без меня вляпаетесь в какую-нибудь историю.
Часть 2. Капиталисты
18
Непогода застала путников в самое неподходящее время, когда до очередного населённого пункта было ещё далеко. Сначала задул злой, напористый, явно засланный капиталистами ветер, который налетал сверху, снизу, с боков, забирался под одежду, деревенил мышцы и суставы. Небо задёрнулось тучами, мелкими острыми колючками заморосил дождь.
Критик Культя прикрывал голову тазом, который ему однажды посчастливилось выкопать из земли и который никак не удавалось выменять на что-то более ценное. И хотя дырявое дно таза совсем не спасало от дождя, он был доволен этой новой возможностью по использованию задержавшейся в его скромном хозяйстве вещицы. Тем более что товарищи откровенно ему завидовали. Критик упорно отвергал посягательства по обмену таза на продукты, фантики и даже на единственное достояние, коим владела девушка Вася. По поводу последнего Культя поколебался, но предложение выглядело слишком несвоевременным. Заниматься этим делом под дождём не хотелось, а откладывать удовольствие до более благоприятной обстановки, казалось рискованным. Вася могла просто вернуть таз и за полученные ею удобства никак не отблагодарить, сославшись на нестерпимые брызги в лицо сквозь дырки в днище.
Дождь всё усиливался. Идти стало труднее. Ноги разъезжались на развоженой глине, а голые поля, с пожелтевшей травой, продолжали тянуться в зыбкую бесконечность.
Вырубала Кнут шёл впереди, рассекая ненастье мощной грудью. За ним, вцепившись в его мокрую рубаху, волочилась Вася. Попрошайка Сява пританцовывал то с одной стороны, то с другой, норовя хоть как-то спастись от ветра. Культя скулил где-то сзади. У него устали руки, и он уже не мог держать таз над головой. Критик взывал к Великому Кузьмичу, к Партии, падал, вставал, осенял себя звездой и громко, на всю округу, честил то проклятых буржуев, то Сяву самыми мерзкими словами.
— Наверное, мы идём туда, не знаю куда! — кричал Культя. — Связался я с вами на свою голову.
Много дней назад попрошайка Сява убедил всю их компанию отправиться в поход на юг, уверяя, что там тепло, много продуктов, есть такая еда — орехи и что тамошние тыквочки, в отличие от нашенских — сладкие.
Товарищи не реагировали на вопли критика, продолжая целеустремлённое продвижение вперёд. Все знали, что Члены Политбюро уже наверняка приняли неотложные меры, чтобы прогнать непогоду с бескрайних просторов Коммунякии.
К вечеру измотанные ненастьем бродяги почувствовали близость населённого пункта. Проступили тропы. Сбегаясь и ширясь, они превратились в дорогу, идти по которой было не легче, чем по полям. Дождь почти иссяк. Лопнули грязные тучи, небо заискрилось голубыми прожилками. Занемогший ветер притих.
Город, в который забрели путники, оказался самым настоящим городом, сплошь состоящим из древних грибов, рухнувших от старости много веков назад. Большие кучи бетонных обломков были когда-то девятиэтажками, кучи поменьше — пяти. Невдалеке, без крыш, стекол и дверей расположились несколько кирпичных строений, в которых тоже никто не жил. Ветер продувал там всё насквозь, да кое-какие обломки с грохотом падали вниз по причине земного тяготения. Когда-то в этих окаменевших грибах можно было жить, но они неумолимо приходили в негодность от климатических невзгод, упрямо насылаемых проклятыми капиталистами. Поэтому люди селились в норках, обитали в щелях железобетонных груд, а наиболее трудолюбивые сооружали землянки.
И над каждым городом и селом, а иногда в степях и пустынях могуче возвышались памятники Великому Кузьмичу. Вождь стоял незыблемо, уверенно рассекая грудью тлетворные веяния веков, указывая каменным перстом единственно правильный путь всем тем, кто уверовал в него больше, чем в Бога.
Город Краснобратск отходил ко сну. Измученным путешественникам предстояло найти убежище на ночь — спать, зарывшись в мокрый мусор, никому не хотелось.
