принял мудрость Дао как дело своей жизни, кто ищет в даосских текстах подтверждений своему опыту и указаний для дальнейшего совершенствования. С глубокой древности в Китае существовали приемы и методы тренировки тела и духа ради достижения, как говорили даосы, «полноты жизни», высшей просветленности сознания и в конечном счете — бессмертия в вечнопреемственности Великого Пути. Эта практика личного совершенствования, подкрепленная откровениями родоначальников даосизма, со временем стала подлинной сердцевиной даосской традиции. Таких искателей вечной жизни в Китае с древности называли словом сянь (в русской литературе они именуются по-разному: небожители, бессмертные, блаженные).
Подвижничество даосских сяней включало в себя множество различных практик: гимнастические и дыхательные упражнения, диету, прием снадобий, медитацию, воинскую тренировку и даже использование секса для укрепления жизненных сил. С течением времени эти формы «претворения Дао» становились все более сложными и утонченными, обрастали все новыми деталями, но и все сильнее влияли друг на друга. Так в конце концов сложился широкий синтез духовно-телесной практики позднего даосизма. Ядром же даосской традиции неизменно оставались довольно замкнутые, немногочисленные школы, обеспечивавшие «передачу Дао» от учителя к ученику. (То была, в сущности, единственно возможная форма бытования мудрости Дао в китайском обществе.) Хотя преемственность Дао была по сути своей безыскусным актом самосознания творческой воли или, по-другому, «духовного пробуждения», это событие приуготовлялось и становилось возможным благодаря обширнейшему набору самых разных практик. Например, в даосской школе Дикого гуся использовалось более 70 комплексов упражнений — дыхательных, медитативных, физических и проч. И каждый ученик, мечтавший о том, чтобы стать законным учителем школы, должен был досконально усвоить их все.
Важнейшие тексты, относящиеся к даосской традиции личного совершенствования или, говоря языком даосов, «питания жизни» (ян шэн), собраны во втором разделе антологии: «Путь к совершенству». Кроме того, материалы о наиболее своеобразных и вызывающих пристальный интерес в современном мире формах «претворения Дао» — сексуальная практика и искусство кулачного боя — выделены в отдельные разделы. Наконец, тексты последнего раздела, имеющего заголовок «Все радости жизни», знакомят читателя с влиянием даосизма на художественное творчество и быт китайцев. И хотя эти тексты, казалось бы, не имеют прямого отношения к собственно даосской традиции, без них невозможно составить правильное представление о роли и значении даосизма в культуре Китая.
Разумеется, наследие даосизма не ограничивается теми его сторонами, которые получили отражение в этой антологии. Достаточно сказать, что с первых столетий н. э. даосизм существовал и как религиозная организация со своими храмами и священниками, сложными ритуалами и обширным пантеоном богов. В китайском обществе даосы выступали как знатоки всякого рода магии, гаданий, медицины и знахарства, а главное — посредники между людьми и духами. Они умели отгонять демонов и призывать добрых божеств, отправлять души покойников в загробный мир и совершать много других столь нужных простым людям обрядов. Даосизм иногда называют национальной религией Китая, но это определение не совсем верно. Во-первых, даосизм распространился и среди некоторых других народов, живущих по соседству с китайцами. Во-вторых, даосы не только не проповедовали свою религию в обществе, но, напротив, тщательно скрывали свои секреты от непосвященных и даже не позволяли мирянам присутствовать на наиболее важных молебнах.
К тому же даосизм всегда был разделен на множество самостоятельных сект, где «искусство Дао» передавалось от учителя к ученику в тайне от посторонних.
