К капиталистам? За кордон? — вкрадчиво спросил Культя и подмигнул Кнуту.
— А, действительно, кто? — вскинул голову вырубала.
Сява перестал трепыхаться и быстренько набил жвачками рот.
— Вот это еда! — восхитился он.
Через некоторое время на лицо Сявы наползло озадаченное выражение.
— Странная еда. Жуешь её, жуешь, а она не кончается.
— Пожалуй, — согласился Кнут. Он вытащил ком из-за щеки, осмотрел его внимательно, снова запихал в рот и принялся разжёвывать.
— И тянется, — заметил Культя. — Ух, ты!..
— Какая-то эта еда ненастоящая, — определил Сява. — Хотя и вкусная.
— Уже невкусная, — подала голос Вася.
— И, правда! — удивился Культя. — Сначала была вкусная, а теперь невкусная. Как это так?
— Видимо, это еда для ихних рабочих, — смекнул Сява. — Сперва вроде бы вкусная, и очень даже её хочется кушать, а начнёшь есть — не кончается. Они её жуют, жуют и никак съесть не могут. Не еда, в общем, а видимость. Иллюзия. Подлый обман зрения и чувств.
— Ох уж эти капиталюги, — покачал головой Кнут. — Вот бестии, кулак им в глаз.
— Ну, ничего, — сказал Сява. — Не на тех напали. Мы всё-таки не дураки, не остолопы. Не съедается она — чёрт с ней. Мы её возьмем и проглотим.
Все остальные глотать еду побоялись. Выплюнули и подсели к мешку с Партбилетами.
— Что делать-то с ними будем? — спрашивал всех Сява, ужасно волнуясь.
Друзья озадаченно переглядывались. Все понимали, что подобным богатством можно распорядиться очень толково. Любой в Коммунизии выложил бы за второй Партбилет всё, что у него имеется, чтобы подстраховаться на чёрный день. Случались периоды, когда Секретари жутко лютовали и лишали товарищей Коммунистов их высокого звания ни за что, ни про что. Но хотя и самих беглецов ещё совсем недавно чуть было не свергли в пучину беспартийности, никто не осмелился предложить присвоить эту кучу Партбилетов. Посягнуть на права вождей, ведающих судьбами граждан Коммунизии, любой рядовой Коммунист считал непозволительным.
Заметив, с каким вожделением его товарищи смотрят на всю эту груду, как мучается от противоречий Сява, Культя собрался с духом и, начав несколько издалека, произнес следующее:
— А ведь мы можем хоть сейчас вернуться на Родину.
Товарищи уставились на критика.
— Как это, как это? — оживился попрошайка.
— Каждый из нас возьмёт себе по одному Партбилету…
— Да можно ли такое? — усомнился Сява фальшиво.
— Второй Партбилет потребуется на тот случай, если мы опять попадёмся тому продажному Секретарю. Разжалует он нас — отдадим ему эти буржуйские подделки, а свои Партбилеты сохраним.
— А точно, — восхитился Сява. — Сохраним. Для ратных дел. Во имя торжества Коммунизма!
— Правильное решение, — согласился Кнут.
— Берём только по одному, — строго предупредил Сява, запуская руку в мешок. Его пальцы нащупали почему-то парочку, стиснули посильнее и никак не могли разомкнуться. Быстрым движением попрошайка сунул Партбилеты за рубаху и стал заправлять их за проволоку.
Культя тут же усёк неладное и строго потребовал:
— А ну, покажи, сколько ты взял!
Отпираться было бесполезно, к тому же и Кнут напрягся, сморщив лоб в вопросительно-бдительной гримасе.
— Второй Проне отдам, если у неё отобрали, — зашипел Сява. — Вы что, про Проню забыли? Проне тоже Партбилет нужен.
— Нет уж, нет, — запротестовал Культя. — Пусть походит без Партбилета. Пусть подавится своими потребностями. Пусть травки поест, а не моих тыквочек.
— Так мы с неё клятву возьмём, чтоб от тебя отстала. Слово Партийное.
— Какое слово, если она будет без корочек?