Сява заголосил фальцетом, испрашивая тёплую удобную норку, предлагая взамен честь, славу и процветание в загробном мире. Охотников меняться не находилось.
— Надо им Васю предложить, — догадался попрошайка. — На подобный товар спрос найдётся.
— Давай лучше тебя предложим, — возразила девица. — Такая круглая задница многих заинтересует.
— У Культи задница круглее, — заметил Сява.
— Но-но, — возмутился критик, — я себе норку за фантик выменяю, а вы хоть за задницы, хоть за пи… в общем — за что хотите… — Культя осёкся, робко глянул на Васю и смущённо замолчал.
Девица фыркнула, недобро осмотрела мужчин и, изогнув бровь дугой, спросила:
— Если мне самой за себя придётся рассчитываться, так зачем тогда я с вами пошла?
Культя встрепенулся. Пытаясь исправить свою оплошность, хрюкнул что-то невпопад и взмолил Великого Кузьмича ниспослать ему подходящие слова для исправления щекотливого положения. Кузьмич упрямо молчал.
Кнут притянул Васю к себе, что-то шепнул ей, засмеялся, и они удалились. Вскоре послышались ругань, шлепки и чей-то быстрый бег — это вырубала дубасил, позарившегося на Васины прелести, недотёпу.
Критик с попрошайкой сняли норку на двоих, вымотав друг друга до изнеможения бесконечным торгом. В конце концов, уладив счёты материальные, Сява начал выражать претензии плотские:
— Ты смотри ночью меня не лапай, а то знаю я вас страдальцев: приснится такому баба, так он готов камень продырявить, а я всё-таки не баба, я — импотент. Так что, хочешь, буравь стенку, хочешь, свой таз, а задницу мою не трогай. Усёк? Скумекал?
Культя мрачно соглашался. Он хотел спать, неимоверно устал от бродяжничества, от бесконечных словесных пут, которыми Сява обволакивал подвернувшуюся ему жертву, выторговывая себе уступки, поблажки, льготы и режимы наибольшего благоприятствования. Стоило хоть чуточку расслабиться, и этот хитрец так ловко обыгрывал сделку, что можно было не только за свой фантик впустить его в норку, но и оказаться должником на всю оставшуюся жизнь. Сегодня Культя не прогадал. Сява обещал представлять его колхозникам как уникального специалиста, обладающего необыкновенными способностями, применение которых ведёт к тому, что все раскритикованные продукты не только перестают приобретаться товарищами Коммунистами, но также начинают быстро плесневеть, гнить и тухнуть. Такое сотрудничество могло оказаться весьма плодотворным и внушало радужные надежды.
17
Сява проснулся раньше всех. Он прошёлся туда-сюда, понюхал воздух, ковырнул землю, измерил растопыренными пальцами горизонт и небо.
— Кажется, мне сей славный городок хорошо знаком, — пропел попрошайка. — Бывал я тут в свои молодые годы. Один раз бывал. Но зато как бывал! С очень большим удовольствием бывал!
Из норки высунулся Культя, хмуро оглядел невзрачные развалины.
— Что же тут такого примечательного? — спросил критик.
— Баб здесь много водится, ох как много. Так много, что и не сосчитать. Считаешь, бывало, считаешь и всё одно — сбиваешься. Пальцев не хватало, чтобы сосчитать.
Культя выскочил из норки, вытянул шею, привстал на цыпочки.
— Как это, как это? — переспросил он. — Не сосчитать?..
— А вот как. Место тут такое. Специальное. Секретари Парткомов жёнок себе выбирают. Тут несколько городов рядом располагаются. Краснозвездск, Краснотрудск, Красноградск и в самом центре — Краснобратск, в котором мы в данный момент имеем удовольствие находиться. Именно здесь Секретари собираются на симпозиумы. А бабы… тут как тут. Себя демонстрируют, в жёны предлагают.
— Ух ты! Вот это да…
— Здесь, невдалеке, вон там, кажется, точно — там, площадь из асфальта с памятником Великому Кузьмичу. Туда-то они и стекаются.
