемлемые для всех, — непростая задача, учитывая тот факт, что СССР в сущности был больше похож на империю, а не на единое национальное государство. СССР объединял многочисленные этнические группы: от русских до украинцев, от таджиков до грузин. Сталин решил в определенной степени обратиться к прошлому — царизму и русскому национализму, отвергая при этом царский русский шовинизм. Он и его идеологи создали, таким образом, «советский патриотизм». В его центре находилось русское самосознание, очищенное от таких идеологически неприемлемых элементов, как православие и расовое превосходство. Таким образом, зрители фильма «Александр Невский» не должны были вспомнить о том, что Александр был святым Русской православной церкви. Действительно, главный персонаж из духовенства, монах Ананий, показан жалким предателем.
В соответствии с концепцией нового советского патриотизма Россия была «первой среди равных» в союзе, основанном на «дружбе народов». В 1920-е годы большевики неодобрительно относились к подчеркнутой «русскости» и стремились заручиться поддержкой других народностей, обещая развивать культуры и языки этнических меньшинств, иногда подвергая дискриминации русских в пользу нерусского населения. Однако с начала 1930-х годов Сталин начал поднимать статус русских, хотя предпринимаемые им действия и не дотягивали до громкого слова «русификация»{402}. Языки меньшинств по-прежнему преподавались в школах, а элементы нерусских традиций проникали в русскую культуру. Во время Второй мировой войны были сняты эпические фильмы о национальных героях основных меньшинств СССР: «Богдан Хмельницкий» для украинцев, «Георгий Саакадзе» для грузин и «Давид-Бек» для армян{403}. Создавалась новая «советская» история: великодушный старший брат — русский народ — вел соседних «младших братьев» к модернизации и величию. В отличие от национализма нацистов, подчеркивавшего расовое и культурное превосходство и уникальность, советский национализм, по крайней мере в теории, представлял историю в виде лестницы: все народы могли достичь вершины исторического развития, следуя примеру русских.
Избирательная социалистическая версия национализма была тщательно разработана партийными идеологами и вылилась в новый тип «национального большевизма»{404}. История предназначалась для героев. Эти герои могли вписать свои имена в историю стремительной русской модернизации и государственного строительства. Каким бы плохим историком ни был Сталин, он всегда искал лучший способ объединить массы. Осознавая, что пантеон признанных партией исторических героев должен признаваться широкими массами населения и сменить старую, сухую, разъединяющую народ классовую пропаганду, Сталин организовал съезд историков в марте 1934 года с целью обсудить школьное преподавание истории. Он обрушился с критикой на старые учебники и содержащийся в них сухой структурализм: «Эти учебники ни на что не годятся… Что… за “феодальная эпоха”, “эпоха индустриального капитализма”, “эпоха
