образ Коперника, ученого и мыслителя, гениального сына славянства, будет всегда окружен ореолом немеркнущей славы.
— Теория Коперника абсурдна!
— Он — второй Птолемей, реформатор науки о небе! Однако не будем касаться нелепой гелиоцентрической гипотезы! Ограничимся его действительно прекрасными расчетами планетных орбит!
— Вращение и смещение Земли — слабость великого ума, которую следует простить…
— Вармийский каноник и сам ведь усомнился в своих идеях! Посмотрите его предисловие!
В стенах университета, в гуманистических кругах, на верхах обеих церквей — всюду можно было слышать такие речи.
Не лучше враждебных выпадов было безразличие — широкое, господствующее. Учение мало кто знал. Трактат торунца, написанный по-латыни, изложенный трудно, интересовал только узкий круг специалистов. Для широких слоев культурного общества то была книга за семью печатями.
Математики — народ придирчивый к расчетам и геометрическим схемам. Ошибки в расчетах, неточность измерений на небе — все это сразу выискали, широко разгласили. Но общая гелиоцентрическая идея? Первосвященники науки отделывались снисходительным. пожатием плеч: причуда!
За полвека, с 1543 по 1600 год, появилось два издания «Обращений» и дважды вышло в свет «Первое повествование» Ретика. За то же время книг, излагающих старую Птолемееву систему, свыше сотни!
На поверхности умственной жизни и научной деятельности середины XVI века все оставалось пока спокойно, дремотно, по-старому. Казалось, революционные идеи Коперника отринуты как пустой вымысел и обречены на скорое забвение.
Однако «наука знает в своем развитии не мало мужественных людей, которые умели ломать старое и создавать новое, несмотря ни — на какие препятствия, вопреки всему»[169 — И. Сталин. Речь на приеме в Кремле работников высшей школы 17 мая 1938 года. Госполитиздат, 1938, стр. 2.].
Первый переполох в сонном царстве произвел неистовый Джордано Бруно (1548–1600).
Родился Бруно близ Неаполя через пять лет после смерти Коперника. А кончил жизнь свою в пятьдесят два года — на костре инквизиции.
Это была богато одаренная натура, мыслитель-художник, с умом глубоким и гибким. Еще мальчиком вступил он, безродный солдатский сын, в доминиканский монастырь. Схима открыла путь к знанию. В большой монастырской библиотеке послушник поглотил всю найденную там духовную пищу. Прочел он и «Обращения» — и обратился в фанатического гелиоцентриста!
Доминиканцы — свирепые воители католицизма, «псы господни»[170 — Игра слов, бывшая в ходу в средние века: domini + canis — «господа пес».]. Настоятель монастыря, призванный читать в душах послушников, стал узнавать от своих доносителей, что монах Джордано погрязает в нечестивых помыслах, что он отвратился от Аристотеля.
Долгие увещевания отца-настоятеля, наложенные на виновного строгие епитимий не помогли. В конце концов умственная смелость завела строптивого монаха слишком далеко. Он осмелился открыто оправдывать лжеучение Ария и даже усомниться в капитальном догмате церкви — в непорочном зачатии девы Марии.
Если бы двадцативосьмилетний Бруно не бежал из монастыря, он был бы, вероятно, сожжен уже тогда, и учение Коперника потеряло бы своего первого пламенного трибуна.
Бруно бежал в Рим, а оттуда — за Альпы. Беглый монах обратился в странствующего гуманиста. Швейцария, Франция, Англия, Германия, Чехия — вот этапы шестнадцатилетних скитаний. В разных концах Европы раздавался голос несравненного проповедника-бунтаря. Бруно много писал, и в ряде философских книг, набросанных ярко, вдохновенно, идеи гелиоцентризма подняты были им на щит.
Творческой мысли Бруно тесно стало в мире, замкнутом непроницаемой восьмой сферой неподвижных звезд. Он разбил хрустальную тюрьму, переступил через все пределы и объявил мир безграничным! Звезды, по Бруно, — те же солнца. И наше Солнце, провозгласил он, отнюдь не занимает центрального места в мироздании. Где нет пределов — нет и центра!
