в средство для создания эффективной системы хозяйствования. Вместо стимулирования роста производства правительство зациклилось на попытках стабилизировать бюджетно-финансовую систему, причём с помощью так называемой либерализации цен.
В итоге — финансовый кризис. Если в начале года взаимные неплатежи составляли в стране около 40 миллиардов рублей, то сегодня, вероятно, превышают триллион.
Сегодня 3 августа. Диктор программы «Новости» передал печальное известие: умер Иннокентий Смоктуновский. Инфаркт. Но бывают и радостные дни. Установка по выпуску абсолютированного спирта с концентрацией основного вещества около ста процентов выведена на устойчивый режим. Продукт пошёл в товарно-сырьевой парк. Сегодня заключён контракт на его продажу зарубежной фирме. Московский её представитель прибыл к нам накануне самолётом. Маленькая, но очень нужная победа. Правда, пока три месяца строили и осваивали установку, эффект от неё из-за резкого повышения энерготарифов снизился ровно в два раза. И, тем не менее, она значительно улучшает заводскую экономику. Не обошлось, правда, и без курьёзных моментов. Неугомонный Алексей Свиридов на радостях демонстративно выпил полстакана спирта прямо из-под насоса. В открытую. Знаменуя победу технической заводской мысли над, как он выразился, «сокрушительными обстоятельствами экономики». Потом выяснилось, что в спирте были сотые доли процента бензола — очень вредного для организма вещества. Но технолог не пострадал. Последствий пока никаких и даже настроение не упало: «На миру, — смеётся, — и смерть красна».
Знакомая просит помочь найти работу по специальности.
— Всю жизнь была машинисткой-стенографисткой. Зарплата — восемьдесят пять рублей. Поняла, что надо учиться работать отлично, иначе не проживёшь. Стала одной из лучших в городе. Сколько диссертаций напечатала! Ушла на пенсию — на книжке тридцать одна тысяча. Думали с мужем, что чуть ли не самые богатые в городе. Рухнуло всё сразу: деньги вмиг стали трухой. Два года назад умер муж. Пенсия — тридцать семь тысяч. Что делать? Решила продать двухкомнатную квартиру, купить однокомнатную, а вырученные деньги положить в сбербанк. Жить на проценты. Дала объявление. Пришёл сын: «Мать, ты что делаешь, а как с Сашкой? Он поступает в институт, будет жить у тебя. Как в одной комнате?». Приехал внук Саша, стал студентом, живёт у меня. Сына на работе сократили. Не может пока нигде устроиться. Существует на зарплату жены. А мы с Сашкой — на мою пенсию и его стипендию. Каково? Мне шестьдесят семь, печатать ещё могу. Но мало клиентов. Наверное, не до диссертаций теперь.
Говорит голосом будничным, сдержанно. Стыдится быть обузой для кого бы то ни было.
Пятнадцатое августа. Не стало Леонида Леонова. Время рвёт человечество на куски, унося поочередно современников в небытие. Леонов даже не частица, а целая эпоха в русской литературе. «Русский лес» — это русская, российская жизнь, вечно зелёная и обновляющаяся. И он, Леонов — раскидистое могучее дерево в ней, с корнями, уходящими в такую глубину, что и представить трудно. А в зелёной кроне её — «птичий гомон и щебетня».
Неделю назад в правительстве РФ, у первого вице-премьера Олега Сосковца состоялось обсуждение нашего проекта реконструкции завода. Присутствовали представители Баварского банка, фирмы «Линде», руководители «Гипропласта» и «Роснефтегазстроя», то есть те, кто кредитует, проектирует, комплектует оборудование и строит. Встреча проходила неспешно, доброжелательно. Пожав всем руки, Олег Николаевич пригласил за стол. Обратившись ко мне по имени-отчеству, вице-премьер попросил доложить о главном.
За десять минут я рассказал о нашем плане. Затем пошли вопросы, обсуждение. Совещание подготовили хорошо, все присутствующие со стороны правительства владели и сутью дела, и основными цифрами.
