Новара[118 — Hовара, Доменико Мария ди (1454–1504). Родом из Феррары. Преподавал математику в университетах Феррары, Перуджи и Рима. В 1483 году занял кафедру астрономии в Болонском университете, в котором оставался до самой смерти. Автор многочисленных астрономических календарей-«прогностиков». В них давались фазы Луны и положения планет, а также список обусловленных этим положением «хороших и плохих дней».] через месяц по приезде своем в Болонью. Этот профессор читал в университете основной курс астрологии. Устав университета гласил, что «доктор, выбранный на должность университетского астролога, обязан бесплатно составить любому студенту астрологическое предсказание в течение одного месяца со дня, в который тот обратится к нему. Кроме того, он обязан ежегодно давать общие предсказания событий на год вперед».
В университете говорили, что Новара — самый занятой человек в Болонье. Дни напролет чертил он гороскопы, направо и налево предсказывая будущее. От университета Новара получал двести лир в год — нищенскую плату. Поэтому едва переступал он порог своего дома, как, сбросив профессорскую тогу и берет, напяливал на черные кудри высокий колпак, расшитый по синему полю крупными золотыми звездами. Начинался прием болонцев. У «редчайшего астролога» отбою не было от жаждущих услышать свою судьбу. На столе лежал фолиант Алькабициуса[119 — Алькабициус — арабский астролог X века.], рядом — череп. Гонорар взимался вперед.
Коперник слушал теперь курс астрологии у мастера этого «искусства». Не в пример Брудзевскому Новара и верил в тайны звездочетства и увлекался ими.
Болонский звездочет умел излагать свое искусство увлекательно. И день за днем погружался Коперник в премудрости астрологии. «Редчайший астролог» много времени отдавал свойствам планет.
— Солнце, — поучал он, — знак государей, принцев крови, великих судей. Планета Меркурий властвует над философами, астрологами, гадалками на картах, геометрами, поэтами — вообще над людьми наук и искусств. Планета Венера господствует над любовью, браком, беседами, аптекарями, портными, парикмахерами, музыкантами…
Именно Новара приковал Коперника к колеснице астрологии крепко-накрепко, на всю жизнь. Неудивительно ли, что великий преобразователь науки о небе не сумел освободиться от наваждения звездочетства? Перевернув вверх дном все старые представления об устройстве вселенной и о движении планет, он так и продолжал считать, что планета Меркурий властвует над гадалками, а Венера — над парикмахерами. Впрочем, на этом примере хорошо видно, что все вещи и всех людей надо рассматривать в исторической перспективе. И гениальные люди не всегда могут во всем вырваться из рамок своего времени.
Незадолго до смерти Коперника с его слов записано было его учеником Ретиком: «Мы видим, что все монархии начали свое существование, когда центр эксцентрического круга Солнца находился на вершине малого круга. Римская империя стала монархией, когда эксцентриситет Солнца был особенно велик. А с его уменьшением эта империя, старея, становилась все более слабой и в конце концов совсем погибла… Этот маленький круг представляет собою колесо счастья. Его вращение вызывает появление и изменение мировых империй. В этом круге заключены все события мировой истории».
Коперник разделял астрологические суеверия с великим множеством астрономов. Через сто лет после смерти Новары знаменитый Кеплер, в юности сам отдавший немалую дань астрологии, писал: «Конечно, эта астрология — глупая дочка астрономии. Но, боже мой, что сталось бы с умной матерью, если бы у нее не было этой глупой девчонки! Свет ведь еще глупее! Если бы никто не был глуп настолько, чтобы питать надежду узнать в небе свое будущее, — ты, астроном, никогда не рискнул бы оказаться столь смешным, чтобы только во славу господа начать объяснять бег небес. Да ты об этом беге просто ничего и не знал бы!»
***
Однако Новара был не только звездочетом, но и превосходным астрономом-наблюдателем. К тому же — астрономом, мало стесненным Птолемеевой догмой.
Новаре принадлежало любопытное открытие: измерив по звездам широту нескольких городов Италии и Испании, сравнив свои результаты с таблицами Птолемея, Новара увидел, что его данные больше Птолемеевых на целый градус и двадцать минут. Отсюда был сделан удивительный вывод: так как, рассуждал Новара, ошибки не могло быть ни у него, ни у Птолемея, то только и остается заключить, что северный полюс сдвинулся к югу. В книге, всполошившей весь ученый мир, «редчайший астролог» предсказал, что Италия «через много тысяч лет» окажется на полюсе Земли, а тропические страны получат умеренный климат.
Со времени этого сенсационного открытия Новару стали звать не иначе, как «мужем божественного гения». Но увы! Слава быстро померкла — Новара в своих измерениях все-таки ошибся…
Коперника с Новарой сблизила не астрология, а астрономия. Войти в доверие к тщеславному Новаре можно было только через строгий искус. Уже на второй день знакомства Коперник услышал:
— Что думаете вы о теории смещения? Вы согласны с моими выводами?
Торунец не счел нужным возражать. Путь к сближению был открыт. Хотя их разделяла большая разность возраста — восемнадцать лет, — совместная работа скоро обратила знакомство в дружбу.
Коперник поселился в доме Новары. Теплые болонские ночи часто заставали обоих на террасе высокого жилища. Северянин мог в полную меру оценить достоинства южного неба. На бархатном пологе звезды ложились крупно и четко. Брать высоту, измерять углы было здесь несравненно лучше, чем на берегах Вислы.
Уже в марте 1497 года Коперник и Новара наблюдали покрытие звезды Альдебарана Луной. Через сорок лет это наблюдение пригодилось Копернику для доказательства его теории параллаксов Луны.