Тем не менее даосизм без преувеличения можно назвать подлинным фокусом китайской культуры, ведь он обеспечивал преемственность между элитарной мудростью Дао и верованиями простонародья, принципами внутреннего совершенствования и всем жизненным укладом китайцев. Для даосов их религия была лишь чем-то вроде «полезной иллюзии», ведь образы богов, как и весь видимый мир, представляли собой, по их понятиям, только «отблески» сокровенного Дао. Служа свои молебны, даосы в действительности не поклонялись духам, а, скорее, вовлекали их в беспредельную гармонию Великой Пустоты. Вместе с тем самое существование божеств, как и всего мира форм, являющего собой «превращенное тело» Дао, оставалось для даосов совершенно необходимым.
Цивилизация старого Китая уже ушла в прошлое. Но ее мудрость, вобравшая в себя опыт духовных исканий и подвижничества сотен поколений, не умерла и не может умереть. Даосизм, как часть и, может быть, самая важная часть этой мудрости, не потерял своей жизненности и сегодня. Заветы древних даосов обращены к каждому, кто зачарован загадкой истоков всего происходящего, кто не удовлетворяется условностями цивилизаций, морали, идеологий, но ищет истинно великое и вечное, кто имеет мужество отказаться от мелочных приобретений ради того, чтобы вместить в себя весь мир.
В заключение несколько слов о принципах отбора материалов для данной антологии и переводе даосских текстов на русский язык. Разумеется, выбрать из моря даосской литературы важнейшие и к тому же доступные неподготовленному читателю сочинения — задача чрезвычайно сложная, если вообще разрешимая. Вероятно, антология несет на себе отпечаток личных вкусов и пристрастий ее составителей. И все-таки можно с уверенностью сказать, что читатель получит достаточно полное представление о наиболее существенных сторонах даосского жизнепонимания.
Особенную трудность представляет перевод важнейших даосских понятий, ведь даосизм говорит не языком идей и сущностей, рассуждений и доказательств, а языком символической реальности, языком текучих и многосмысленных метафор, сообщающих о неизъяснимом. Мы отметим здесь принятые нами русские эквиваленты основных даосских терминов.
Понятие Дао обычно переводится словом Путь или же дается в транскрипции. Термин «ци» передается по-русски словами «энергия» или «дыхание», термин «цзин» — словом «семя», а «шэнь» — словом «дух». Еще одно важное понятие даосизма — «дэ» — обозначает внутреннее совершенство, символическую полноту свойств бытия. Мы переводим его как «жизненная сила», иногда — «потенция», в единичных случаях — как «добродетель».
Переводы прочих даосских терминов оговариваются в комментариях.
ОТЦЫ ДАОСИЗМА
Наверное, главная особенность даосской мысли состоит в том, что это мысль, во всех своих явлениях обращенная к истокам вещей: истоку времен, сокрытых в незапамятных глубинах истории; истоку сознания, вечно ускользающего от света разума; истоку всех наших душевных движений, таящемуся в бездонной толще жизни. И даосы настолько верны своим поискам подлинного, абсолютного Истока сущего, что даже не поставили ему предел в виде какого-либо метафизического принципа, перводвигателя, «первичной материи», первоначала и т. п. Ведь исток бытия, если он в самом деле реален, не может быть ни хронологическим рубежом, ни «данностью» опыта, ни умственной абстракцией по той простой причине, что такое начало вносит ограничение в мир и в итоге само оказывается условным, придуманным, неживым. Мысль же даосов — о Начале, которое само безначально; об истоке, который являет собой, скорее, вольное про-истечение самой жизни и который, вечно уклоняясь от собственной «сущности», вечно же возвращается к самому себе.