Рассматриваемый контракт с его компенсационной основой, с продажей нашей продукции и полным самофинансированием не только одобрили, но и приняли как пример для других заводов. Тут же поручили Минфину и Минэкономики на основе нашей схемы проработать возможность получения кредита для реконструкции нескольких заводов нефтехимии.
Почти все наши просьбы, включая и выдачу правительственной гарантии для банка, получили поддержку.
Учитывая большую потребность нашего региона в полиэтиленовой плёнке для упаковки пищевых продуктов, изоляции магистральных газо- и нефтепроводов, а также в высоконапорных полиэтиленовых трубах для мелиораторов и газовиков, необходимость создания новых рабочих мест и пополнения местного бюджета, ещё раз попросили освободить нас от вновь введённых налогов и пошлин на ввозимое оборудование. Подобное ранее сделали для некоторых государственных предприятий. На это однозначной реакции не последовало.
Олег Николаевич вежливо попрощался со всеми, пожав каждому руку. В приёмной, когда вышли, царил дух явного успеха. У меня же было двойственное чувство.
Точно на такой же встрече около года тому назад у тогдашнего первого вице-премьера Олега Лобова тоже всё определили. Я уже говорил, что на радостях пригласил Олега Ивановича приехать к нам в гости на завод.
Суеверно, ещё в приёмной, отметил я похожесть этих встреч. Такое же расположение кабинетов и мебели, та же сдержанная приветливость рослых хозяев кабинетов, одинаковый синий цвет костюмов. И тогда был дан «зелёный свет» проекту. Потом пошла серия указов и общих изменений в финансовой системе страны, и мы оказались на мели.
Если не сделают исключение, не снизят пошлины для ввоза оборудования, ожидаются большие проблемы с деньгами. Не хочется быть пессимистом, но в последние годы почему-то часто возникают обстоятельства, действующие против нас.
Пригласил врачей из поликлиники, которая когда-то обслуживала кремлёвских работников. Сейчас это возможно. Заплатили — и все дела. Милые, интеллигентные люди, вдруг оказавшиеся на финансовой мели, быстро и деловито перестроившись, начали помогать периферии.
Результаты превзошли все ожидания. Мы договорились обследовать триста больных, которые лечатся давно и не совсем успешно, и триста человек, которые вроде бы не жалуются на здоровье. В обеих группах оказалось много неожиданностей. Случались грустные моменты, когда считавший себя здоровым человек оказывался болен. Многие пожелали проконсультироваться у психотерапевта. Приходили супружескими парами, пытаясь понять, почему для них стала характерна озлобленность, нетерпимость, несдержанность. Немало тех, кто, недоумевая, жаловался на резкие изменения характера, на потерю интереса к жизни, подавленность.
Мы пришли к выводу, что на заводе надо немедленно организовать кабинет психологической разгрузки. Врачи успокаивают: это — общая закономерность, результат политической, экономической нестабильности в стране. Аллергия, астма, желудочно-кишечные заболевания прогрессируют.
Не обошлось и без «курьёзов». Заводской управленец, неплохой специалист, но к спиртному, мягко говоря, неравнодушный, заядлый курильщик, оказывается в свои пятьдесят семь самым здоровым человеком в заводоуправлении!
Немного отлегло от сердца. В конце рабочего дня без приглашения вошёл в кабинет слесарь Николай Алексеев. Ну, думаю, вновь набедокурил. Работящий мужик, но невыдержанный и взрывной. Мы когда-то вместе работали в одной бригаде ещё в Новокуйбышевске.
— Сергеич, не волнуйся, меня никто нигде на сей раз не задерживал, в вытрезвитель не попадал. Я по другому вопросу.
— Ты подписал приказ о переходе на четырёхдневную неделю?
— Вынужденно.
— Правильно! Подписывай ещё один, меня мужики наши прислали.
— Какой же?
— Надо всем уменьшить зарплату процентов на тридцать, временно. Мы потерпим, а завод этим, может, сохраним.
— Многие так думают?
— Многие, а если ты сам к этому призовёшь, поддержат и остальные.
— Я над этим уже думал.
— Ещё одно пожелание, а может, просьба-требование, можно?
— Давай.
— Не пиши заявления об уходе.
