на самого себя, – вот что можно назвать искусством гуманизма!»

По толкованию Чэн-цзы, гуманист смотрит на всю природу, как на один организм, как на самого себя, а признавая ее за самого себя – чего он не может сделать для нее?!

Китайцы называют паралич негуманностью, выражая этим то, что парализованный член уже не принадлежит организму, потерял с ним всякую связь и не входит в область его заботливости. Мысль в основе своей весьма оригинальная и глубокая. Поэтому-то щедрое подаяние и помощь всем членам организма как высшее проявление гуманности – это работа святого, работа мудреца.

Глава VII. Я передаю старину…

1. Философ сказал: «Я передаю старину, а не сочиняю; верю в старину и люблю ее, и позволяю себе сравнивать себя с моим старым Лао-пыном».

Говорят, что Лао-пын был достойный вельможа Шанской династии.

Труд Конфуция как собирателя и ценителя всего того, что было сделано и оставлено древними мудрецами, Чжу-си ставит выше творчества.

2. Философ сказал: «В молчании обогащать себя познаниями, учиться с ненасытною жаждою и просвещать людей, не зная усталости, – какое из этих трех качеств есть во мне?»

3. Философ сказал: «То, что мы не преуспеваем в добродетели, не уясняем себе изучаемого, не можем устремляться на зов долга и не в состоянии исправить свои недостатки – вот о чем я скорблю».

4. В свободное время Философ имел спокойный и довольный вид.

5. Философ сказал: «Ужасно я опустился и давно уже не вижу во сне Чжоу-гуна».

Этим Философ хочет сказать, что, благодаря упадку сил, у него остыло стремление к осуществлению принципов Чжоу-гуна, что составляло всегда его заветную мечту.

6. Философ сказал: «Стремись к истине, держись добродетели, опирайся на гуманность и забавляйся свободными искусствами».

Под свободными искусствами разумеются: церемонии, музыка, стрельба, управление колесницей, письмо и счет.

7. Философ сказал: «Я никому не отказывал в наставлении, начиная с тех, которые приносили гонорар, состоявший из связки сушеного мяса».

8. Философ сказал: «Неретивых я не просвещаю; не сгорающим от нетерпения получить разъяснения – не объясняю; своих уроков не повторяю тем, которые по одному приподнятому углу не отгадывают трех остальных».

Другой перевод: Которые на основании одной сообщенной им о предмете идеи не в состоянии объять остальных его сторон.

9. Когда Философу приходилось кушать подле лиц, одетых в траур, он никогда не наедался досыта.

10. Философ не ел в тот день, когда плакал.

11. Философ, обратясь к Янь-юаню, сказал: «Употребляют нас в дело – мы действуем, устраняют нас от него – мы скрываемся. На это способны только мы с тобой».

Цзы-лу спросил: «Если бы Вы предводительствовали армией, то кого бы Вы взяли с собой?» Философ сказал: «Я не взял бы с собою того, кто бросается на тигра с голыми руками или пускается без лодки по реке и умирает без сожаления. Я взял бы непременно того, кто в момент действия чрезвычайно осторожен и, любя действовать обдуманно, достигает успеха».

12. Философ сказал: «Если бы богатства можно было домогаться, хотя бы для этого пришлось быть кучером или погонщиком, я сделался бы им, а как его нельзя домогаться, то я займусь тем, что мне нравится».

По мнению китайцев, богатство зависит от судьбы или предопределения Неба, и оттого благородный муж не ищет богатства и почестей; не потому, чтобы он питал к ним отвращение, а именно в силу того, что достижение их не зависит от человека.

13. Философ с вниманием относился к приведению в порядок своих помышлений перед жертвоприношением, к войне и к болезни.

14. Философ во время пребывания в Ци, услышав музыку Шао, в течение трех месяцев не находил вкуса в мясе, говоря, что он не ожидал, чтобы эта музыка была в такой степени очаровательна.

