за гостем, и все разговоры за разговорами.
— Если вы и со всеми остальными договариваетесь так же быстро, как со мной, Андрей Андреевич, так разговоры эти, наверное, не в тягость, а водно удовольствие.
— Да нет, там дольше приходится разговаривать, — возражает он. — Особенно сегодня. Нацмены были. Пришли четверо, один в офицерской форме. Я сразу заметил, что ведут себя как-то странно…
Мы переходим в столовую и усаживаемся за стол.
— Так что же дальше? — спрашивает Жиленков.
— Начинаем разговор, — продолжает рассказ Власов. — Вдруг один из них, ни к селу, ни к городу, вскакивает, становится в карикатурно театральную позу, представляете как: одну руку за спину, другую за борт мундира, и замогильным голосом говорит: «Генерал Власов, нам с вами не по пути. Вы за Россию, мы за свободную…», вот сейчас уж не помню, не то за Узбекистан, не то за Таджикскую республику. Встал и я, — ну, что ж, говорю, если не по пути, так расстанемся. Вот, говорю, Бог, а вот — порог. Всего, говорю, хорошего, кланяйтесь Розенбергу.
Он редкий рассказчик. Изображенная в лицах сцена полна комизма и какого-то особенного, свойственного только ему юмора.
Жиленков покатывается со смеху:
— Неужели так и сказал — кланяйтесь Розенбергу?
— Так и сказал, конечно, — смеется и сам рассказчик. — Да ведь по рожам видно — люди подосланы, что же стесняться с ними…
К вопросу о газете возвращаемся еще раз при прощании.
— Ну, так с Богом и за работу, — говорит Андрей Андреевич, провожая меня из комнаты. — Подбирай редакцию и готовься к выпуску. Я думаю, скоро начнем. Немцев особенно не ругай, я знаю, что ты их не любишь, ну, да кто же их любит. Поэтому им и приходится самим себя любить. А вообще они нам пока еще нужны, так что ты их не обижай, а то я заступаться буду. С Богом!
Подобрать состав редакции было делом не очень сложным. Журналистов было много, главным образом, прибывших из Советского Союза, так что выбирать было из чего. К сожалению, были имена, которые, по крайней мере на первое время, нельзя было привлечь к работе: слишком германофильским духом своих статей они создали себе плохую славу, и в первой готовящейся к выходу русской газете им места быть не могло.
У меня не было опыта руководства большой, построенной на широкой базе газетой. Два года редактирования центрального органа нашей организации в этом отношении не учили ничему. Там была своя семья — ни принципиальных, ни, тем более, идейных расхождений не было и быть не могло. Здесь — дело другое. Платформа Освободительного Движения очень широка, и здесь люди единодушные в отношении Манифеста и программы, могут расходиться в вопросах менее существенных, а это будет затруднять и без того нелегкую работу. Впрочем, этот вопрос решился как-то сам собой. Набросав примерный список постоянного состава редакции и распределив в общих чертах отделы, я подсчитал и только тогда заметил, что из восьми человек намеченного состава только два не члены организации. Три человека были старыми эмигрантами, а пять — вчерашними советскими гражданами.
Поговорив с каждым из кандидатов и заручившись их согласием, я представил список на утверждение Жиленкову.
Он просмотрел внимательно, над некоторыми задумался, как бы что-то вспоминая, потом спрашивает меня:
— Это что же, все партийцы ваши? — Ну, чтобы все, так нет, — отвечаю я. — Есть и не члены.
— Сколько же их?
— Да, немного. Два.
— Это дело ваше. Надеюсь, что со стороны нареканий не будет, я имею ввиду союзников. А так вам работать гораздо легче. Да и хорошо, что уж если ваши, то хоть люди со всех сторон проверенные, сюрпризов никаких опасаться не надо…
Получив утверждение, я собираю редакцию у себя. Обсуждаем первые номера, распределяем первые статьи.
Через неделю меня позвали на совещание редакторов будущих изданий и радиопередач. Были представлены будущие газеты на украинском языке, белорусском, на языках народов Кавказа. Правда, некоторые из них так и не смогли выйти. Розенберг одержал на этом участке фронта первую победу.
Чтобы подготовить издание центрального органа, пришлось преодолевать большие трудности. Нужно было в течение нескольких дней создать издательство, провести его через соответствующие учреждения, обзавестись запасом бумаги, найти подходящие помещения, наладить каналы распространения и т. д. Мой помощник по технической части сбивается с ног. Каждый вечер он приходит и рассказывает о малых успехах и о все новых возникающих препятствиях. Каждое утро он пишет какие-то всё новые бумаги, заполняет анкеты и уходит опять на целый день, чтобы вечером с отчаянием рассказать, что дело не сдвинулось с места. Протащить всё это через канцелярские дебри просто не представляется возможным. Все издательства и центры, распределяющие бумагу, находятся введении или под контролем какого-то таинственного Амана, вся сила которого заключается в том, что он был фельдфебелем той роты, в которой Гитлер воевал прошлую войну. Этого Амана найти было невозможно, он жил постоянно где-то под Мюнхеном, в Берлине появлялся очень редко, а без него нельзя и вздохнуть. Что касается помещения, то дело еще безнадежнее. Почти после каждого налета превращается в развалины несколько сот домов, и всё, где сохранилась крыша, переполнено до отказа. — Вот капитализм проклятый! — ругается мой помощник по техчасти. — Знаете, как бы это было в Москве? Пошли бы мы с вами, Александр Степанович, по улице, выбрали бы на глазок какой-нибудь дом подходящий, дали бы его адрес соответствующим органам и через два часа — пожалуйста, въезжайте, дом свободный…
— А что же было бы с жильцами? — спрашиваю я.
