к СССР: Румыния, Венгрия и Болгария приняли во время войны сторону Германии, длительные напряженные отношения с Россией были у Польши.
Однако везде правоцентристские партии неохотно сотрудничали с коммунистами. Местные коммунисты, со своей стороны, никак не способствовали укреплению сотрудничества, так как вовсе не желали делить власть с кем-либо. Немецкий коммунист Герхард Дйслер, например, заметил о демократии: «Свободные выборы? Чтобы немцы снова имели возможность выбрать Гитлера?»{520} Местные коммунисты часто рассматривали Народный фронт как короткий переходный период на пути к неминуемому социализму и, разумеется, прилагали все усилия, чтобы убедить СССР в преимуществах чисто коммунистического правления.
Тем не менее большая ответственность за неудачу Народного фронта лежала на самом Советском Союзе. Как и в 1930-е годы, его агрессивная настойчивость в доказательстве собственного приоритета превратила многих потенциальных союзников во врагов. Во-первых, многие страны[457] отрицательно отнеслись к решению СССР заставить Германию вместо репараций демонтировать заводы в восточном секторе и перенести их на территорию СССР. На немецкой территории, оккупированной СССР, советская администрация больше беспокоилась о том, как использовать экономику в своих целях, а не о том, как привлечь на свою сторону немецкое население. Известен случай, когда солдаты Красной армии, прервав цирковое представление, вывели из зрительного зала рабочих, которые были обязаны демонтировать немецкий завод, предназначенный для отправки в СССР{521}. Кроме того, безнаказанное насилие, совершаемое советскими солдатами над местным населением[458], усилило ненависть по отношению к советским оккупантам, особенно в Германии. В то же время (как это прежде происходило в Испании) службы безопасности под контролем коммунистов устраивали чистки не только среди коллаборационистов, но (все чаще) среди любых своих оппонентов[459].
Русские отдалили от себя даже близких друзей. Советский произвол раздражал Якуба Бермана, лидера польских коммунистов, который был одним из инструкторов Вольфганга Леонгарда в школе Коминтерна во время войны. Однако он пытался объяснить свою раздражительность скептически настроенному интервьюеру в начале 1980-х: «СССР совершал все это, давал нам советы, вовсе не заботясь о нас; они хотели, чтобы революция в Польше протекала по знакомой им схеме, по самой лучшей схеме, с их точки зрения, потому что эта схема привела к победе. И все же они не смогли избавиться от влияния собственной ментальности и попытаться понять ментальность других. Я глубоко в этом убежден, и я желаю вам понять их образ мыслей. Я знаю, что это нелегко…»{522}
Другие коммунисты, менее склонные к аналитике, видели в русских настоящих империалистов. Реакцию русских, вызванную жалобами на поведение представителей Красной армии, Милован Джилас, один из лидеров югославских коммунистов, назвал «высокомерием и отпором, характерным для большого государства по отношению к маленькой стране, сильного по отношению к слабому»{523}.
В 1945 году все еще трудно было сказать, что Народные фронты просуществуют недолго. Развитие их политики зависело от конкретных местных обстоятельств. Например, еще до окончания войны стало понятно, что Сталин планировал распространять серьезное влияние коммунистов на Польшу. Не доверяя польскому правительству, управляемому Лондоном, он дал распоряжение учредить новое правительство в Люблине[460]. Эту задачу при помощи Красной армии выполнили польские коммунисты, подчинявшиеся Москве. Новое правительство было признано Советским Союзом. Впоследствии Советы систематически подавляли любые проявления сопротивления коммунизму{524}. И все ясе коммунистический контроль еще не означал тотального насаждения советской системы — планов, коллективизации, ликвидации всех независимых организаций. В большинстве стран Центральной и Восточной Европы ничего такого не наблюдалось до 1947-1949 годов.