— С чего ты взял?
— С того, что обложили нас со всех сторон. Мы понимаем: тяжело руководить. Сосед наш — директор — написал? Написал. У них комиссия по банкротству работает. Ты этого допустить не должен. Народ тебе верит. Уйдёшь… пропадёт завод, да и ты на стороне без него не сможешь. Мы так решили: с тобой до конца. А помирать, так с музыкой. Побреемся, почистимся, белые рубахи понадеваем… и — с Богом. Молодец, что объявил месячник по культуре производства. Нельзя опускаться. Всё драят, скребут, метут, красят. Солидарность с тобой демонстрируют. Тебя поддерживают. Так что — рули, капитан!
Был в городском музее. Зашёл посмотреть на обновлённую экспозицию. Ещё не всё закончено. Приятно пахнет деревом. Вокруг пока не прибрано. Художники хлопочут около красивой люстры. Директор узнала меня:
— Стенд о вашем заводе готов, хотите посмотреть?
Экспозиция выполнена аккуратно и содержательно. Ксерокопии о приёмке завода в эксплуатацию, телеграммы в правительство о выдаче первой продукции. И люди. Замечательные наши заводчане, ставшие историей города, страны.
— Но у нас беда!
— В чём дело?
— Посмотрите, вот материал о ветеране, замечательном человеке и труженике. Вот его награды. Орден Ленина в том числе.
— Да, я знал его лично. Он работал на заводе, что называется, до упора. Вышел недавно на пенсию и вскоре умер.
— Верно. Теперь его родственники требуют вернуть им его орден. Я не могу этого сделать.
— Почему?
— Он передан нам добровольно его женой.
— Так почему же хотят забрать?
— Видите ли, намерены продать.
— Много стоит?
— Они заявили, что на вырученные деньги смогут купить два автомобиля. У музея таких денег нет. Я лично заплатить не могу. Уже пожаловались в высокие инстанции. Скорее всего, придётся отдать. Может, завод что-нибудь придумает?
Я невольно усмехнулся, вспомнив историю о том, как старик-слесарь продал свой орден всего лишь за пачку сигарет в начале перестройки. Промахнулся отец. Сколько же теперь он заимел бы курева?!..
Ездил маршрутным автобусом в областной центр. Моё место оказалось у окна. На выезде из города на остановке вошли в автобус двое: мама и дочка. Одно место свободное есть, но не у окна. Это обстоятельство явно не устраивает девочку. Мама, манерная, модно и со вкусом одетая дама, садится на свободное место. Девочка, трёхлетний белокурый сорванец, решает почему-то, что у неё больше прав, чем у меня, на то место, которое занимаю я. Или я не очень представителен и со мной можно поступать по-своему. Она тут же оказывается между мной и окном и пытается, уже протиснувшись, завоевать часть сиденья. Уступаю ей, встаю.
— Красиво как, мама, смотри — вон лошадка на полянке!
— Нехорошо, Людочка. Нельзя так некультурно себя вести. Верни дяде место.
— Я его не брала, пускай садится, сам встал. Ему, наверное, не нравятся лошадки. Смотрите-смотрите, какая огромная стрекоза летит!
Стрекоза действительно большая — военный вертолёт, только что поднявшийся с лётного поля. Нескольких минут хватило, чтобы мама и дочка стали центром внимания всего автобуса. И мама красивая, и девочка забавно себя ведёт, делая всех пассажиров улыбчивее и добрее. Теперь уже все прислушиваются к диалогу матери и дочки.
— Людочка, всё-таки нехорошо. А вы, молодой человек (это ко мне), садитесь, пожалуйста, зачем стоять?
— Дяденька, садитесь, в ногах правды нет, — передаёт мне Людочка мировой человеческий опыт и освобождает часть сиденья.
Я благодарен. Не очень удобно себя чувствовать в центре внимания. Сажусь. Мама ведёт свою линию. Видно, ей понравилось всеобщее внимание.
— Людочка, давай сделаем так: ты всё-таки уступишь дяде всё место, а я за это тебя сегодня к себе в постельку спать положу, хорошо?
Пассажиры, втянутые в