Странная реальность, пребывающая как раз там, где ее нет. Странные люди, всерьез размышляющие о безначальном Начале. Их наследство — дума о Дао: Пути всех путей, неизменной изменчивости. Кажется, они и приходят-то в мир лишь для того, чтобы уйти (и тем самым вернуться к земному бытию!) И все же они воистину присутствуют в мире с такой же неоспоримостью, с какой дается нам неисповедимая полнота жизни, неиссякаемое изобилие бытия со всеми его «чудесами и таинствами»:
«Настоящие люди древности не знали, что такое радоваться жизни и отворачиваться от смерти, не гордились появлением на свет и не противились уходу из мира. Отрешенно они приходили, отрешенные уходили, не доискиваясь до начала, не устремляясь мыслью к концу, радуясь тому, что даровано им, и самозабвенно возвращаясь к своему естеству. Разум их погружен в забытье, облик бесстрастен, чело величественно. Прохладные, как осень, и теплые, как весна, они следовали в своих чувствах течению времен года. Они жили в беспредельной гармонии с миром, и никто не знал, где положен им предел…»
Загадочные, удивительные и обыкновенные, как сама жизнь: таковы отцы даосизма. Они — мудрецы, внемлющие забытому истоку жизни. И они простые люди, живущие, «как все»: «Сердце мудрого едино с сердцем народа», — гласит даосская заповедь.
Главный учитель даосизма — Лао-цзы, Старый Ребенок, носивший имя Ли Эр. Он родился от самого себя, из себя же развернул весь этот огромный и пестрый мир, и сам же семьдесят два раза являлся миру. Но он же и человек, проживший долгую и неприметную жизнь. Легенда изображает его хранителем царских архивов, старшим современником Конфуция. (Это означает, что Лао-цзы жил в VI в. до н. э.) Рассказывают, что Лао-цзы встречался с будущим основателем конфуцианства, но прохладно отнесся к вере Конфуция в действенность нравственной проповеди, что, наверное, вполне естественно для знатока человеческой истории. Вконец разуверившись в людях, он сел верхом на буйвола и отправился куда-то на Запад, да так и не вернулся. А на прощание по просьбе начальника пограничной заставы, через которую он покинул Китай, Лао-цзы оставил потомкам небольшую книжку «в пять тысяч слов». Это сочинение, обычно именуемое «Трактатом о Пути и Потенции» (Дао-дэ цзин), стало главным каноном даосизма.
Рядом с Лао-цзы в ряду пророков Дао стоит философ Чжуан Чжоу, он же Чжуан-цзы, который был, несомненно, реальным историческим лицом и притом одним из самых обаятельных мыслителей древнего Китая. Время жизни Чжуан-цзы приходится на последние десятилетия IV в. до н. э. — время расцвета свободной мысли и острого соперничества различных философских школ. Чжуан-цзы был большим эрудитом, но предпочитал держаться подальше от самодовольных ученых-спорщиков, подвизавшихся при дворах царей и удельных владык. Много лет он занимал скромную должность смотрителя плантации лаковых деревьев, а потом вышел в отставку и доживал остаток дней в родной деревне. Перед смертью он просил своих учеников не обременять себя похоронами учителя, а бросить его тело в чистом поле, ибо могилой ему станет весь мир. Скромная, непритязательная жизнь и далеко не героическая, даже почти позорная смерть, в глазах самого Чжуан-цзы, явно не умаляли его подлинного достоинства. Ведь истинный даос, говоря словами Лао-цзы, «выходит к свету, смешиваясь с прахом». В суете будней он хранит тайну вечности; в многоголосье Земли постигает безмолвие Небес.
Пророки Дао существуют для того, чтобы претворить свое существование в неизбывное Присутствие. Они столь же невозможны, сколь и неизбежны, как самое начало «мысли о Дао»: Их явление не есть факт хронологии или личной судьбы. Оно знаменует, скорее, пробуждение мысли к своему немыслимому истоку, которое есть сама полнота творческой жизни.
Итак, традиция Дао — это странные, сторонние люди. Странная даже для самой себя мысль. Но прежде всего — странное слово. Недаром Лао-цзы уже в древности получил прозвище «темного учителя». А Чжуан-цзы сам называл свои писания «нелепыми и безумственными речами». Изъясняются даосы парадоксами, туманными сентенциями и экстравагантными притчами. Одни исследователи пытаются разглядеть в этом жанровом винегрете ту или иную «философскую систему». Другие видят