Подобным образом решительное вмешательство Красной армии препятствовало созданию влиятельного Народного фронта в Восточной Германии. Коммунисты под руководством Вальтера Ульбрихта среди прочих были присланы из гостиницы «Люкс»[461]. Им было поручено наладить сотрудничество с Социал-демократической партией (СДПГ). Однако главной силой в оккупированной Советами зоне оставалась армия. Поскольку возрожденная Коммунистическая партия Германии не смогла организовать собственную работу, русские настояли на «соединении» двух партий и создали Социалистическую Единую партию (СЕПГ)[462]. Русские управляли регионом через местных коммунистов, которых все считали марионетками в руках СССР.
В Румынии СССР большие надежды возлагал на собственную умеренную социальную политику и готовность сотрудничать с элитами, незапятнанными профашистскими взглядами. Так СССР стремился заручиться поддержкой местного населения. Либералы, социалисты и представители политической элиты сопротивлялись требованиям СССР и неохотно сотрудничали с коммунистами, которые хотели немедленно взяться за радикальное перераспределение земли. Народный фронт в Румынии не действовал[463]. Каждая партия старалась заручиться поддержкой великой державы: коммунисты докладывали Советам, что Запад пытается влиять на Румынию через либералов и игнорирует ялтинские соглашения, а либералы утверждали, что Советы пытаются насадить коммунизм в Румынии. В феврале 1945 года переговоры были прекращены. Советский эмиссар, бывший обвинитель на сталинских показательных процессах Андрей Вышинский яростно потребовал от короля Михая учредить прокоммунистическое правительство. Покидая встречу, он так сильно хлопнул дверью, что на стене треснула штукатурка{525}.
Гораздо тверже стояли на ногах Народные фронты Венгрии и Чехословакии. Венгерские коммунисты, входившие в левое правительство, были националистами и не требовали радикальных перемен в обществе[464]. Коммунисты Чехословакии пользовались самым большим влиянием в регионе. Предательство Чехословаки и Западом в Мюнхене, а также победа Красной армии над нацистами казались чехам достаточными причинами для того, чтобы поддержать новый социалистический курс. После империалистического расизма нацистов сталинский славянский националистический проект также пользовался большой поддержкой{526}. Зденек Млынарж, объясняя, почему в 1946 году в возрасте 16 лет он стал коммунистом, писал: «Во время немецкой оккупации… я жил в стране бессознательного страха. Как чех я осознавал, что нацисты считают мой народ низшей расой, и если Гитлер одержит победу, меня постигнет участь моих одноклассников-евреев… Главным победителем был Сталин; в Советском Союзе у власти были коммунисты… В то время я автоматически стал думать, что советская система лучше, справедливее, сильнее, чем та, в которой я жил до того момента. У меня было смутное представление (и тем не менее я не мог от него избавиться) о том, что, вероятнее всего, эта система и есть прототип общества будущего»{527}.
Политика Народного фронта, осаждаемого слева и справа, лишилась сторонников. Рабочие и обедневшие крестьяне ждали более радикальных перемен, а большинство населения опасалось перераспределений, к которым стремились коммунисты. Неудивительно, что консервативная партия мелких землевладельцев победила на выборах в Венгрии в 1945 году, заручившись поддержкой 57% голосовавших, при этом коммунисты получили только 17% голосов{528}. Чешские коммунисты также утратили популярность[465]. Вскоре СССР и его коммунистическим союзникам стало ясно, что удержать власть Народного фронта помогут только фальсифицированные результаты выборов и устрашение[466].
Таким образом, основная угроза правительствам Народного фронта в странах Центральной и Восточной Европы исходила от центристов и правых (как, впрочем, и в Западной Европе). Последствия войны 1939-1945 годов сильно отличались от результатов войны 1914-1918 годов. В Первую мировую войну огромные армии формировались на основе мобилизованных рабочих и крестьян, которые после окончания военных действий потребовали компенсации. Во время нацистской оккупации организации рабочего класса, ослабленные Великой депрессией и действиями правых режимов, были окончательно раздавлены[467]. Если Первая мировая война дискредитировала аристократическую элиту, не сумевшую защитить свои народы, то Вторая мировая война наделила местную элиту новой ролью — ролью защитников своего народа, способных сформировать новую группу чиновников и бюрократов{529}. Возможно, самым важным является тот факт, что насилие, охватившее гражданских и военных, было продемонстрировано наиболее ярко за время социального конфликта, продолжавшегося с 1918 года. Многие хотели мира, спокойной личной жизни; вероятно, люди не были против планирования и экономического благополучия, но они точно не стремились к радикальным преобразованиям общества. Такие политические фигуры, как Тольятти и Торез, понимали это и были намерены сохранить политический мир с либералами.