В исторических записках Сыма-цяня перед словами «три месяца» поставлены еще слова: сио-чжи, изучал ее, т. е. музыку Шао. По объяснению толкователей музыка Шао была самою прекраснейшею и нравственнейшею.

15. Жань-ю спросил Цзы-гуна: «Учитель за вэйского государя, а?» «Хорошо, – сказал Цзы-гун, – я спрошу его», – и, войдя к Конфуцию, он сказал: «Что за люди были Бо-и и Шу-ци?» «Древние добродетельные люди», – отвечал Философ. Цзы-гун снова спросил: «Роптали ли они?» Конфуций отвечал: «Они стремились к гуманности и обрели ее. Чего же им было роптать?» Цзы-гун вышел и сказал Жань-ю: «Учитель не за вэйского государя».

Под именем вэйского государя здесь разумеется Чу-гун-чжэ. Когда после смерти князя Лина, изгнавшего своего сына Куай-гуй’я за покушение на мать Нань-цзы, вэйцы возвели на престол сына последнего – Чжэ, то удел Цзинь принял сторону Куай-гуй’я, но Чжэ оказал вооруженное сопротивление своему отцу. В это время Конфуций находился в Вэй. (См. также гл. XIV, § 20).

О Бо-и и Шу-ци известно следующее. Это были два сына гу-чжуского владельца, который перед смертью назначил своим преемником Шу-ци, т. е. младшего сына. Когда он умер, Шу-ци стал уступать престол Бо-и как старшему брату, но Бо-и, сказав, что такова воля родителя, бежал; в свою очередь Шу-ци также бежал. Потом, когда У-ван собирался в поход против последнего иньского императора Чжоу, то братья, удерживая его лошадь, останавливали его от этого похода. Но У-ван все-таки уничтожил шанскую династию. Тогда братья, стыдясь есть хлеб У-вана как узурпатора, удалились в горы и там погибли с голода. Приведя эти примеры в ответ на вопрос Жань-ю, Конфуций хотел этим сказать, что он не одобряет поступка Чжэ, восставшего против своего отца.

16. Философ сказал: «Есть грубую пищу, пить воду и спать на согнутом локте – в этом тоже заключается удовольствие. Неправедное богатство, притом соединенное со знатностью, для меня подобно мимолетному облаку».

17. Философ сказал: «Если бы мне прибавили несколько лет жизни для окончания изучения „И-цзина“, тогда у меня не было бы больших погрешностей».

18. Предметом постоянного разговора Философа служили «Ши-цзин», «Шу-цзин» и соблюдение церемоний; обо всем этом он постоянно говорил.

19. Шэ-гун спрашивал Цзы-лу о Конфуции. Тот не дал ему ответа. Тогда Философ обратился к Цзы-лу: «Почему ты не сказал ему, что этот человек в своем энтузиазме забывает о пище, весел до забвения печали и не замечает приближения старости? Вот как следовало бы тебе отвечать ему».

Шэ-гун – правитель уездного города Шэ в уделе Чу, Шэн-чжу-лян, по прозванию Цзы-гао, присвоивший себе титул гуна.

20. Философ сказал: «Я не тот, который обладает Знанием от рождения, а тот, который, любя древность, усердно ищет ее».

21. Философ не говорил о чудесном, о физической силе, о смутах и о духах.

22. Философ сказал: «Если идут вместе три человека, то между ними непременно есть мой учитель, я избираю из них хорошего и следую за ним, а дурной побуждает меня к исправлению».

23. Философ сказал: «Коль скоро Небо одарило меня высокими качествами, то что может сделать со мною Хуань-туй?!»

Хуань-туй – военный министр удела Сун, хотевший погубить Конфуция.

24. Философ сказал: «Уж не думаете ли вы, детки, что я скрываю от вас что-нибудь? Нет, я от вас ничего не скрываю; все мои деяния вам известны. Таков я».

25. Философ учил четырем предметам: письменам, нравственности, преданности и искренности.

