имели рационально предметного и абстрактно
трансперсонального характера целевых союзов — начиная с отсутствия настоящих «общин», особенно
в городах, и заканчивая отсутствием экономических
форм обобществления и организации предприятий,
связанных чисто деловыми целями. Из чисто китайских корней такие формы никогда бы не возникли.1
Всякое совместное действие китайцев было обусловлено чисто личными, прежде всего родственными,
отношениями, помимо профессиональных братств.
А пуританизм, напротив, придавал всему предметный
характер — он превращал все в рациональные «предприятия» и предметные «деловые» отношения; он поставил рациональное право и рациональный договор
на место принципиального для Китая господства традиции, локальных обычаев и личной милости конкретного чиновника.
Гораздо важнее другое. Утилитаристское принятие
мира и убежденность в этической ценности богатства
как универсального средства достижения всестороннего нравственного совершенства в сочетании с поразительно высокой плотностью населения развили
в китайцах неслыханную «расчетливость» и береж-
1 О зачатках «кредитных объединений» см. выше.
388ливость. Они торгуются за каждый грош и ежедневно пересчитывают содержимое своей кассы. Как сообщают заслуживающие доверия путешественники,
мало где еще так часто говорят о деньгах и денежных
интересах, как в Китае. Однако примечательно, что из
этой невиданной хозяйственной активности и столь
часто осуждаемого грубого «материализма» китайцев
не возникло крупных методических концепций рационального ведения дел, свойственных современному
капитализму, по крайней мере экономической сфере.
Они оставались неизвестны Китаю, кроме тех мест, куда их принесло чужое влияние в прошлом (например,
в Кантон) или нынешнее безудержное проникновение западного капитализма. Автохтонного происхождения были формы политически ориентированного
капитализма (в эпоху политической раздробленности),
должностное и кредитное ростовщичество, высокодоходная оптовая торговля, а в области ремесла — эргастерии (и более крупные мастерские), которые также
встречались в поздней древности, в Египте и в исламе. С недавних пор также появилась обычная зависимость от заказчика и скупщика, но и она в целом не
была организована так строго, как «sistema domestico»1
в позднее Средневековье на Западе. Несмотря на довольно интенсивный внутренний обмен (и по крайней
мере временами — значительную внешнюю торговлю),
в Китае не возникло буржуазного капитализма современного, даже позднесредневекового типа: никаких
рациональных форм позднесредневекового, а позднее
научно организованного европейского капиталистического промышленного «предприятия»; никакого
«капитала» европейского типа (китайский капитал,
участвовавший в современных операциях, был преимущественно накоплен мандаринами, т. е. занимавшими должности ростовщиками); никакой рациональ-
1
Домашняя система (um.). — Примеч. перев.
389ной методики организации предприятия европейского
типа; никакой действительно рационально организованной службы коммерческой информации; никакой
рациональной денежной системы; денежное хозяйство
не достигло даже уровня птолемеевского Египта; лишь
зачатки (в основном технически крайне несовершенные) тех отраслей права, что регулируют у нас деятельность фирмы, торговых обществ, обращение векселей и ценных бумаг; очень ограниченное применение
многочисленных1 технических изобретений в экономических целях; наконец, никакой действительно
технически полноценной системы записей, расчетов
и бухгалтерии в торговле. Итак, несмотря на почти
полное отсутствие рабов — вследствие замирения империи — это положение очень похоже на средиземноморскую античность, однако в некоторых отношениях
оно еще дальше отстоит от «духа» современного капитализма и его институтов. Широкая (несмотря на все
преследования еретиков) веротерпимость в сравнении
с нетерпимостью, по крайней мере, кальвинистского пуританизма; значительная свобода перемещения
товаров; мир; свобода передвижения; свобода выбора
профессии и методов производства; отсутствие отвращения к торгашескому духу — всего этого оказалось
недостаточно для возникновения в Китае современного капитализма. Как показывает опыт этой типичной
страны приобретательства, «жажда наживы», высокая, даже исключительно высокая значимость богатства и утилитаристский «рационализм» сами по себе
1 Изобретения китайцев ясно показывают, что неразвитость,
например, горного дела (приводившая к финансовым катастрофам), неприменение угля при производстве железа (несмотря
на знания о процессе коксования) или ограничение судоходства
традиционными формами и маршрутами невозможно свести
к отсутствию у них технической или изобретательской одаренности. Основная причина — фэн-шуй, различные виды мантики
и финансовые интересы, возникшие в результате соединения
магии с данной формой государства.