Эти мысли — колоссальное приобретение, семимильный шаг вперед на пути познания вселенной.
Бруно познакомил Европу с самой сутью учения Коперника. В его устах идеи торунца перестали быть лишь астрономическими построениями — они обратились в мировоззрение, в правильное постижение человеческим разумом окружающего мира.
Странствующему гуманисту часто указывали на отступническое предисловие «самого Коперника». Бруно ни минуты не верил в то, что его писал автор «Обращений». «Это предисловие, — заявил он, — могло быть написано только круглым невеждой на потребу других ослов!»
В годы скитаний тоска по родным краям росла и росла в его сердце, пока не толкнула на роковой шаг — поездку в Венецию. Видно, Бруно хотел хоть на короткий миг услышать родную речь, увидеть густую синеву итальянского неба.
Здесь он угодил в когти инквизиционного судилища-Бруно было тогда сорок четыре года. Невысокого роста, с каштановой бородою и большими, горящими пламенем глазами, Джордано был воплощением непреклонной воли и бескомпромиссной убежденности.
Венецианская инквизиция выдала еретика инквизиции римской. Узник переступил порог Башни Пыток римской инквизиции весной 1593 года — и словно канул в небытие… Семь лет ни звука о нем…
Его увещевали, прельщали посулами. Но все тщетно. В последнем заседании римского инквизиционного трибунала, зимой 1600 года, председательствовал сам папа. От Джордано, измученного годами страшной тюрьмы, в последний раз потребовали покаяния, отречения от его идей. Он оставался непоколебимым.
После долгой процедуры непреклонного еретика отлучили от церкви и приговорили затем к смерти на костре.
— Приговаривая меня к смерти, вы полны страха! Вы, должно быть, боитесь больше, чем я! — Вот великолепные слова, брошенные осужденным в лицо инквизиторам.
17 февраля 1600 года Джордано Бруно взошел на костер.
Зажигая этот костер, католическая церковь как бы расправлялась с самим вармийским каноником, избежавшим инквизиции лишь потому, что успел укрыться от нее за могильной плитою.
Датский астроном Тихо Браге (1546–1601) всю жизнь яростно спорил против доводов Коперника. И когда Иоганн Кеплер, его ученик и помощник, принимался защищать гелиоцентрические идеи, Тихо извлекал из своего арсенала два «неотразимых» аргумента: отсутствие видимого смещения — хотя бы на волосок — звезд восьмой сферы, наблюдаемых с Земли в июне и декабре, то-есть на противоположных сторонах коперниковской великой орбиты диаметром в десятки миллионов миль; отсутствие фаз Меркурия и Венеры. Если бы Земля обращалась вокруг Солнца, обе эти планеты, утверждал Тихо, обязательно показывали бы фазы, подобно Луне.
Кеплер отбивал нападение оружием Коперника: звездного параллакса мы не наблюдаем из-за огромности расстояния до восьмой сферы — необъятная солнечная система сжимается в точку при сравнении ее с расстоянием до неподвижных звезд. Что же касается фаз внутренних планет, то фазы эти должны существовать. Их не видно из-за слабости человеческого зрения. Сам Коперник надеялся, что фазы эти будут открыты когда-нибудь, когда острота нашего зрения каким-либо образом увеличится.
Тихо имел свою собственную теорию планетных движений: пять планет, учил он, обращаются вокруг Солнца, а это последнее со всей свитой, в свою очередь, — вокруг неподвижной Земли с ее спутником Луною. Правда, эта теория была не первой свежести — она уходила корнями в седую древность, ко временам Гераклида. Но зато в такой системе заключено было огромное преимущество: оставалась недвижимой Земля, и значит, не посягали на священное писание. А Тихо Браге был человек религиозный и весьма суеверный.
Астрономические инструменты выстроенного Тихо Браге Уранибурга — Звездного Замка — были, по тем временам, настоящим техническим чудом. Квадранты, секстанты, астролябии Тихо отделяла от скромных планок Коперника целая вечность!
