на буржуазию, характерных для многих других коммунистических режимов{925}. Тем временем представление о Кубе как о Давиде, которому угрожает гигантский американский Голиаф, укрепило (хотя бы на время) уверенность многих в законности действий Кастро.
И все же кубинский коммунизм не избавился от еще одного большого недостатка радикального марксизма: в своем развитии он неизбежно сопровождался экономическим кризисом. Экономический курс кубинцев стал понятен с самого начала, когда Че, главный стратег аграрной реформы[682], также возглавил Министерство промышленности и Центральный банк Кубы. Че подшучивал над нелепостью его назначения главой банка, утверждая, что случайно получил эту должность: на собрании, где обсуждалась кандидатура главы банка, Кастро спросил, кто является хорошим экономистом и смог бы добровольно занять эту должность. Фидель был удивлен, когда руку поднял Че. «Но Че, я не знал, что ты экономист!» — воскликнул Кастро, на что Че ответил: «О, я думал, тебе нужен хороший коммунист»{926}. Че выступал за интенсивный экономический курс, в котором коммунизм вскоре завоевал бы главные позиции. Как все прежние волюнтаристы, Че и Кастро настаивали на том, что привлечение в экономику народной воли приведет Кубу к скачку от аграрной бедности к коммунистическому изобилию. Режим приступил к осуществлению амбициозной политики стремительной индустриализации. Как можно было предположить, она сопровождалась стихийным централизованным планированием, американскими санкциями и потерей специалистов — представителей среднего класса, покинувших Кубу. Позже Че признал: «Мы субъективно относились к миру, будто одним разговором с ним могли что-то в нем изменить»{927}.
В 1963 году Куба переживала экономический кризис. Че понял, что проигрывает борьбу против технократов, поддерживаемых Советами, которые приняли менее амбициозный, но более модернистский подход. Че, плохо разбиравшийся в практических аспектах экономического управления, испытал глубокое разочарование. По словам одного из его друзей, он «был раздавлен горами статистических данных и информацией о методах производства»{928}. Именно во время споров относительно дальнейшего экономического курса Че начал пересматривать свое отношение к СССР. В беседе с одним из друзей Че вспоминал, как в Гватемале и Мексике стал приверженцем марксизма, познакомившись с трудами Сталина. Эти труды убедили его в том, что «именно в Советском Союзе, в советском строе заключалась разгадка идеального общества, заставившая его поверить в то, что там осуществлялось все то, о чем он читал». Но когда он сам стал сотрудничать с советскими властями, «он понял, что они его обманывают». Результатом стало его «ожесточение» против сталинизма в 1963-1964 годах[683]{929}.
Взгляды Кастро были более практичными. Он испытывал большую симпатию к СССР. С 1964 года он начал понимать, что все проекты Че слишком амбициозны. Рабочий энтузиазм был неспособен превратить маленькую Кубу в независимую промышленную державу. Некоторое время Куба нуждалась в материальной поддержке со стороны СССР, а также в советском рынке, где можно продавать кубинский сахар. Проигравший Че вскоре отказался от попыток перенести принципы партизанского коммунизма в экономику. Он решил применить модель кубинской революции в более подходящей области: распространить ее в других регионах Латинской Америки и Африки. Он оставил все занимаемые им должности, отказался от кубинского гражданства и покинул Кубу. До конца своей короткой жизни он оставался странствующим революционером. Тем не менее примирение между Кубой и СССР продлилось недолго. После раскола китайско-советских отношений и отставки Хрущева в 1964 году СССР стал казаться Фиделю очень ненадежным защитником революции. С 1965 года Кастро вернулся к принципам радикальной политики и массовой мобилизации населения, призванного сделать все возможное для развития кубинской экономики. После метаний между радикальным и модернистским марксизмом кубинцы вернулись к партизанской модели экономического развития и придерживались ее принципов до конца десятилетия. Теперь они были вынуждены осуществлять экономическое развитие под контролем организованном передовой партии — Коммунистической партии Кубы, основанной в 1965 году. Первые опыты коллективной демократии 1959- 1960 годов наконец-то завершились. Кубинцы не спешили перенимать более технократическую советскую модель. Они верили в демократичность своей революции и в то, что она представляет собой идеальный образец для всего развивающегося мира.