Народному фронту был брошен еще один вызов — со стороны радикальной формы коммунизма, укрепившейся в основном в Южной и Юго-Восточной Европе. Здесь коммунисты вели партизанскую войну против нацистов. Они привлекли на свою сторону крестьян, требовавших перераспределения земельной собственности, и настаивали на радикальной социальной революции. Обстоятельства, как нигде в Европе, напоминали ситуацию на Западе в 1917-1919 годах: прежняя элита серьезно дискредитирована, только коммунисты сохраняют незапятнанную репутацию. Этот мир приветствовал не победителей «позиционной войны», как Тольятти, а милитаристов в духе Белы Куна. В Греции коммунисты создали мощную организацию сопротивления ЭАМ-ЭЛАС, которая не могла прийти к компромиссу с монархическим движением, поддерживаемым Британией. Конфликт привел к ожесточенной гражданской войне. Сталин отказал коммунистам Греции в поддержке, придерживаясь соглашений. Война в Греции продолжалась до 1949 года.
В Болгарии коммунистам сопутствовал больший успех. Хотя партия была не такой многочисленной, как в Греции, коммунисты принимали активное участие в Сопротивлении. Сталин попытался убедить болгарских коммунистов принять в Народный фронт их соперников-аграриев. Они пошли на это с неохотой, решительно стараясь сокрушить оппонентов и прийти к единоличной власти{530}. Действия болгарских коммунистов были ограничены находившимися в Болгарии войсками Красной армии. Югославские коммунисты под руководством Тито, напротив, сами освободили страну и оказались достаточно сильны, чтобы пустить под откос Народный фронт. Они также имели твердое намерение[468] бросить вызов Сталину и его нереволюционной, но достаточно властной модели коммунизма.
Друг Тито, ставший после врагом, Милован Джилас начал свою кишу о Тито словами: «Тито был рожден революционером»{531}. Тито появился на свет в семье уважаемых, хотя и живших в долг, хорватских крестьян и всегда гордился тем, что в истории его народа и сословия было восстание против венгерского дворянства{532}. Харизматичный человек, он обладал гибким умом и утонченным стилем. В детстве он мечтал стать портным, однако был подмастерьем у слесаря. В молодости он объездил всю Европу в поисках работы и наконец нашел место на заводе «Даймлер-Бенц» на юге Вены. Здесь в результате несчастного случая он повредил палец — это увечье стало знаком его принадлежности к рабочему классу. Именно Первая мировая война и революция большевиков обусловили его радикальные взгляды, как и взгляды многих коммунистов его поколения. Как и Бела Кун, он был мобилизован в армию Австро-Венгрии, взят в плен русскими и во время революции примкнул к красногвардейцам. Затем он вернулся в Югославию, где стал членом Коммунистической партии. Он был заключен в тюрьму в 1928 году, где подвергался пыткам. После освобождения Тито стал главным организатором Коминтерна на Балканах. Некоторое время он провел в Москве. Тито жил в гостинице «Люкс», преподавал в Ленинской школе основы профсоюзного движения. Одной из его задач была переброска (разумеется, незаконная) воинов-добровольцев в Испанию. Его опорный пункт находился в Париже. Добровольцам выдавали визы под предлогом посещения Парижской выставки 1937 года, после этого переправить их в Испанию не составляло никакого труда. В 1937 году он извлек выгоду из сталинских чисток Коминтерна: Тито был назначен главой Коммунистической партии Югославии. В этой должности он руководил Сопротивлением фашистской Германии.
Согласно Джиласу, которого нельзя назвать сторонним наблюдателем, Тито «не обладал никакими
