стремление к организации особых крестьянских союзов, «которые стояли бы на защите экономических интересов крестьянства». В Вяземском и Гжатском уездах для организации союзов были даже выдвинуты организационные бюро. Все это происходило в тесной связи с официальной кампанией беспартийных конференций. Смоленское начальство еще не имело твердого понятия о том, как должно отнестись к этому движению, поэтому после обмена мнениями пленум постановил, что «никаких самостоятельных крестьянских организаций не допускать, и поскольку определенно выявилось нежелательное направление беспартийных конференций, разрешать таковые только в пределах волости»[261].
В некоторых губпарткомах, за отсутствием определенных указаний со стороны ЦК РКП (б), велась нерешительная дискуссия о возможности разрешения крестьянских союзов. Например, в Пермском губкоме в октябре 1920 года такая возможность допускалась некоторыми членами губкома в порядке эксперимента[262]. После открытой дискуссии 19 октября пленум губкома постановил создать комиссию для изучения вопроса и составления примерного плана организации союзов[263]. Наоборот, 7-я Саратовская губпартконференция в июне 20-го вынесла решение:
«Ни в коем случае не допускать агитации и организации революционными коммунистами т. н. крестьянских союзов и считать существование мелкобуржуазных союзов подрывом работы Советов»[264].
По причине определенной нерешительности и колеблющейся позиции некоторых большевистских парткомов, кое-где крестьянским союзам удалось ознаменовать выступлениями свое кратковременное существование. Был образован Союз хлеборобов в захолустном Вельском уезде Вологодской губернии, но его история была безотрадна. В 1918 году для вельских крестьян свершилось худшее, их уезд оказался прифронтовым и попал во власть произвола военных. В связи с этим они рано заговорили о необходимости защиты своих интересов под флагом союза хлеборобов. Предложения о создании союза звучали в 1919 году на 3-м и 4-м уездных съездах Советов и выслушивались уисполкомом и упарткомом если не сочувственно, то и не безразлично. 28 июля 19-го года президиум уисполкома издал инструкцию по организации союза хлеборобов, и, несмотря на то, что буквально через неделю инструкция была аннулирована, она сделала свое дело, и на 5-м уездном съезде Советов уже присутствовал делегат от одного из волостных отделений союза. Полномочия делегата не были признаны съездом, однако после этого случая самоорганизация крестьянства приняла стихийный, «эпидемический» характер, как отмечалось в одном из протоколов собраний коммунистов Вельска[265]. Она охватила половину волостей уезда и перекинулась в соседний Кадниковский уезд. В проекте устава Союза хлеборобов содержались пункты, явно направленные против продовольственной политики, и в целом он был не чем иным, как протестом против местных советских и партийных органов власти. Крестьяне добивались равных с пролетариатом прав представительства в Советах, участия в распределении накладываемых на уезд разверсток и т. п.
В июне 1920 года, на 6-м уездном съезде Советов, вопрос об организации Союза хлеборобов был встречен полным сочувствием большинства съезда, который вынес решение об организации Союза. Уездный съезд профессиональных союзов также большинством поддержал инициативу создания профессионального крестьянского союза. Образовалось бюро по созыву съезда Союза хлеборобов, во главе которого стал уездный агроном Леонтьевский[266].
Вельские коммунисты, встревоженные итогами уездного съезда Советов, объявили о надвигающейся опасности для пролетариата «в лице собственнических союзов хлеборобов», которые могут быть убийцей революции, полагали они. На общем собрании было решено перевести всех местных коммунистов в состояние боевой готовности, а исполкому продолжать независимо от решений 6-го съезда проводить «твердую политику диктатуры пролетариата» и дать соответствующие поручения органам ЧК[267].
8 июля делегаты съезда Союза хлеборобов съехались в Вельск, но по постановлению уже Вологодского губернского съезда Советов были распущены. Восемь человек, в том числе Леонтьевский, были арестованы за попытку самодеятельной сходки за городом и отправлены в ЧК. Через два дня 10-й уездный съезд профессиональных союзов встал на защиту Союза хлеборобов, мотивируя свою позицию необходимостью укрепления общности интересов рабочих и крестьян, и осудил непримиримое отношение к Союзу своей коммунистической фракции[268].
