психической внеобыденности и обусловленной
этим особой самоценности данные состояния считались специфически священными и божественными.
И хотя только рационализированные религии, помимо непосредственного обладания благом спасения,
привнесли в эти специфически религиозные действия
еще и метафизическое значение, тем самым сублимировав оргию в «таинство», даже самая примитивная
оргия не могла полностью обходиться без толкования
смысла. Просто в ней толкование носило чисто магически-анимистический характер и не было или лишь
в зачаточном виде было включено в универсальную
космическую прагматику спасения, свойственную всякому религиозному рационализму. Однако и в дальнейшем благо спасения психологически переживалось
благочестивым человеком в настоящем. Т. е. оно выражалось прежде всего в самом состоянии, в самом
чувственном переживании, непосредственно вызываемом специфически религиозным (или магическим) актом, методической аскезой или созерцанием.
По своему смыслу и по внешнему проявлению это
состояние могло быть лишь внеобыденным переживанием и носить временный характер. Изначально
так было повсюду. Различие между «религиозным» и
«профанным» состоянием — лишь во внеобыденности
первого. Однако достигнутое средствами религии осо-
1
Мистическое единение (лат.). — Примеч. перев.
38бое состояние могло превратиться в постоянное «состояние спасенности», охватывающее судьбу человека.
Переход был постепенным. Из двух высших концепций сублимированного религиозного учения о спасении — «перерождения» и «искупления» — первое являлось древнейшим достоянием магии. Оно означало
обретение новой души посредством оргиастического
акта или планомерной аскезы. Ее обретали на время
в экстазе, но к ней также могли стремиться как к постоянному состоянию, достигаемому средствами магической аскезы. Новой душой должен был обладать
юноша, желавший вступить в качестве героя в сообщество воинов, участвовать в качестве члена культового
сообщества в магических танцах и оргиях или в культовой трапезе с богами. Поэтому издревле существовала аскеза героев и магов, инициация юношей и священные обряды нового рождения на важных этапах
жизни индивида и сообщества. Однако, помимо применяемых средств, прежде всего различались цели
этих действий, т. е. ответы на вопрос, «во что» нужно
Можно по-разному систематизировать религиозно
(или магически) значимые состояния, которые придавали религии определенный психологический характер. Здесь мы не будем предпринимать подобных
попыток. В связи с вышесказанным важно лишь показать в самом общем виде, что характер (посюстороннего) состояния блаженства или нового рождения, почитаемого в определенной религии в качестве
высшего блага, должен был неизбежно отличаться
в зависимости от характера слоя, являвшегося важнейшим носителем данной религиозности. Воинственные рыцарские сословия, крестьяне, ремесленники,
книжно образованные интеллектуалы, конечно, имели различные устремления; и хотя последние сами
по себе, — как мы еще увидим, — были очень далеки
от того, чтобы однозначно детерминировать психо-
39логический характер религии, тем не менее они оказывали на него длительное воздействие. В частности,
особо важна противоположность двух первых и двух
последних слоев. Ведь интеллектуалы всегда являлись носителями рационализма, а занятые промыслами (купцы, ремесленники) — по крайней мере могли
ими стать; в первом случае это был более теоретический, во втором — более практический рационализм,
который мог принимать различные формы, но всегда
оказывал значимое воздействие на религиозные взгляды. При этом важнейшее значение имело своеобразие
интеллектуальных слоев. Насколько для религиозного развития в настоящее время безразлично, испытывают ли современные интеллектуалы наряду с иными
ощущениями еще и потребность в наслаждении «религиозным» состоянием как «переживанием», как бы
стильно обставляя свой интерьер гарантированно подлинными старинными предметами, — а из этого источника еще нигде не возникало религиозного обновления, — настолько важным для религий в прошлом
было своеобразие интеллектуальных слоев. Их задача
заключалась в том, чтобы сублимировать религиозное обладание спасением в веру в «избавление». Сама
по себе концепция избавления является очень древней, если под этим понимать освобождение от нужды,
голода, засухи, болезней и — в конечном счете — от
страдания и смерти. Но свое специфическое значение избавление впервые получило там, где оно стало выражением систематически-рационализированной
«картины мира» и отношения к ней. Именно от картины мира и отношения к ней зависело, что означало