Двадцать лет кряду наблюдал Тихо небо в созданном им храме звездной науки. Он достиг блестящих результатов. Достаточно сказать, что систематические измерения датского астронома велись с точностью в полминуты дуги. А торунец мечтал о десяти минутах! Замечательна, однако, не только неслыханная дотоле точность, но и полнота работ Тихо. Впервые в истории астрономии в наблюдении небесных тел устанавливалась строгая научная система.
Слава Тихо Браге широко распространилась. Со всех концов Европы стекались к нему в Прагу, где он работал последние годы, ученики. Среди них был бедный, вечно больной юноша с подслеповатыми глазами — Иоганн Кеплер (1571–1630).
Трудно представить себе двух ученых, столь не похожих один на другого, как Тихо и Кеплер. Хилый молодой шваб неспособен был физически к сколько-нибудь длительным наблюдениям неба, за которыми датчанин проводил ночи напролет. В то время как Тихо нередко собственными руками создавал свои инструменты, Кеплер не умел ничего соорудить и в практической жизни являл собой образец ни к чему не пригодного человеческого существа.
Но совсем иначе обстояло в области аналитической работы мысли. Тихо не любил и избегал ее, был в ней просто беспомощен, тогда как Кеплер отдавался ей с непостижимым для датчанина упоением. Почти не видя звезд, зная о них главным образом по длинным колонкам чисел, полученных Тихо, Кеплер заглянул сквозь эти цифры в бездонные глубины мироздания и исторгнул у них тайны, о которых до него никто даже не подозревал.
Голова Кеплера устроена была так, что вечно и во всем искала числовых взаимоотношений, взаимозависимостей. Все в мире представлялось ему связанным внутренними математическими закономерностями.
При таких свойствах ума можно было в девяноста девяти случаях делать мучительные и бесплодные усилия, пытаться математически сводить воедино несоединимое. Но в сотом — если только обладаешь гением Кеплера! — открывать глубоко сокрытые истины.
Южный немец Кеплер, уже будучи в университете, где он изучал математику и астрономию, целиком перешел на коперниковскую точку зрения.
Именно Кеплеру принадлежит открытие трех законов, которые подвели твердый фундамент под коперниковскую систему мира и открыли дорогу Ньютону.
Вот как сделаны были эти решающие открытия: Кеплер задался целью найти теорию движения Марса, иначе говоря — подобрать для него орбиту и скорости движения, которые точно соответствовали бы тщательным и систематическим наблюдениям Тихо. Он выбрал Марс потому, что эта планета смещается по небосводу сравнительно быстро и по ней удобнее всего проверять правильность теоретических построений.
Кеплер скоро убедился в том, что ни птолемеевские, ни коперниковские построения не соответствуют подлинным движениям Марса. Он принялся искать новую орбиту и новые скорости движения. При этом Кеплер вначале свято следовал двум канонам Аристотеля: строил идеально круглые орбиты и придавал планете строго равномерные движения. Приходилось, конечно, вводить эксцентры и эпициклы.
Однако то, что способно было «спасать видимость» при грубо приближенных измерениях на небе, стало не соответствовать небесным явлениям, наблюдаемым с точностью, какой добился Тихо Браге.
В этих своих поисках Кеплер проявил неистощимую изобретательность, огромную настойчивость. Ведь поиски числовых комбинаций — это была его сфера! Временами ему казалось, что в хитроумные построения коварная планета попалась, наконец, как зверь в расставленный капкан. Но, продолжая анализ во времени, он убеждался, что кратковременная гармония между истинными движениями Марса и его схемами вскоре нарушалась.
Кеплер блуждал в глубокой тьме нескончаемых колонн цифр, геометрических комбинаций. Семья его голодала, дети умирали от истощения, от нищеты жена потеряла рассудок, мать Кеплера обвинили в колдовстве и готовились пытать расплавленным свинцом, кругом бушевали страсти религиозной войны, а немощный, подверженный припадкам падучей ученый искал орбиту Марса!..
У Кеплера возникла идея — отбросить равномерное движение и заставить Марс то замедлять, то убыстрять свой бег. Кеплер взял окружность — предполагаемую орбиту Марса — и в ней