390не имеют ничего общего с современным капитализмом. Мелкий и средний китайский предприниматель
(и крупный, если он придерживался древних традиций), подобно пуританину, объяснял успех и неуспех
своего дела вмешательством божественных сил. Китаец приписывал их своему (даосскому) богу богатства:
но для него они были не симптомами его спасения,
а следствиями магически или церемониально значимых заслуг или нарушений, которые нужно уравновесить посредством ритуально «правильных поступков».
Он не имел основополагающей, внутренней, религиозно обусловленной рациональной жизненной методики
классических пуритан, для которых экономический
успех был не последней целью и самоцелью, а средством испытания самого себя. Китаец не закрывался
сознательно от воздействия «мира» — в отличие от
пуританина, пытавшегося противостоять ему с помощью рациональной воли, что привело его именно
к подавлению мелочной жажды наживы, разрушающей всякую рациональную методику ведения предприятия; подобная мелочность была характерна как
раз для действий китайского мелкого лавочника. Конфуцианцу было чуждо то своеобразное ограничение и
вытеснение естественных жизненных инстинктов,1 которое несла с собой строго волевая этическая рационализация; именно оно прививалось пуританам. У него
открытое проявление изначальных инстинктов ограничивалось иным образом. Бдительное самообладание конфуцианца было направлено на сохранение достоинства внешних жестов и манер, т. е. на сохранение
«лица». Оно имело эстетический и в основном негативный характер: ценилась сама «манера держаться»,
без определенного содержания. Столь же бдительный
самоконтроль пуританина был направлен на нечто
1 Очень верные замечания об этом см. в сочинениях Людвига Клагеса.
391позитивное — квалифицированное определенным образом действие; более того, он был направлен на нечто внутреннее — систематическое овладение своей
собственной природой, которая рассматривалась как
развращенная грехом. Последовательный пиетист проводил ее инвентаризацию наподобие бухгалтерской
проверки — так ежедневно поступал такой эпигон, как
Бенджамин Франклин. Надмирного всеведущего Бога
интересовал центральный внутренний габитус человека, а мир, к которому приспосабливался конфуцианец, напротив, обращал внимание лишь на изящные
жесты. Озабоченный лишь внешним «contenance»,1
конфуцианский благородный муж с недоверием относился ко всем остальным и ожидал такого же отношения к себе, что препятствовало развитию кредита
и осуществлению деловых операций. Всеобщему недоверию конфуцианца противоположно доверие пуританина (особенно в хозяйственной сфере) к безусловной
и нерушимой — в силу религиозной обусловленности — легальности действий собратьев по вере. Именно
благодаря этому доверию, его глубоко реалистический
и довольно непочтительный пессимизм в отношении
тварной испорченности мира и людей (в том числе вышестоящих лиц) не стал препятствием для развития
кредита, столь необходимого для капиталистического оборота; скорее, он побуждал его трезво оценивать
объективные (внешние и внутренние) качества партнера, исходя из постоянства деловых мотивов — по
принципу «honesty is the best policy».2 Слово конфуцианца было красивым и вежливым жестом, самоцелью,
а слово пуританина — предметным, коротким и абсолютно надежным деловым сообщением: «да» значит «да», «нет» — «нет», а все остальное от лукавого.
Кстати, конфуцианская бережливость у благородного
1
Вид, выражение лица (??.). — Примеч. перге.
2
Честность — лучшая политика (англ.). — Примеч. перев.
392мужа была сильно ограничена необходимостью соблюдать сословные приличия; официальное учение
боролось с ее чрезмерными проявлениями, как в случае мистически обусловленного смирения у Лао-цзы
и некоторых даосов. А у мелкой китайской буржуазии она была накопительством вроде хранения денег
в крестьянском чулке. Их сберегали на погребальный
ритуал ради сохранения доброго имени, а также просто ради чести и удовольствия обладания ими — как
и повсюду, где подобное отношение к богатству еще
не было разрушено аскезой. Напротив, собственность
как таковая являлась для пуританина точно таким
же искушением, как и для монаха, а обогащение — таким же побочным успехом и симптомом успешности
его аскезы, как и для монастырей. Слова Джона Уэсли прямо указывают на этот изначально характерный для пуританских конфессий мнимый парадокс
неприятия мира и приобретательской виртуозности:
«У нас нет другого выбора, кроме как советовать человеку: „Будь благочестив!», из чего неизбежно следует:
„Обогащайся!»»; хотя опасность богатства для благочестия отдельного человека была столь же очевидна, как
и для монастырей.