Дружба астрономов покоилась на удачном сочетании наклонностей: Новара был неутомимым наблюдателем, а торунец любил отдаваться обобщающей работе ума. Новара установил, что наибольшее поднятие Солнца над линией небесного экватора равно не 23°51′20″, как определил Птолемей, а только 23°29′.
Перед умственным взором торунца неизменно стояла Птолемеева машина мира. Любую почерпнутую из наблюдений деталь он тотчас прилагал к этой машине.
Работу мысли Коперника в итальянский период можно представить себе так: система великого александрийца все еще занимала его сознание, но это была уже не «его» система. С возрастающим удовлетворением накапливал он доказательства ее несовершенства.
За этой разрушительной работой угадывались контуры некой новой схемы, пока только самые общие черты ее. Но после краковского шага он успел уже сделать несколько новых шагов в том же направлении — в сторону гелиоцентризма. Мужество преобразователя питалось чтением греческих авторов, совместными с Новарой наблюдениями неба и неустанными усилиями мысли.
***
Ваценрод не ошибся в своем предсказании: уже через год по приезде в Болонью Николай был избран в Вармийский капитул. А еще через год, к осени 1498 года, в Болонью нагрянул Андрей, дождавшийся-таки своего канониката во Фромборке.
Оба каноника зажили богато и беззаботно. Когда располагаешь двумя каноническими пребендами, да к тому же не забывает своими щедротами дядя-епископ, звонкие болонино[120 — Болонино — серебряные монеты болонской чеканки, имевшие широкое хождение в XV веке во всей Средней Италии. Был и золотой болонино.] текут легко меж пальцев и не хочется отставать в забавах от веселой студенческой братии.
А соблазнов в Болонье было много. Чего стоили одни попойки, у ворот святого Мамоло, где каждую неделю школяры собирались на шумный пир с горожанами!
Весельчак и кутила, Андрей стал завсегдатаем студенческих дуэлей, его можно было встретить на всех примирительных возлияниях. Николай вырядился в шелка и бархат, купил верховую лошадь, разорительно много тратил на дорогие в те времена книги.
В вольготной жизни братья, видимо, перехватили через край. Осенью 1499 года они «обанкротились». Секретарь Ваценрода как раз остановился тогда в Болонье на пути из Вармии в Рим. Оба студента атаковали его, требуя немедленно денег. «Они залезли в долги, им грозят судом, они опозорят капитул, если секретарь не даст им ста золотых дукатов». Особенно настойчив был Андрей: если тотчас не оплатят его долгов, он бросит университет, поедет в Рим и будет там искать себе службу!
Сто дукатов! Это целое состояние… Секретарь не мог ничего сделать: он сам полностью издержался в дороге. «Голые; — писал он Луке, — обратились к голому». В конце концов неприятную историю удалось уладить представителю Вармийского капитула при Ватикане Бернарду Скультети. Под ростовщические проценты Скультети раздобыл денег в Риме. Огромная сумма могла смутить даже щедрого епископа. Скультети написал ему письмо с просьбой извинить легкомысленных племянников: «Молодые люди попали в большую нужду по студенческой манере…»
До епископа еще раньше доходили слухи о том, что Андрей и Николай ведут в Болонье беспорядочную жизнь. После «банкротства» Ваценрод решил сделать суровую мину: «Двадцать лет назад Болонья была таким же веселым городом. Но студент Ваценрод добился в ней за три года докторского диплома. Племянники не должны забывать, зачем он послал их за Альпы».
Николай действительно словно бы забыл о цели своего пребывания в Болонье. Удивительно, как мало интересовался он церковным правом — наукой, ради которой капитул, собственно, и отпустил его на три года. Коперник знал, что ему не отвертеться от экзамена по церковному праву, поэтому посещал лекции. Но делал это с превеликой неохотой. К концу третьего года он чувствовал себя все еще не готовым к испытаниям.
Николая интересовало все: и литература, и музыка, и математика, и астрономия, но к юриспруденции душа его решительно не лежала. Как все-таки наладить дело с церковным правом? У него зародилась идея — раздобыть докторский берет не в Болонье, а в каком-нибудь университете поменьше, где ученый титул после трех лет Болоньи можно будет получить играючи. Да и слишком уж разорительна эта церемония в Болонье: полтораста лир экзаминаторам, оплатить устройство торжественного шествия из университета в собор. И еще того хуже — по старинному обычаю десяти особо важным персонам из приглашенных положено дарить новые тоги из алого шелка. Тут никакой пребенды нехватит!
Совсем забросив после успокоительного решения пандекты[121 — Пандекты — собрание решений юристов древнего Рима, составленное по распоряжению византийского императора Юстиниана.], декреталии[122 — Декреталии — так назывались, начиная с IX века нашей эры, послания римских пап (распорядительного характера, а также законы и решения, издаваемые папами в форме посланий.] и клементины[123 — Клементины — распорядительные послания (декреталии) папы Климента V, собранные папой Иоанном XXII.], Николай отдался новой страсти — живописи. В доме Новары Николаю посчастливилось встретить замечательного болонца — гравера, золотых дел мастера, несравненного медальера н литейщика, а больше всего мастера кисти Франческо Райболини[124 — Райболини, Франческо, известный под именем Франчиа (1460–1533) — замечательный итальянский художник, чеканщик и медальер, проведший жизнь в Болонье. Рафаэль восхищался живописью Райболини. Мировую известность получила его картина «Святой Себастьян».], вошедшего в историю под именем Франчиа.
Этот человек был кумиром Болоньи. Райболини обильно разукрасил площади Болоньи статуями своей отливки, расписал своды ее церквей прекрасными фресками. Высокий, стройный, на редкость красивый, он походил на Аполлона, покровителя искусств, имя которого было в те годы в Италии у всех на устах. Когда
