этот диалог, ожидают Людочкиного ответа.
— Нетушки, мамочка, не хочу!
— Ну, почему же, хорошенькая моя?
Маме явно не мешает всеобщее внимание, наоборот, оно стимулирует её педагогические устремления.
— Я, мамочка, с тобой не лягу, потому что у тебя попа холодная. Так папа говорит, правильно?
Автобус грохнул смехом.
Завод «на мели». У нас нет задолженности перед бюджетом, но налоговая инспекция наш долг соседнему нефтеперерабатывающему комбинату направила в картотеку, поскольку нефтепереработчики крепко задолжали городу. Пока мы платим городу за соседа, возникнут огромные проблемы с закупкой сырья, реагентов, заработной платой. Не исключён останов ряда цехов.
Когда меня спрашивают, почему не иду в политику (мол, есть опыт хозяйственника, опыт депутатской деятельности, учёная степень доктора наук и т. д.), не сразу нахожу, что ответить. Но я вспоминаю фразу одного своего коллеги-директора: «Когда стал импотентом, как гора с плеч».
Три дня в Париже.
Кажется, мы в очередной раз удачно ухватились за спасительную соломинку: нашли фирму, готовую поставить уникальное для России оборудование на два миллиона долларов в счёт компенсации этой суммы нашей продукцией.
Переговоры были напряжёнными. Личного времени хватило только на две ознакомительные поездки. Одна из них — в местечко Сент-Женевьев-де-Буа в тридцати километрах к югу от Парижа, где находится русское кладбище. Моим давним сокровенным желанием было поклониться могиле Ивана Бунина. И вот оно оказалось реальностью.
Всё обыденно, просто и торжественно. Пройдя через ворота церкви Успенья, построенной в новгородском стиле архитектором Альбертом Бенуа, наша небольшая группа оказалась на кладбище.
Мы были ошеломлены. Кладбище — свидетельство пережитой Россией величайшей драмы. По-другому это не воспринимается. Здесь нашли последний приют десятки тысяч наших соотечественников, не принявших новый порядок в России и оказавшихся без дома. Несмотря на то, что место, на котором упокоились наши русские, составляет значительную часть, кладбище Сент-Женевьев-де-Буа является муниципальным и предназначено, в общем-то, для жителей этого уголка Франции.
Какие здесь лежат россияне! Писатели Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Алексей Ремизов, Георгий Иванов, Борис Зайцев… Художники Константин Сомов, Зинаида Серебрякова, Константин Коровин… Русские дворяне Голицыны, Мусины-Пушкины, Гагарины, Трубецкие, Шереметьевы, Толстые… Князь Феликс Юсупов…
После этих фамилий и посещения братских захоронений дроздовцев, алексеевцев, Русского кадетского корпуса, русского казачества остаётся либо кричать в голос, не помня себя, либо затравленно молчать. Около шести тысяч могил и десяти тысяч захоронений!
Подталкиваемый желанием как можно больше увидеть и узнать, я устремился к могильным плитам, открывая для себя всё новые и новые имена. Но скоро, душевно обессилев, вернулся к скромной могиле Ивана Бунина. Но и здесь не сумев обрести покой, пошёл в кладбищенскую церковь.
В юности я был покорён Буниным. Прочёл всё, что смог достать. Некоторые строчки рассказов носил в себе. К рассказу «Лёгкое дыхание», потрясшему в детстве, возвращался многократно. Повзрослев, зачем-то убеждал себя, что эта история — сплошная выдумка. Это не жизнь, так не бывает. Но постоянно готов был поверить в Олю Мещерскую, в близкое лёгкое дыхание. «Теперь это лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре». Концовка рассказа уже не казалась мне мистической, как раньше.
Недавно познакомился с одним интересным человеком. Пётр Андреевич Дунаев. Старику девяносто лет, сельский интеллигент, учитель. Преподавал географию, историю, рисование. Обошёл пешком всю область, был в геодезических партиях. Искал нефть, соль. До недавнего времени жил в Серноводске. Старуха умерла, надо было куда-то прибиваться к своим. Переехал в наш город, живёт с дочерью. Старик рассказал такую историю.