События в Вельске приобрели настолько выдающуюся остроту, что аппарат ЦК счел необходимым обратить внимание на этот медвежий угол и направил 5 августа специальное письмо в адрес Вельского укома за подписью секретаря ЦК, в котором указывал на падение коммунистического влияния в уезде как результат деятельности Союза хлеборобов. В деревне существуют только объединения батраков и рабочих в советских хозяйствах, — гласило письмо, — «всякие другие объединения мелкобуржуазных, кулаческих слоев должны пресекаться в корне»[269].
В письме ЦК совершенно справедливо подчеркивалось, что в уезде сложилось угрожающее положение. Власти имели сведения, что разогнанный съезд и волсоюзы подпольно продолжают свою работу. Через полгода, 15 марта 1921 года, как раз в день принятия X съездом РКП (б) резолюции о замене продразверстки продналогом, в Вельском уезде разразилось восстание. Масса крестьян из нескольких волостей с разных сторон двинулась к городу. Первые попытки остановить движение оказались безуспешными, высланные отряды были обезоружены, избиты и убиты некоторые ответственные работники. Повстанцам удалось даже захватить телеграф, но на второй день удача им изменила, они были рассеяны огнем, и к 30 марта восстание было подавлено[270].
В силу главной своей задачи — защиты интересов крестьянства, крестьянские союзы действительно несли в себе реальную угрозу репрессивной политике военного коммунизма и большевистской монополии на власть. Наиболее очевидно свое организационное и идеологическое значение союзы трудового крестьянства продемонстрировали в Тамбовской губернии, превратившись в костяк, основную опору антоновского восстания. Тамбовская губерния издавна слыла цитаделью эсеровской партии. В свое время они приложили немало усилий для сплочения тамбовского крестьянства в строго партийные крестьянские «братства», а также беспартийные, но строго классовые Союзы трудового крестьянства в волостях. Тамбовские эсеры ставили задачу передачи власти из рук коммунистической партии в руки нового временного правительства из представителей крестьянских союзов, рабочих организаций и социалистических партий, проведения во всей полноте закона о социализации земли. Согласно докладу представителя тамбовской организации ПСР на Всероссийской конференции ПСР в сентябре 1920 года, Союзы трудового крестьянства успешно развивались в Тамбовском, Кирсановском, Усманском, Борисоглебском уездах губернии. Благополучно прошла нелегальная Тамбовская уездная конференция СТК[271]. Хотя партия эсеров и не имела непосредственного отношения к организации самого восстания, следует признать, что без их подготовительной работы оно вряд ли бы сумело принять такие угрожающие масштабы и силу. Как докладывал 15 июня 1921 года в РВСР главный начальник всех военно-учебных заведений Д. Петровский, по сведениям активно участвовавших в подавлении восстания курсантских частей Союз трудового крестьянства Тамбовской губернии представляет собой сильную и сплоченную организацию. Он является фактически правительством, опирающимся на милиционно-территориальные кадры, использующим не только добровольцев, но и практикующим сложную систему жестких репрессий и мобилизаций в широком масштабе. Между селами существует прекрасно налаженная связь, причем СТК пользуется хорошо поставленным шпионажем, системой тайных знаков и летучей почты. Крестьяне утверждали, что редко кому-нибудь из обнаруживших сочувствие Советской власти удавалось избежать жестокой кары. СТК имеет переплетенную между собой политическую и военную организацию[272].
По своей структуре тамбовский губернский Союз трудового крестьянства подразделялся на три уездных СТК, а те в свою очередь на районные, волостные и сельские отделения. По мнению П. Залуцкого, изложенному в его докладе ЦК:
«С нанесением удара по СТК борьба с бандитизмом облегчается более чем на 3/4»[273].