— Как что? А эти два часа на что же? В эти два часа они бы куда-нибудь исчезли. Вот это работа была бы, а?
— Нет уж, ну его к черту. Давайте в будущей России устроим так, чтобы в течение двух часов нас из квартиры не выкидывали.
— Да я это шутя… больно уж злость на здешние порядки берет. Но положение складывается просто безвыходное.
Как это часто бывает в жизни, выход все-таки нашелся и притом в самую последнюю минуту. Звонок по телефону и торжествующий голос Жиленкова:
— Приезжайте немедленно. Мы спасены. Встречает меня довольный, потирает руки:
— Вот наше спасение, — указывает на сидящего около стола господина. — Познакомьтесь, это господин… господин…
— Амфлет, — скромно говорит тот, учтиво наклоняя голову.
— А вот это — наш редактор. Прошу любить и жаловать. Вместе работать
придется… У «спасенья» вид не очень просветленный. Маленький человечек, кругленький, с прилизанным тщательно пробором во всю голову и со сладчайшей улыбкой, которая не сходит с лица в течение всего разговора. По-русски говорит очень прилично.
— Так вот, — говорит Жиленков, — господин… господин… простите, никак не могу…
— Амфлет, — приподнимается тот, сладко улыбаясь, как-то особенно почтительно наклоняя голову.
— Так вот, господин Амфлет — представитель издательства, в котором выходило «Новое Слово». С того дня, как будет выходить наша газета, «Новое Слово» прекратит свое существование, и издательство в лице господина Амфлета предлагает нам свои услуги. Ну, разве это неблестяще? Мы получаем и помещение, и технический аппарат, и типографию, и всё… Что скажете на это? — обращается Жиленков ко мне.
Мне это кажется тоже блестящим.
Господин Амфлет, действительно, явился к нам как посланник небес.
— Мы можем представить в ваше распоряжение адреса наших подписчиков, весь аппарат распространения, запасы бумаги на довольно продолжительный срок, — сладко улыбаясь, воркует он.
— Чудеса, чудеса! — восторгается Георгий Николаевич и сияющими глазами смотрит то на гостя, то на меня.
— Вам предоставлено будет хорошее помещение для редакции, все комнаты связаны телефоном, кабинет редактора (поклон в мою сторону), пишущие машинки и, если угодно, машинистки и стенографистки…
— Сказка! — вырывается у меня.
Контракт решаем подписывать завтра: от имени Комитета — Жиленков, от издательства — господин Амфлет.
О названии центрального органа разговоров и споров было не мало. Однажды на небольшом совещании у Власова из пяти предложенных названий было выбрано одно, на котором без возражений согласились все. Газета будет называться «Воля народа».
— Потом, может быть, мы будем издавать брошюры, а позднее и книги, — обращаюсь я к Амфлету, — и все они будут выходить в нашем издательстве «Воля народа». По-моему, это будет хорошо.
— Мы предложим вам для брошюр специальный набор шрифтов, особую бумагу, а когда будут книги, то если угодно, и их переплет, — не унимается представитель издательства.
— Слушайте, вы не человек, а ангел, и издательство ваше не издательство, а золотой клад, — не могу удержаться я.
Он застенчиво улыбается, немного бочком наклоняя голову.
Прощаемся страшно довольные друг другом. Он вытягивается, щелк каблучками в одну сторону, щелк в другую, как-то особенно подобострастно бросает в поклоне голову и так, не поднимая ее, выходит из комнаты.
Манифест, наконец, готов. Комитет сформирован, число его членов будет пополняться путем кооптации. Но сейчас уже есть достаточный состав для того, чтобы подписать документ. Все Управления — Гражданское, Организационное, Пропаганды, все вспомогательные их органы — укомплектованы нужными им людьми, и в любой момент вся машина может быть пущена в действие. Штаб Армии, во главе которого стоит генерал Трухин, готов к формированию первых дивизий.
Переговоры с немцами закончены тоже.
С формированием воинских частей удалось договориться, что сначала будут комплектоваться путем набора добровольцев пять дивизий. Они должны быть одеты, вооружены и подготовлены к первому февраля. К концу марта состав армии должен быть доведен до двадцати пяти дивизий. Когда армия будет готова, Власов примет над нею командование, до этого во главе формирования будет стоять Трухин. Армия выступит потом как самостоятельная и независимая от немцев вооруженная сила. В глубине души мы надеемся, что к тому времени разгром Германии обозначится с такой отчетливостью, что покушаться на нашу независимость она и не сможет. Бели немцы согласились, наконец, на формирование крупных воинских антикоммунистических русских соединений, все еще не теряя надежды использовать русские силы для защиты своего фатерланда, то русские в этом соглашении увидели только возможность начать раньше, чем предполагали, сбор сил для того, чтобы выступить после поражения Германии.
12 ноября Комитет собирается на первое пленарное заседание для последнего обсуждения и подписания Манифеста. Опубликован он будет в Праге, куда весь Комитет выедет специальным поездом наследующий день. Собрание назначено на десять часов утра в Далеме, в помещении, занятом штабом Трухина. Небольшой зал задолго до назначенного срока наполняется участниками заседания. Со многими я знаком уже давно — встречался или у Андрея Андреевича во время переговоров об их участии в Комитете, или у общих берлинских знакомых. Военных знаю или по Дабендорфу,