IV
Сразу после прихода к власти революционеров Че Гевара записал свои мысли о полученном военном опыте. Эти записи были опубликованы в мае 1960 года под названием «Партизанская война». Издание отчасти представляло собой руководство к действию: в нем содержались подробные инструкцию по использованию коктейля Молотова, а также излагались принципы социальных реформ, которые партизаны должны были принести крестьянству. Че также давал советы по снаряжению: как партизану следует одеваться и что он должен брать с собой. Гевара рекомендовал носить с собой гамак, кусок мыла, блокнот и ручку (для переписки с другими партизанами). Че превозносил партизанскую стратегию в сельской местности как образец для революций всего Юга, не принимая во внимание особенности кубинской революции и особое значение кубинского городского сопротивления. Причисляя себя к традициям партизанского коммунизма наравне с яньаньским опытом Мао и борьбой Хо Ши Мина против французов и американцев, открыто противопоставляя себя советской традиции[684] (даже партизанам-антифашистам периода Второй мировой войны), Че утверждал, что небольшой передовой партизанский отряд (foco) мог разжечь огонь революции во всем третьем мире{930}.
Книга была адресована революционерам Латинской Америки. Кастро и Че считали своим долгом помочь угнетенным народам континента. Однако для разжигания революции за пределами Кубы нашлись и более веские практические причины. Как объяснял Кастро, США «не смогут тронуть нас, если вся Латинская Америка запылает огнем революции»{931}. Кастро также дал понять, что он откажется от поддержки зарубежных революций в обмен на мирное сосуществование с Америкой, хотя до сих пор неясно, сдержал бы он свое обещание. Неважно, было ли это сказано всерьез или нет, — все равно его заигрывания с США ни к чему не привели. Кеннеди продолжал оказывать поддержку противникам Кастро, а его преемник с 1963 года Линдон Джонсон был еще более ярым противником компромисса.
Команданте Че Гевара направлял усилия революционеров по распространению дела всей их жизни. Кубинцы подготовили более 1500 революционеров с континента, но гораздо большую практическую помощь принес живой пример самой Кубы. Как вспоминал лидер Коммунистической партии Венесуэлы, кубинская революция сработала как «детонатор»{932}. Та легкость, с которой кубинские революционеры захватили власть, породила волну неслыханного оптимизма. Казалось, что партизанский отряд где угодно мог захватить власть. Один венесуэльский партизан вспоминал, что бежал в горы в полной уверенности в том, что «наша война будет протекать по кубинскому образцу». Он говорил: «Мы были уверены, что до решения всех наших проблем оставалось года два-три, не больше»{933}.
Пример Кубы вдохновил многих коммунистов (кастроистов, маоистов, просоветских коммунистов и троцкистов) по всему континенту организовать партизанское движение. Однако большинство этих движений были малочисленными и не пользовались поддержкой населения. Только в Венесуэле, Гватемале и Колумбии партизанские движения имели определенный успех, хотя и в этих странах короткие периоды побед левых сменялись полным их поражением от правых[685].{934} В Гватемале после свержения Хакобо Арбенса начался период диктатур и переворотов. После того как в 1960 году было подавлено вооруженное восстание левых, два армейских офицера в союзе с просоветскими коммунистами и троцкистами организовали партизанский отряд и ушли в горы. В Колумбии коммунистическая партия несколько лет сохраняла контроль над сельскими регионами. После того как военные одержали победу над коммунистами в 1964-1965 годах, была образована леворадикальная повстанческая группировка Революционные вооруженные силы Колумбии (ФАРК)[686]. Между тем венесуэльские партизаны, поддерживаемые коммунистами, несмотря на недовольство Москвы, участвовали в свержении диктатуры Переса Хименеса в 1958 году. Этим они заслужили большой авторитет, впоследствии возросший в период народного возмущения жесткой экономической политикой правоцентристов, пришедших к власти в результате демократических выборов.