и могло означать спасение по своему смыслу и своим
психологическим свойствам. Интересы (материальные
и духовные), а не идеи непосредственно господствуют
над действиями людей. Однако «картины мира», созданные посредством «идей», очень часто в качестве
вех определяли те пути, по которым развивалась ди-
40намика интересов. Ведь от картины мира зависело то,
«от чего» и «в чем» искали и — не следует забывать —
находили «спасение»: от политического и социального
рабства в посюстороннем мессианском царстве будущего; от осквернения ритуально нечистым или вообще от нечистого заточения в плоти в чистоте душевно-телесного-прекрасного или чисто духовно бытия;
от вечной бессмысленной игры человеческих страстей
и вожделений в тихом покое чистого созерцания божественного; от радикального зла и рабства во грехе
в вечном свободном блаженстве в лоне отеческого бога; от астрологической зависимости от расположения
созвездий в достойной жизни в свободе и единении
с сущностью сокрытого божества; от проявляющихся
в страданиях, нужде и смерти внешних ограничений
конечного существования и от грозящих адских кар
в вечном блаженстве в будущей, земной или райской,
жизни; от круговорота перерождений с их жестокой
расплатой за действия в прошлых жизнях в вечном
покое; от бессмысленности мыслей и поступков во сне
без сновидений. Вариантов было еще больше. За ними
всегда стояло отношение к чему-то в реальном мире,
что воспринималось как специфически «бессмысленное», и требование того, чтобы мироустройство в своей
целостности было так или иначе осмысленным «космосом» или же могло и должно было им стать. Носителями этого желания, являвшегося основным продуктом собственно религиозного рационализма, были
именно интеллектуальные слои. Пути и результаты
этой метафизической потребности, а также мера ее
действенности, сильно различались. Тем не менее, об
этом можно высказать несколько общих замечаний.
Современная форма одновременно теоретической
и практической, интеллектуальной и прагматической рационализации картины мира и способа ведения жизни имела общее последствие: по мере развития этого особого типа рационализации религия все
41сильнее сдвигалась в иррациональное с точки зрения
интеллектуального формирования картины мира. По
множеству причин. С одной стороны, последовательная рационализация не проходит совсем гладко. Как
в музыке пифагорейская «комма» препятствовала
сплошной рационализации, ориентированной на физический звук, — вследствие чего великие музыкальные системы всех времен и народов отличались друг
от друга прежде всего тем, каким образом им удавалось преодолевать, обходить или, наоборот, использовать эту неизбежную иррациональность для расширения звукового разнообразия, — так в еще большей
мере происходило с теоретической картиной мира и
прежде всего с практической рационализацией жизни.
В этом смысле отдельные крупные типы рациональнометодического ведения жизни характеризовались прежде всего теми иррациональными предпосылками, которые воспринимались ими как данность. А последние
во многом определялись чисто исторически и социально — своеобразием, т. е. социально и психологически
обусловленным положением (внешними и внутренними интересами) слоев, являвшихся носителями соответствующей методики ведения жизни во время ее
формирования.
Именно к иррациональным моментам в рационализации действительности был вынужден отступать
интеллектуализм со своей вряд ли устранимой потребностью в надреальных ценностях по мере того, как
мир все больше казался лишенным их. В целостной
примитивной картине мира, в которой все было конкретной магией, наметилась тенденция к разделению
на рациональное познание и рациональное господство
над природой, с одной стороны, и на «мистические»
переживания, с другой. В механизме мира, лишенного бога, их невыразимые содержания могли находиться лишь в потустороннем, непостижимом, внемирском
царстве божественной любви, дарующем индивиду-
42альное спасение. Там, где это было реализовано абсолютно последовательно, отдельный человек мог искать
лишь индивидуального спасения. По мере развития
интеллектуалистского рационализма это в какой-либо форме проявлялось повсюду, где люди предпринимали попытку рационализировать свою картину мира
как космоса, подчиненного безличным правилам. Прежде всего в тех религиях и религиозных этиках, на
которые особенно сильно повлияли благородные интеллектуальные слои, посвятившие себя чисто мыслительному постижению мира и его «смысла» — в азиатских, прежде всего индийских, мировых религиях.