Несомненно, что 17 пунктов программы тамбовского СТК составлены грамотной эсеровской рукой и относятся ко всем сторонам политики и общественной жизни всей страны. Основные требования сводились к политическому равенству, свободам, созыву Учредительного собрания, восстановлению торговли через кооперацию, возвращению заводов бывшим владельцам и установлению над ними рабочего контроля, кредит частному предпринимательству и мир с иностранными державами. Государству отводилась функция владельца железных дорог, горнодобывающей промышленности, а также высшего контроля над предпринимателями. Звучало чисто крестьянское требование установления твердых цен на промышленные товары при отсутствии таковых на хлеб. В качестве гаранта предусматривалось сохранение «партизанской», читай — антоновской, армии[274].
Было бы неверным утверждать, что повсеместно события начали бы разворачиваться именно по тамбовскому образцу, будь то крестьянские союзы допущены к легальному существованию. Наоборот, тамбовские события во многом явились результатом категорического отказа большевиков от изменения своей крестьянской политики и признания трудовых объединений крестьянства, способных легально отстаивать интересы земледельца перед неумеренными аппетитами государства, прикрашенных утопическими замыслами политических вождей. Осенью и зимой 1920 года, покончив с белой контрреволюцией, большевистские лидеры получили кратковременную возможность отдаться во власть грез относительно реального положения, а более относительно перспектив не столь отдаленного будущего. Калинин вслед за руководством Наркомпрода стал повторять, что признание крестьянами моральной правильности разверстки есть огромный толчок к пробуждению его политического сознания, его ответственности перед государством и всем обществом. Секретарь ЦК Преображенский в молодежной аудитории III съезда РКСМ, кажется, сам проникся юным задором и призывал комсомольцев пробуждать в крестьянине «чувство восторга к будущему коммунистическому строю»[275].
В первой половине 1920 года крестьянство вело себя относительно спокойно, ожидая практических шагов власти в важнейших вопросах деревенской жизни, и только заезжие комиссары подмечали, что крестьяне несколько искоса смотрят им в глаза. Мужик разговаривал с властью, складывая кукиш в кармане. Особоуполномоченный ВЦИК в Новгородской губернии Подвойский сокрушался:
«Почти во всех волостях, после переговоров и объяснений агитаторов, крестьяне соглашаются с ними и признают, что действительно власть Советов — народная власть. Но из выслушанных докладов видно, что эти признания совсем непрочны и вряд ли искренни»[276].
Некий военный цензор из Екатеринбурга доказывал начальству необходимость расширения сети военной цензуры, поскольку сведения, собираемые из писем, более ценны и достоверны, чем получаемые из партийных и советских учреждений, присылающих замечательные резолюции, принятые на крестьянских и рабочих собраниях. «По резолюции, принятой, скажем, в деревне Бегуново, настроение населения великолепное… а глядишь, через неделю в этой деревне вспыхнуло восстание — вот тебе и резолюция»[277]. А вот конкретный пример из письма, перехваченного цензурой: март 1920 года, Смоленск:
«Настроение крестьян по отношению к Советской власти периодическое, а именно, когда в деревне находятся отряды, то приветствуют во все горло советскую власть и обещаются горой за нее стоять. Когда отряды исчезают, и в крестьянах исчезает это хорошее настроение и обещания»[278].
Настроение крестьян сказывалось в изобретении ими всяческих ухищрений с целью надуть власть. Становились известны случаи, когда крестьяне сознательно вступали в компартию, чтобы быть поближе к власти и иметь возможность обходить ее, но эта хитрость редко удавалась, а потом крестьянину было трудно освободиться от своих новых партийных обязанностей. Иногда новоиспеченные коммунисты напивались до безобразия и сами на себя доносили, но и это не помогало.
В течение 1920 года настроение крестьянства делалось все менее и менее «периодическим», по мере того как становилось очевидным, что политика большевиков клонится к ужесточению политики продовольственной диктатуры. Точки над i были расставлены с объявлением разверстки на новый 1920/21 продовольственный год. С этого времени началось открытое противостояние крестьян и государства, наступает очередной перелом в настроении деревни, и уже не в пользу Советской власти. Осенью 20-го повсеместно на беспартийных крестьянских конференциях