— И много их, говоришь, в этом месте бывает?
— Достаточное количество. Даже более чем достаточное. Просто невообразимое. Каждая мечтает стать женой Секретаря Парткома, понятное дело. Только Секретарей-то на всех не хватает. Вот бабы эти и болтаются тут без дела…
У Культи захватило дух.
— Пойдём туда, — взмолился критик.
— Куда это — туда?
— Что мне-то там делать. Раздражаться, что ли? Нет уж. Хотя?..
Сговорившись с большим перевесом в пользу попрошайки, друзья двинулись в дорогу. Сява продолжал заливать в своём обычном стиле:
— Вот придём сейчас и увидишь, воочию убедишься, какие там девки. Не девки, а фантики.
— И краше Васи есть?
— И краше есть и толще. Всякие есть.
— Я толстых не люблю, — сказал Культя.
— Да любых там навалом. И тонких, и толстых. И длинных, и коротышек. Хочешь с кривыми ногами, хочешь с прямыми. Хочешь с животом, хочешь с горбом. На все вкусы.
— Зачем мне с горбом? Мне бы такую, как Вася.
— Будут и такие, как Вася, — уверенно пообещал Сява.
Культя вертелся вокруг попрошайки, выспрашивая различные подробности.
— Не путайся, — ворчал Сява, сбиваясь с шага.
Критик однако так разволновался, что уже ничего не соображал. Он спотыкался, падал, хватался за Сявины лохмотья. Его мужское оружие уже торчало вперед, вздыбливая штаны на добрых полметра. Культя пытался унять своего богатыря руками, заламывая его вбок, чтобы не мешал, не задирал порчины и не оголял лодыжки, но это было нелегко да и больно. Немало пропетляв по развалинам, товарищи вышли на большую площадь с кое-где сохранившимся асфальтом. Памятник Кузьмичу с протянутой к народу рукой стоял на обычном месте — в центре.
Сява суетливо перезвездился, потом поднёс руку к глазам и стал осматривать окрестности.
— Где же бабы? — стонал Культя. — Где они? Их что — нету? Нету?
— Кажется, нету, — произнёс попрошайка трагическим голосом. — Я, во всяком случае, их не вижу. А ты?
Культя аж подпрыгнул от бешенства и так дернул себя за член, что чуть не взвыл от боли.
— Тихо, тихо, — Сява уже приглядывал пути к бегству, — были они тут раньше. Присутствовали. Кузьмич — свидетель, не вру я, не обманываю. Да вот же, вон одна. Видишь?
Действительно, из-за кучи мусора вылезало что-то женоподобное, но явно не похожее на объект вожделения. От неожиданности Культя замер.
— Эй, парниша, я разрешу все твои проблемы, — проскрипело существо, не сводя восторженных глаз от оттопыренных штанов критика.
— Ты кто? — осторожно спросил Культя.
— Я? Я — девица. Девушка твоей мечты по имени Проня. А тебя как зовут, красавчик?
— Культя, критик предметов общественного потребления.
— Ах! — воскликнула женщина, прыгнула вперёд и вцепилась в Культины штаны.
— Ай-я-яй! — завопил критик, рванулся изо всех сил, скатился боком, отбежал на четвереньках, вскочил и стал тщательно маскировать свое ниспадающее достоинство в складках одежды.
— Эй, эй, что такое? — возмутилась девица, разочарованная результатами набега.
— Разве можно так грубо, — заступился за товарища Сява. — Надо было ласково, с нежностью, а ты налетела, напугала…
Проня погрозила Культе кулаком и уставилась на попрошайку.
— Тогда ты! — грозно потребовала она. — Разве не видишь — я вожделею.
— Я? Я?.. Как это я?.. Я не могу этого — того… У меня, так сказать, устойчивое нестояние стояния.
— А ну, покажи!..
Попрошайка брезгливо выковырнул из ширинки что-то похожее на червяка и покачал им из стороны в сторону.
— М-да… Ну ладно, — огорчилась Проня.
Сява подмигнул товарищу и мотнул головой: пора, мол, сматываться.