Он работал учителем в одном заволжском селе. Времена крутые, самый разгар репрессий. Где-то в инстанциях получилась нехватка: требовалось добавить врагов народа. Их село должно было дать ещё одного человека. Следовало самим определиться, кто будет этим самым «врагом». Партийцы сидели долго втроём в сельской избе. Остановили выбор на церковном старосте. Во-первых, он староста, что уже большой криминал по тем временам, а во-вторых, занимался частным промыслом: пилил изредка дрова, сушняк и продавал в городе. Так делали многие.
— В какой-то момент, — говорит Пётр Андреевич, — почувствовал, что я здесь самый грамотный, больше чем кто-либо понимаю, что творится беззаконие. Я больше остальных должен нести ответственность за то, что случится. И решил воспротивиться.
Как отговаривал он своих собеседников, рассказывать не буду, но, в конце концов, они решили: у них в селе больше нет врагов народа. Доложили наверх и страшно удивились, что их оставили в покое…
Чуть позже слух дошёл до несостоявшегося «врага». Зашёл он в гости к Петру Андреевичу, принёс в крапивном мешке три больших солёных леща. Больше ничего не нашлось. Но Пётр Андреевич от лещей отказался. Церковный староста всё понял, не обиделся, сложил рыбу в мешок и ушёл. Этих лещей могли посчитать взяткой…
А в восемьдесят седьмом году, почти через пятьдесят лет, он пришёл опять к Петру Андреевичу, разыскал его. Пришёл уже совсем старым человеком, чтобы вновь поблагодарить. Сказал:
— Не дал ты тогда, Андреич, чтобы жизнь моя пресеклась. А у меня с того момента родились ещё четыре сына, а теперь вот уже девятнадцать внуков, правнуков. Вот сколько «враженят» от «врага» народа!.. А один сын, младший, стал Героем Советского Союза!
И засмеялся бодро, совсем не по-стариковски.
Из газет: «Четырьмя выстрелами убит директор акционерного общества „Рязанский мясокомбинат“. Застрелили поздно вечером в подъезде собственного дома, куда за ним вошли трое молодых людей. Мотивы преступления следствию пока не известны». Это не первое покушение, не первое убийство хозяйственных руководителей Рязани. Ни одно из подобных преступлений не раскрыто.
Пиши, мой чёрный ящик магнитофона!
Второго ноября разбросанных по земле «чёрных ящиков» стало больше.
В Сибири произошли сразу две авиационные катастрофы. В аэропорту города Усть-Илимска потерпел аварию пассажирский самолёт Ан-12. Погибли 9 членов экипажа и 14 пассажиров. А в районе посёлка Батагай (Якутия) при заходе на вынужденную посадку разбился самолёт Ан-2. Погибли 6 человек.
Михаил Сарайкин, сосед моей матушки, любил пофилософствовать про жизнь ещё до перестройки. Он когда-то, подростком, жил в семье кулаков Ти-монтаевых и имел о раскулачивании совершенно определённое мнение:
— Вот ты смотри, — он выхватывал из рукава свой крепенький ловкий кулак и вертел им перед носом собеседника, — что это? — И сам отвечал, растягивая звуки: — Ку-у-у-лак! А это? — он резко разжимал пальцы и совал пятерню в лицо собеседнику. — Что это? Ничто! Тьфу, да и только. Так вот и с Тимонтаевыми: всё вроде крепко, надёжно, богато! А посмотри: лавка, полы некрашеные, косырём скоблили, чтобы навести чистоту. Весь достаток держался на каторжном артельном труде четырёх братьев. На порядке. Умели работать. И меня усыновили, и работать научили. Им благодарен. Когда их всех забрали в первый раз, так Петро с Фёдором из Кинеля убежали домой, чтобы пшеницу убрать с поля в амбары. Мы всю ночь волочили её на себе. Хлеб — всему голова. И вины за собой они не ведали. Не успели вернуться, на другой день снова арестовали. Вот если бы наши колхозники так болели за дело, а? А то ведь не своё, вот и нет ударной силы-то. Нет кулака, а есть растопыренная пятерня.