Как, согласно преданию, наставлял сам Учитель,
для конфуцианца богатство — это важнейшее средство
ведения добродетельной, т. е. достойной жизни, посвященной самосовершенствованию. «Обогащайтесь!»
было здесь ответом на вопрос о способах улучшения
людей, поскольку только так можно было жить в соответствии с «сословными приличиями». У пуританина
обогащение — непреднамеренное последствие, но и
важный симптом собственной добродетельности, тогда как растрачивание богатства на цели собственного
потребления воспринималось как привязанность к миру, чреватая обожествлением тварного начала. Конфуций не осуждает обогащение как таковое, однако оно
считалось спорным, так как могло нарушить благо-
393родное равновесие души; к тому же всякая чисто профессиональная хозяйственная деятельность была пошлым специализированным трудом. А специалисту
в определенной сфере, с точки зрения конфуцианства,
не придавала достоинства даже его социальная полезность. Ведь — и это было определяющим — «благородный муж» не был «инструментом», т. е. в своем самосовершенствовании в ходе приспособления к миру он
являлся конечной самоцелью, а не средством достижения каких-либо предметных целей. Это ключевое
положение конфуцианской этики отвергает профессиональную специализацию, современную профессиональную бюрократию и профессиональное обучение,
но прежде всего — обучение ведению хозяйства с целью обогащения. Подобной максиме «обожествления
тварного начала» пуританизм, напротив, противопоставлял задачу достижения особых мирских и профессиональных предметных целей, что должно было
служить в качестве проверки. Конфуцианец — человек
литературного, точнее, книжного образования, человек письма в высшем смысле слова, которому эллинский идеал красноречия и общения столь же чужд,
как и энергия рационального действия — военного
или экономического. Большинство пуританских конфессий (хотя и в разной мере) отвергали философсколитературное образование, это главное украшение
конфуцианца, как тщеславную и опасную для религии
трату времени; они строго придерживались Библии,
которая была для них своего рода гражданским кодексом и экономической теорией. Схоластика и диалектика, Аристотель и все связанное с ним вызывали у них
отвращение и страх: например, Шпенер предпочитал
им картезианскую математически фундированную рациональную философию. Полезные реальные познания, прежде всего эмпирически-естественнонаучной
и географической ориентации, трезвая ясность реалистического мышления и профессиональное знание
394в качестве цели воспитания впервые планомерно культивировались пуританскими, а в Германии — особенно пиетистскими кругами в качестве, с одной стороны,
единственного пути познания божественной славы и
провидения в его творении, а с другой — средства рационального овладения миром через профессиональный труд и выполнение своего долга во славу Господа.
И конфуцианство, и пуританизм были в равной мере
далеки от эллинства и Высокого Ренессанса, но в разном смысле.
Радикальная концентрация на богоугодных целях,
безоговорочно практический рационализм аскетической этики, методическая концепция делового управления предприятием, отвращение к нелегальному
политическому, колониальному, разбойническому и
монопольному капитализму, основанному на государевой и людской милости, которому противопоставляются трезвая строгая легальность и контролируемая рациональная энергия повседневного ведения
дел; рациональное предпочтение, отдаваемое технически наилучшему пути, практической надежности и
целесообразности вместо традиционалистской радости старых ремесленников от совершенства навыков и
красоты изделия — таковы неизбежные «этические»
качества специфически современного капиталистического предпринимателя и специфическая готовность
благочестивого работника к труду. Этот безоговорочный, религиозно систематизированный утилитаризм,
который свойственным для всякой рационализированной аскезы образом практикуется «в миру» и при
этом остается не «от мира сего», способствовал появлению у индивидов выдающихся рациональных
свойств и «духа» профессионализма. Это было невозможно в рамках конфуцианства и его приспособленного к миру ведения жизни — хотя и рационального, но
детерминированного извне, а не изнутри, как в пуританизме. Это различие показывает нам, что простая
395трезвость и бережливость даже в соединении с «жаждой наживы» и почитанием богатства были еще очень
далеки от «капиталистического духа» в смысле специфически современного экономического профессионализма и не могли породить его. Типичный конфуцианец использовал собственные и семейные накопления,
чтобы получить книжное образование, подготовиться
к экзаменам и тем самым обеспечить себе существование в качестве члена знатного сословия. А типичный
пуританин зарабатывал много, тратил мало и вновь
вкладывал заработанное
