«Медицинская практика» Валеска Тарентского, очень популярное в то время руководство, разделявшееся на семь глав, потому что есть семь смертных грехов, семь просьб в «Отче наш», семь светил небесных, семь духов, семь дней в неделе. По этому внешнему признаку читатель может догадаться и о внутренних достоинствах книги. Множество заметок на полях экземпляра, принадлежавшего Копернику, показывают, что он часто пользовался этим произведением. Кроме того, в его библиотеке были «Хирургия» Петра де Ларгелата, «Роза медицины» Иоанна Английского, «Медицинский словарь» Матвея Сильватика. Все эти авторы принадлежат к арабской школе, которая в то время господствовала в Европе и ввела множество новых лекарств, руководствуясь в их применении не столько данными опыта и наблюдения, сколько фантастическими соображениями о «микрокосме» и его отношениях к внешнему миру. Рецепты тогдашних врачей отличались крайней сложностью. Коперник в этом отношении не отставал от современников, как показывают заметки на полях его книг. Тут мы находим, между прочим, рецепт чудесных пилюль Арнольда из Виллановы, исцеляющих все болезни и состоящих из гвоздики, аниса, кардамона, корицы, смолы, шафрана, сока алоэ, манны, мухомора, александрийского листа, мирабеллы и тому подобного. Еще сложнее другое лекарство, которым Коперник, видимо, очень интересовался, так как оно записано у него два раза. В состав его входили 22 ингредиента, в том числе: порошок слоновой кости, лимон, шафран, жемчуг, смарагд, ромашка, рог единорога, золото, серебро, красный коралл, корица и т. д. Такое лекарство должно было стоить недешево, зато уже никакие болезни не могли устоять против «рога единорога» с жемчугом и кораллом.
Эти заметки и рецепты показывают, что как медик Коперник не возвышался над своими современниками. Интересы его были поглощены математикой и гуманитарными науками; к медицине же он относился как к полезному ремеслу и усвоил господствовавшие в то время приемы и способы лечения, не пытаясь подвергать их критике. Успехи его в качестве медика мы должны приписать добросовестности, заботливости, вниманию, которые он вносил во всякое дело.
В таких разнообразных занятиях проходили его последние годы. Казалось бы, заслуги Коперника могли обеспечить ему спокойную старость. Однако реакция, все сильнее и сильнее сказывавшаяся в католической церкви, ухитрилась отравить его последние годы.
В 1537 году умер епископ Маврикий Фербер, и на его место был назначен Дантиск, когда-то приятель, впоследствии гонитель Коперника, – человек образованный, ловкий, бойкий, с большою способностью «приспособляться» к различным условиям. Он принадлежал к той весьма обширной группе духовенства, которая в эпоху вольнодумства и развеселого житья изнуряла свою плоть по рецепту Фальстафа, «не постом и власяницей, а новым шелком и старым хересом», заигрывала с гуманистами, подсмеивалась над обрядами и догматами католической церкви, а позднее, с переменой погоды, ополчилась против еретиков и вольнодумцев. Дантиск служил при дворе Сигизмунда I, несколько раз был назначаем послом в различные государства, много путешествовал, а с 1530 года водворился в Пруссии в качестве епископа Кульмского (позже – Эрмеландского). К этому времени он уже успел преобразиться согласно изменившемуся духу времени: вместо фривольных стихотворений начал писать духовные канты, вместо либеральных писем к Эразму и Меланхтону – суровые эдикты против еретиков, которым угрожал всевозможными карами в этой и будущей жизни. В Эрмеландском капитуле он не пользовался популярностью, тем более, что считался доверенным лицом польского короля, которому капитул не очень доверял, побаиваясь за свою независимость. Вследствие этого наиболее независимые члены капитула противились избранию Дантиска в епископы, выставив своего кандидата, Гизе. Однако партия их противников, нашедшая поддержку у короля, одолела. Получив назначение, Дантиск принялся искоренять ересь, запретил своей пастве читать сочинения Лютера, предписал его последователям убраться из Эрмеландской епархии. В этой благочестивой деятельности ему помогал другой член Эрмеландского капитула – Станислав Гозий, лицо, оставившее след в польской истории, фанатический приверженец ортодоксальной церкви и инквизитор по натуре. В его глазах люди разделялись на две категории – на «папистов» и «сатанистов». Впоследствии он радовался Варфоломеевской ночи и советовал полякам последовать этому благому примеру. За свою деятельность он получил прозвища «Смерть Лютера» и «Молот еретиков» и кардинальскую шапку. Польша обязана ему введением ордена иезуитов.
Коперник и его друзья противодействовали избранию Гозия в Эрмеландский капитул; особенно видную роль играл при этом уже упоминавшийся нами Скультети; на него и обрушилась месть Дантиска и Гозия, когда они добились власти. Скультети был обвинен в вольнодумстве и безнравственности; Дантиск потребовал, чтобы члены капитула, в том числе и Коперник, прекратили с ним контакты. Коперник отказался, заявив, что уважает Скультети «более, чем многих других». В 1539 году епископ снова советовал ему отказаться от этой дружбы в следующем письме к Т. Гизе: «Мне сообщили, что к тебе приехал доктор Николай Коперник, которого, как тебе известно, я люблю как брата. Он сохраняет тесную дружбу со Скультети. Это нехорошо. Предупреди его, что подобная дружба может ему повредить, только не говори, что это предупреждение исходит от меня. Ты знаешь, что Скультети взял себе жену и подозревается в атеизме». Вскоре после этого Скультети был исключен из капитула, изгнан из Польши и уехал в Рим, так что сношения его с Коперником прекратились сами собою.
Тем не менее, епископ сохранил злобу против Коперника и вскоре нашел случай насолить «доктору, которого любил как брата».