Тем не менее нигде партизаны не представляли серьезную угрозу режиму. В Венесуэле их движение было подавлено сочетанием либеральной демократии и репрессий. Ни в одном регионе партизанские силы не были способны противостоять правительственным армиям. Кеннеди и его последователи старались сорвать планы Кубы по распространению революции и финансировали латиноамериканские военные министерства, даже если при этом откладывалась реализация более амбициозных планов президентской администрации по распространению модернизации и демократизации. С 1962 по 1966 год в Латинской Америке произошло 9 военных переворотов, из них по меньшей мере восемь были организованы для свержения правительства, которое оказалось слишком левым или сочувствующим коммунизму{935}.
Расколы в самом коммунистическом мире также способствовали провалу деятельности партизанских отрядов foco. Сначала СССР поддержал кубинцев и их далеко идущие планы в Латинской Америке. Однако вскоре Советы решили, что Куба обходится им слишком дорого, что планы ее нереалистичны, что она портит отношения с США как раз в тот период, когда Москва стремилась разрядить напряжение. Коммунистические партии в других странах Латинской Америки также относились к нереалистичным планам Гаваны скептически. Большинство партий следовало реформистской линии Москвы: коммунисты и рабочие должны были объединиться с крестьянами и буржуазией, а не предпринимать, как кубинцы, резкий скачок от феодализма к социализму. Несмотря на партизанскую традицию, латиноамериканских мятежников не поддержали китайцы. Отношения Китая и Кубы были сложными. Если и возникали группы маоистов, обычно сформированные приверженцами жесткой линии, они не получали никакой поддержки из Пекина{936}.
К середине 1960-х годов стало ясно, что партизанская революция на континенте провалилась. Кубинцы поняли, что должны отступить. Они уже нашли другой регион применения своей революционной энергии — Африку. Кубинцы ощущали близкие связи с Африкой: около трети населения Кубы могло проследить такие связи через своих предков, привезенных на Кубу рабами. Революционеры отменили расовую дискриминацию на Кубе и считали своей миссией сделать то же во всем мире. Кроме того, кубинцы считали Африку континентом, где США казались наиболее уязвимыми. История здесь отворачивалась от сильных держав: Африка сбросила оковы европейского империализма[687].
V
В декабре 1964 года Че Гевара отправился в трехмесячное путешествие с целью посетить радикальные националистические африканские государства. В январе 1965 года он прибыл в Браззавиль, столицу бывшей колонии Франции Конго. В 1963 году в Конго в результате восстания пришел к власти первый самопровозглашенный марксистский режим в Африке. Новое правительство во главе с Альфонсом Массамба-Деба с радостью предоставило убежище представителям Народного движения за освобождение Анголы (МПЛА), которые боролись против Португалии за независимость юго-западной африканской колонии. Встреча прошла очень напряженно. Члены МПЛА ожидали помощи от Кубы, а Че намеревался направить всю свою энергию на войну в соседнем бельгийском Конго (Леопольдвиль), где левые последователи погибшего Патриса Лумумбы симба «львы» успешно оказывали сопротивление режиму, опиравшемуся на поддержку США и Бельгии. Че предложил МПЛА послать бойцов в Конго (Леопольдвиль) и в ходе борьбы перенимать партизанский опыт у кубинских добровольцев. Разумеется, члены МПЛА и их лидер, врач и поэт Агостиньо Нето, с недовольством отнеслись к предложению сражаться в чужой войне. Однако, несмотря на различия Нето и Че, атмосфера вокруг их