Для них созерцание — т. е. погружение в глубокий
блаженный покой и неподвижность единого — было
высшим и последним доступным человеку религиозным благом, а все иные формы религиозных состояний — в лучшем случае суррогатом, представлявшим
относительную ценность. Как мы увидим, это имело серьезные последствия для отношения религии
к жизни, включая жизнь хозяйственную, и вытекало
из самого характера «мистических» в данном созерцательном смысле переживаний и из психологических
предпосылок стремления к ним.
Совершенно иначе процесс проходил там, где развитие религии определялось слоями, занятыми практической деятельностью: героическими воинами-рыцарями, политическими чиновниками, экономически
занятыми классами, или, наконец, там, где в религии
господствовала организованная иерократия.
Рационализм иерократии, — развившийся из профессиональных занятий культом и мифом и в еще
больше мере из заботы о душе, т. е. из отпущения грехов и наставлений грешникам, — повсюду стремился
монополизировать даруемое религией благо спасения,
а также придать ему форму недостижимой для индивида «благодати таинства» и «благодати учреждения»,
чтобы только иерократия могла ритуально даровать и
43распоряжаться ею. Поиски спасения индивидами или
свободными сообществами в форме созерцания, оргиастики или аскезы вызывали у иерократии большие подозрения, что естественно с точки зрения ее властных
интересов. Именно поэтому она стремилась их ритуально регламентировать и контролировать.
Политическое чиновничество с недоверием относилось ко всем видам индивидуального поиска спасения или к возникновению свободных сообществ, видя
в них попытки освобождения людей, прирученных
государственными учреждениями. Точно так же оно
не доверяло своему конкуренту — дарующему благодать учреждению священнослужителей, но в первую
очередь презирало стремление к подобным непрактическим благам, находящимся вне утилитарных мирских целей. Для чиновничества религиозные обязанности были всего лишь простыми служебными или
социальными обязанностями подданных государства
или определенных сословий: ритуал соответствовал
регламенту, поэтому всякая религиозность принимала
ритуалистический характер там, где ее определяла бюрократия.
Рыцарское сословие воинов в своих интересы также было полностью обращено к этому миру и избегало
всякой «мистики». Правда, у него, как у героев вообще,
обычно отсутствовала как потребность, так и способность к рационалистическому осмыслению действительности: это связано с верой в иррациональность
«судьбы», а иногда — с идеей неясно детерминированного «рока» (гомеровских мойр), который властвует над богами и демонами, понимаемыми в качестве
страстных и сильных героев, от которых герои земные
получают поддержку и вражду, славу и добычу или
Крестьянам, связанным с природой и во всем своем хозяйственном существовании зависевшим от сил
стихий, была настолько близка магия — заклинания
44от таящихся в силах природы духов или простое достижение божественного расположения — что вырвать их из этой исконной формы религиозности могли лишь глубокие изменения жизненной ориентации,
исходившие от других слоев или от могущественных
пророков, легитимировавших себя в качестве колдунов благодаря совершенным чудесам. «Мистику» интеллектуалов у них заменяли оргиастические и экстатические состояния «одержимости», вызываемые
употреблением дурманящих средств или танцем, что
было чуждо и унизительно для сословного чувства рыцарства.
Наконец, «буржуазные» в западно-европейском
смысле и соответствовавшие им в других местах
слои — ремесленники, торговцы, производящие свою
продукцию на дому предприниматели и их дериваты, встречающиеся лишь на современном Западе —
являлись, по-видимому, самым многозначным слоем с точки зрения возможной религиозной позиции.
Для нас это особенно важно. Благодать учреждения
в таинствах римской церкви в средневековых городах, этих оплотах папства, благодать таинств мистагогов в античных городах и в Индии, оргиастическая
и созерцательная религиозность суфиев и дервишей
Ближнего Востока, даосская магия, буддийское созерцание и ритуалистическое обретение благодати под
духовным руководством мистагогов в Азии, все формы любви к спасителю и вера в искупителя от Кришны до культа Христа во всем мире, рациональный
ритуализм почитания Закона и свободная от всякой
магии проповедь в синагоге у евреев, античные секты пневматиков и аскетические средневековые секты,
благодать предопределения и этическое возрождение
пуритан и методистов, все виды индивидуального поиска спасения —