И лавки, и полы будут в нашей горнице чистыми. И будет что убирать в поле. Только не мешайте, а помогайте. Тогда и итог окажется положительным. И хлеб, как братья Тимонтаевы, вовремя уберём в наши с вами амбары… Едва не сказал: «закрома Родины».
Вся прошедшая неделя, казалось, состояла из оглушающих событий в Чечне, связанных со штурмом Грозного и участием в нём русских военнослужащих.
Руководство России оказалось перед исключительно ответственным выбором. Или способное в любой момент перерасти в войну чрезвычайное положение, или сложный, не сулящий быстрых успехов переговорный марафон? Сила моральная или физическая? Вот несколько строк из экспресс-анализа аналитического центра газеты «Известия»: «В попытках повлиять на этот выбор в обществе выделилось две силы, две позиции: „партия мира“ и „партия чрезвычайного положения“.
Организующим центром „партии мира“ в эти дни стало Федеральное Собрание. На закрытых заседаниях палат проявилось невиданное в послеоктябрьской 1993 года России единодушие депутатского корпуса, в подавляющем большинстве выступившего против введения ЧП на территории Чеченской республики и за мирное разрешение конфликта.
В Госдуме эту позицию заняли лидеры всех основных фракций, даже те, кто в более спокойные времена требовал восстановления единого государства в границах 1945 года.
По решению президента, сегодня утром российские войска вошли в Чечню и блокируют Грозный. Переговоры во Владикавказе предваряет переданное по телевидению его обращение.
Похоже, нынешний день — 11 ноября — это начало новой страницы истории России. Немирной.
С утра встречался с представителем бразильской фирмы, торгующей нашей продукцией. Продают они и этиловый спирт. На вопрос о том, кто потребляет его в Бразилии, ответил:
— Сахарные заводы.
— Очень просто. Федеральные власти обязывают определённое количество получаемого из сахара спирта отдавать производителям автомобильного бензина в Бразилии.
— Зачем?
— У них из-за дефицита нефти и в целях охраны окружающей среды бензин разбавляется спиртом. В случае нехватки сахарного тростника производители покупают спирт за границей, используя его и как стопроцентное карбюраторное топливо.
Ночью снился жуткий сон. Меня судили за то, что будто бы в электричке толкнул на ходу человека. Тот выпал и разбился насмерть. Я за собой такого не помню. Намеренно подобного сделать не мог. Но судья, понимая и принимая мои протесты, тем не менее, имеет доказательства, заставляющие выносить суровый приговор. Я не толкал никого! Но есть свидетели, доказывающие обратное. Я метался во сне, пытаясь найти выход из чудовищно нелепого и тяжёлого положения. И, кажется, нашёл. В подсознании родилась вдруг спасительная мысль: надо скорее проснуться. Тогда всё разрешится: дурной ли это сон или чудовищная правда. Проснулся. Слава Богу! Это было лишь сновидение. В реальной жизни не было ни электрички, ни суда.
Встал. Подошёл к зеркалу. И вдруг спохватился: сегодня же 18 ноября! Ровно десять лет, как работаю директором завода. Так каким же я стал с тех пор, как согласился на эту должность, поставив мысленно перед собой „зеркало“, чтобы, периодически вглядываясь в себя, не потерять лучшее в себе?
На меня смотрел седой, лысеющий, с мешками под глазами человек. Вряд ли он улучшил свои личные человеческие качества. Да, стал опытнее, профессиональнее, жёстче, рациональнее и изобретательнее. Даже изощрённее. Никого ни разу сознательно несправедливо не толкнул. Но ведь — сколько волн от меня шло. И как разнообразно они влияли на окружающих! И как их гасили или усиливали люди, работающие рядом! Вполне возможно, что кого-то сбило с ног.
Не явится ли ко мне судия и не предъявит ли обвинение? Как сегодня ночью во сне?.. И мне будет нестерпимо больно.
Итак, на столе указ Президента по нашему