— Да, проблема, — произнёс Сява. — Тут надо долго думать…
— О Проне потом подумаем, — перебил попрошайку Кнут. — Сейчас надо о себе позаботиться. — Вырубала протянул один билет Васе, второй Культе, третий сунул в карман, схватил мешок и потащил к вагону.
11
Про утаённый попрошайкой документ все забыли, и, чтобы отвлечь друзей ещё больше, Сява принялся пересчитывать доставшиеся ему фантики. Считал он и так, и этак, но у него ничего не получалось, потому что не хватало конечностей на теле, чтобы соизмерить их заведомо известное количество со свалившимся, как снег на голову, богатством. Попрошайка задействовал для счёта и пятки, и коленки, и плечи с локтями, всё равно фантиков получалось больше. Тогда он прибегнул к хитрости — разложил фантики в кучки по десять штук.
— Четыре раза по десять и ещё три штуки, — с гордостью сообщил Сява своим товарищам.
Все уважительно покачали головами, но, сколько это, представить всё равно не могли. Мозг отказывался воспринимать такое огромное количество чего-то полезного.
Теперь предстояло обсудить вопрос: когда и каким путём целесообразнее возвращаться в свою драгоценную Коммунизию?
Культя предлагал идти немедленно. Сява призывал к тщательным раздумьям и осторожности в решении столь ответственного вопроса. Кнут тоже не торопился, надеясь ещё чего-нибудь оттяпать у капиталистов и, главное, набить хотя бы одну буржуйскую морду, чтобы неповадно было той сомневаться впредь в великом преимуществе Коммунизма перед эксплуататорской системой. Вася тихо попискивала, поддакивая то одному, то другому оратору.
— Тихо! — оборвал всех Сява. Насторожился, вытянул шею. Со стороны Коммунизии кто-то приближался.
— Да это же Секретарь тот самый, шкура продажная, — обалдело выговорил Культя.
Толстяк топал по шпалам. За ним — здоровенный мужик с дубиной у пояса, по виду явный пограничник, толкал перед собой по ржавым рельсам огромную четырёхколёсную тележку. Они подошли к вагону, распахнули дверь, и мужчина перебросил мешки в свой транспорт. Потом Секретарь самолично влез в вагон, долго там шарил, ругался, но вылез довольный, держа в руках толстую фигурную бутылку. Он торопливо отвинтил колпачок, глотнул несколько раз.
— Хороша, зараза, — выдохнул восхищённо.
Пограничник зачарованно наблюдал за убывающей жидкостью и даже весь выгнулся от желания попробовать.
— Это они для меня оставляют, — поважничал Секретарь. — Не знаю уж, как и догадались. На, глотни пару раз во славу Партии.
— Ах, забирает! — передёрнулся мужик. — Лучше пива.
— Это выски, — пояснил толстяк. Он допил жидкость и бросил бутылку в вагон.
— Нельзя её с собой брать. Члены не одобряют контактов с заграницей.
— А Партбилеты?
— Так это же гу-му-ню-тар-ка. Её буржуи обязаны нам регулярно присылать.
— Зачем им это?
— Партбилеты, как бы мы их не оберегали, изнашиваются. Требуют, так сказать, замены. Вот поганые буржуи и откупаются. Из страха перед Красной Кнопкой. Крепко они её боятся. А ещё наших великих идей боятся.
— Да-а-а…
— Шибко боятся. А ну, как и у них, народ сбросит ярмо и тоже начнёт строить Коммунизм!
— Да-а-а…
— Вот тебе и да-а-а. Послезавтра повезу в Хремль Партвзносы, а то протухнут скоро, да мешки эти с Партбилетами, — хочешь, тебя с собой возьму?
— Да-а-а…
Тележка стала удаляться. Секретарь сильно качался. Грохнулся, встал и запел: «Широка страна»…
— «Моя родная», — подхватил пограничник.
— «Много в ней лесов, полей и рек»…
— Что такое лесов? — спросила Вася.
— Пней, значит. Раньше их почему-то леса называли.