В доме Коперника уже много лет жила в качестве экономки его родственница, Анна Шиллингc. Никого это не удивляло и не шокировало, потому что явление было очень распространенное; почти каждый священник имел в своем доме экономку; да это и естественно со стороны лиц, давших обет безбрачия. Но вскоре после размолвки из-за Скультети Дантиск возмутился безнравственностью Коперника и потребовал удаления Анны Шиллингc. Сначала астроном не обратил внимания на это дикое требование; тогда епископ обратился к нему вторично и более грозным тоном. Пришлось повиноваться. Сохранился ответ Коперника Дантиску следующего содержания:
«Увещание Вашего Высокопреподобия поистине отеческое и более чем отеческое; я восчувствовал его всем сердцем. Я не забыл о первом письме Вашего Высокопреподобия насчет того же предмета, но трудно найти достаточно честную и близкую особу, и потому я рассчитывал покончить с этим делом не раньше Пасхи. Однако, дабы Ваше Высокопреподобие не приняли моей медлительности за умышленное уклонение, я постараюсь исполнить ваше предписание в течение месяца; так как отнюдь не желаю оскорблять добрые нравы, ни Вас, Ваше Высокопреподобие, заслуживающего с моей стороны величайшее почтение, уважение и преданность, о которых и свидетельствую от всего сердца».
Униженный тон этого письма возмущал некоторых биографов. По нашему мнению фраза, об «отеческом и более чем отеческом» увещании звучит иронией, да и все письмо довольно двусмысленное. Надо заметить, что у епископа Дантиска имелись дамы сердца в различных городах Европы, от Пруссии до Испании включительно, а в Мадриде даже целое семейство, с которым он поддерживал сношения в то самое время, как проповедовал монашеские правила в Эрмеланде. Его амурные дела были очень хорошо известны капитулу; при таких обстоятельствах преувеличенно смиренный тон и замечание о добрых нравах и почтении, которого заслуживает Его Высокопреподобие, могли показаться насмешкой. Может быть, Его Высокопреподобие так и понял письмо, потому что, несмотря на послушание Коперника, продолжал допекать его за безнравственность. Несколько времени спустя он обратился с письмом к Т. Гизе, в то время уже епископу Кульмскому, советуя предостеречь Коперника, который, по слухам, хоть и выселил Анну Шиллингc, но продолжает поддерживать с ней сношения. Гизе отвечал довольно резким письмом, в котором советует Дантиску не доверять сплетням, указывает на преклонный возраст Коперника, на всем известную чистоту и скромность его жизни, и довольно прозрачно намекает на похождения самого Дантиска… Это ли письмо или возрастающая слава Коперника подействовали на епископа, только он угомонился. Сохранилось его письмо к Копернику от 1541 года – очень любезное, почти нежное, с приложением стихотворного эпиграфа к его книге. Астроном отвечал столь же любезным посланием, в котором снова распространяется об «отеческой снисходительности» епископа, однако эпиграфа в своей книге не напечатал. Любезность Дантиска не помешала ему бросить ком грязи на могилу великого ученого: в 1543 году, когда Анна Шиллингc снова появилась в Фрауенбурге, он предложил капитулу изгнать эту опасную особу, которая «свела с ума покойного астронома».
Нам остается сказать лишь немногое в дополнение к предшествующему очерку жизни и деятельности Коперника. Мы ничего не говорили о его наружности: он был высокого роста, сильного сложения, румяный, с блестящими глазами и густыми вьющимися волосами. Жизнь вел скромную и умеренную и, всецело поглощенный научными исследованиями, не хлопотал о богатстве, славе и тому подобном. Осторожность и политичность никогда не доходили у него до измены своим убеждениям: он мог молчать, но когда говорил, то говорил все, что думал, не справляясь с господствующим направлением и желаниями сильных мира. Конечно, нам всегда будут симпатичнее такие бойцы, как Бруно или Галилей; но не всем дается жилка пропагандиста и популяризатора; у Коперника ее совершенно не было; он не доверял толпе, и в этом недоверии, а не в трусости перед власть имущими, должны мы искать причину его осторожности.
Портрет Коперника. Офорт конца XVI в.
Если справедлива поговорка «Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты таков», – то мы ни на минуту не усомнимся в высоких нравственных достоинствах Коперника. Лучшие люди Эрмеландского капитула были его друзьями и оставили о нем самые лестные, иногда восторженные отзывы; враждовали с ним только тартюфы и инквизиторы вроде Дантиска и Гозия. Из сочинений Гизе и особенно Ретика мы видим, что он производил обаятельное впечатление на тех, кто с ним сближался. Ретик говорит о нем языком влюбленного: видно, что не только знания и ум, но и нравственная личность Коперника произвела на него чарующее впечатление.
В последние годы жизни Коперник вел одинокую и замкнутую жизнь. Старые друзья его частью перемерли, частью рассеялись по разным странам; новое поколение каноников подделывалось к Дантиску и Гозию. Престарелый астроном счел за лучшее удалиться от этой компании и доживал последние дни среди своих книг, появляясь на заседаниях капитула только в тех случаях, когда его требовали. Лишь немногие избранные друзья и поклонники поддерживали с ним сношения; они же позаботились о нем, когда в 1542 году сильное кровотечение из легких и паралич правой стороны тела уложили старика в постель. При нем постоянно находился врач; однако больному становилось все хуже и хуже, так что к весне следующего года он совершенно ослаб и почти не выходил из забытья. 23 мая 1543 года ему был доставлен залог бессмертия, величавый памятник его гения и трудолюбия – книга «О вращениях небесных миров». Друзья вложили ее в руки больного, но смерть уже овладела своей жертвой.