26. Философ сказал: «Мудреца мне не удалось видеть, но если бы мне удалось видеть одаренных выдающихся талантами и нравственными достоинствами, и то ладно». Философ также сказал: «Доброго человека мне не удалось видеть, но если мне удалось видеть человека постоянного, и то ладно. Кто не имеет чего-либо и делает вид, что имеет; пуст, а делает вид, что полон; беден, а делает вид, что он богат, – тому трудно быть постоянным».

Так как, по объяснению Чжу-си, эти три действия суть проявления хвастовства, то люди, имеющие эти недостатки, без сомнения, не могут соблюдать постоянства.

27. Философ удил рыбу, но не ловил ее сетью; не метал стрел в сидячую птицу.

28. Философ сказал: «Вероятно, есть люди, которые делают что-либо, не зная почему. Я не таков. Я преуспеваю в достижении знаний, потому что знаю, как приобретать их. Много слушать, избирать из этого хорошее и следовать ему; много наблюдать и запоминать – это второстепенное знание».

29. С хусянцами трудно было говорить о добре и потому, когда пришел хусянский мальчик, то ученики отнеслись к нему подозрительно. Тогда Конфуций сказал: «Человек пришел ко мне, очистив себя, и я допускаю, что он мог очиститься, но, конечно, не могу ручаться за его прошлое; я только допускаю его к себе, но не ручаюсь, что он не сделает чего-нибудь нехорошего по выходе от меня. Это уж было бы чересчур!»

30. Учитель сказал: «Разве человеколюбие далеко от нас? Если я хочу быть человеколюбивым, человеколюбие приходит».

31. Чэньский министр спросил Конфуция: «Знает ли князь Чжао церемонии?» Тот отвечал: «Он знает их». Когда Конфуций удалился, он, приветствуя, ввел У-ма-ци и сказал ему: «Я слышал, что благородный муж не партиозен. А ведь случается, что и он бывает партиозен? Государь взял жену в однофамильном с ним уделе У и назвал ее: У Мэн-цзы (первая госпожа из У). Если он знает церемонии, то кто же не знает их?!» У-ма-ци сообщил об этом Конфуцию, который сказал: «Как я счастлив! Если мне придется сделать ошибку, то люди непременно узнают об этом!»

32. Когда Конфуций бывал в компании с человеком, который пел, то если тот пел хорошо, он заставлял его повторить, а потом уже сам аккомпанировал ему.

33. Философ сказал: «В письменности я, может быть, и подобен другим. Что же касается личного исполнения мною того, что требуется от благородного мужа, то в этом я совершенно не успел».

34. Философ сказал: «На святость и гуманность я не смею претендовать; но что я ненасытно стремлюсь к этому и просвещаю людей, не зная усталости, то это еще можно сказать обо мне, но только это!». «Верно, – сказал Гун-си-хуа, – только мы не в состоянии подражать Вам в этом».

35. Когда Философ заболел, то Цзы-лу просил у него дозволения помолиться духам о его выздоровлении. Философ сказал: «А существует ли правильное предписание на это?» «Существует, – отвечал Цзы-лу, – в одной эпитафии сказано „молимся за тебя духам Неба и Земли“.

Тогда Философ сказал: «Я давно уже молюсь».

Последней фразой: «Я давно молюсь» Конфуций хочет сказать, что вся его деятельность есть молитва. Затем, так как Конфуций признавал человека, достигшего конечного развития добрых свойств, вложенных в него Небом, или святого, не только равным по своим совершенствам самому Небу, но даже отождествлял его с ним, а равно с Землею и духами, то, конечно, в силу этого он и должен был отклонить молитву, тем более что о духовном мире и о связи с ним человека он даже отказывался говорить. Впрочем, по чжоускому обряднику во время болезни допускались молитвы духам ворот, дверей, очага, дороги и средины комнаты, которые возносились родными и близкими больного, а за государя – чинами его.

36. Философ сказал: «Расточительность ведет к непо-слушанию, а бережливость – к скаредности; лучше быть скаредным, чем непочтительным».

37. Философ сказал: «Благородный муж: безмятежен и свободен, а низкий