— Ну и ну. Вот так-так. Вот тебе и на-а-а, — талдычил Сява, потрясённый явлением Секретаря. Он повторял бесчисленное количество разных междометий, которые никак не складывались в какую-нибудь вразумительную мысль.
— Значит, Партбилеты нам буржуи присылают? — озадачился Культя. — А я-то всё думал, что это за предмет такой удивительный — Партбилет. А вот оно, значит, как…
— Вот как оно того, поди, — подтвердил Сява. — Поди оно того и так… Вот.
— Того не того, — вклинился в разговор Кнут. — Нам всё это без разницы. Нам надо бы о возвращении договориться. О точном времени.
— Вот-вот, совегшенно пгавильно, — Сява очнулся от наваждения и заговорил каким-то не своим голосом. — Пгавильно и своевгеменно заостгяете вопгос, товагищ. Это для нас сейчас наиговнейшая задача. Насущная и можно даже подчегкнуть, безотлагательная. У кого веские сообгажения по затгонутому вопгосу?
— Назад лучше всего идти послезавтра, — сказал Культя. — Послезавтра Секретарь этот покатит телегу в Хремль, а потому возвращаться будет не так опасно. Хоть и есть у нас по запасному Партбилету, но лучше обойтись без эксцессов.
— Что же, — заговорил Сява уже нормальным голосом. — Соображения резонные. Но что будем делать завтра? Так и просидим весь день без еды? Учтите, в Красносолс… сорс… сонс… в общем, там нас вряд ли покормят.
— У нас ещё эти штуки остались, — напомнила Вася.
— От этих штук одни слюни, — фыркнул Сява. — Вот я хоть и проглотил их, а как хотел есть, так и не перестал. Никакой сытости.
— И в животе урчание, — добавил Культя.
— Это у тебя вечные с животом проблемы, — посмеялся попрошайка. — Тебе и пукнуть боязно, как бы не обмишуриться. — Сява горделиво натужился и дал звук. В его штанах странно загудело и как будто что-то лопнуло. — Ой! — перепугался попрошайка. — Что это? Что это такое? — Он ощупал себя и прямо весь скорчился от страха. — Штаны к жопе прилипли, — прошептал испуганно.
— Снимай! — сказал Кнут.
Попрошайка быстро развязал тесемки и выставил зад на экспертизу.
— Что? Что там? Не томите!
— Непонятное что-то, — озадаченно произнес Культя. — Не мог бы ты еще раз…
Попрошайка натужился… Большой розовый шар надулся меж Сявиных ягодиц и с резким хлопком взорвался.
— Кишка лопнула, — ужаснулся Культя.
— Нет, не кишка это, — присмотрелся Кнут. — Это, кажется, то, что мы ели.
— Да? — обрадовался Сява. — Он оторвал кусочек и стал рассматривать. — Точно. Та самая буржуйская еда. Только пахнет уже не так. Со-о-всем не так…
— А на вкус? — спросил Культя.
Утром четверо путешественников опять заговорили о возвращении. Сява предлагал немедленно бежать в Коммунизию, а там уж, как Кузмич на душу положит. Главное — подальше от вражьих происков.
Культя согласно кивал.
Кнут настаивал на внезапном внедрении в логово капиталистов, экспроприации некоторого количества продовольствия и быстрого отступления в родные пенаты.
— Да, едой, конечно, неплохо бы запастись, — не очень решительно согласился Культя. — До наших краёв идти далеко… А ведь это ты нас на юг заманил, — критик зло толкнул попрошайку в бок. — Сидим тут теперь у капиталистов, трясёмся, того и гляди схватят…
— Я не трясусь, — заговорил Сява. — Я, если надо, как дам стрекача — ни один буржуй не догонит. Они — буржуи-то все толстые, сидят, небось, целыми днями на своих мешках с фантиками и крыс жирных трескают, чтоб им лопнуть всем от обжорства.
— Они-то сидят, и будут сидеть. За тобой прислужники их погонятся. Эти, за пару фантиков, кого хочешь догонят.
— Не догонят, — расхвастался Сява. — Меня
