фаворитов. Однако это формальное равенство представляет собой некую фикцию. Что хорошего дают эти права миллионам людей, которые исключены из политической игры?
Для консерваторов, либералов и представителей других политических течений от правого края до центра — капитализм и демократия неразрывно связаны. Свободный рынок, по их общему мнению, создает из разнородных политических групп плюралистское «гражданское общество», оно действует независимо от государства и обеспечивает основу для политической свободы. В реальной жизни во многих капиталистических обществах, начиная от нацистской Германии и до нынешних диктаторских режимов «третьего мира», существует система свободного предпринимательства, но нет политической свободы. В таких системах политическая свобода означает свободу эксплуатировать труд бедных и становиться невероятно богатым. Капитализм транснациональных корпораций не дает никаких гарантий политической демократии, а зачастую становится для нее препятствием. Большой бизнес заинтересован в максимальном увеличении частных прибылей в интересах относительного меньшинства населения и одновременно возлагает большую часть отрицательных последствий производства на плечи этого общества. К ним относятся безработица, бедность, деградация окружающей среды, профессиональный травматизм — все это обратная сторона, то есть побочные продукты экономики, основанной на частной собственности.
Когда вся эта система действует с некоторой эффективностью, демократия посвящает себя защите благосостояния большинства, не обращая внимания на экономическое угнетение и привилегии, которые достаются меньшинству. Демократия считает, что каждый человек одинаково ценен, и стремится сделать все необходимое, чтобы даже те, у кого нет богатства и особого таланта, могли зарабатывать постоянные средства к существованию. Противоречивая природа «капиталистической демократии» состоит в том, что она провозглашает принципы политического равенства и в то же время сама порождает огромное неравенство в материальном благосостоянии и политическом влиянии.
Некоторые люди думают, что если они могут свободно говорить о том, что им нравится, то они живут в условиях демократии. Но демократия — это не только свобода слова. Свобода слова представляет собой лишь одно из необходимых условий демократии. Зачастую мы свободны говорить, что хотим. Но и богатые и могущественные также свободны говорить, что они хотят от нас, не обращая внимания на то, что говорим им мы. Демократия — не семинар, а такая же система власти, как и любая другая. Свобода слова, как и свобода собраний и политических организаций, имеет смысл только в том случае, если это свободное слово услышано, а те, которые облечены властью, ответственны перед теми, кем они управляют.
Выборы и конкуренция партий не являются однозначным тестом на наличие демократии. Финансовые элиты, объединенные общими взглядами, настолько четко и последовательно контролируют некоторые двухпартийные и многопартийные системы, что полностью отбивают интерес участвовать в политической жизни. Они предлагают такую политику, которая служит интересам истеблишмента вне зависимости от того, кто выбран на руководящие политические посты. В следующих главах мы обратим наш критический взгляд на собственную политическую систему. Мы проанализируем ее не с точки зрения несомненной способности проводить выборы, а по ее способности достигать конкретных демократических целей. Мы приведем аргументы в том плане, что политическую систему можно назвать демократической или недемократической не в зависимости от ее политических процедур, а в зависимости от результатов ее деятельности, ощутимых материальных выгод, которые она предоставляет членам общества, и социальной справедливости или несправедливости, которые она создает в обществе. Правительство, проводящее политику, которая умышленно или непреднамеренно настолько несправедлива, что отказывает людям в самых насущных условиях жизни, не может называться демократическим вне зависимости от того, сколько выборов оно проводит.
И снова следует подчеркнуть, что, когда мы критикуем США за недостаток настоящей демократии, мы не нападаем на наше государство и не проявляем к нему нелояльности. Совсем наоборот. Демократические граждане не должны впадать в некритичное идолопоклонство перед государством. Им следует критически относиться к привилегиям, которые действуют против демократических интересов нашего государства и его народа.
4. Конституция для избранных
Для понимания политической системы США было бы полезно проанализировать историю ее происхождения и основную структуру, начиная с момента принятия Конституции. Граждане, которые собрались в Филадельфии в 1787 году, стремились создать сильную централизованную систему правления. Они были согласны с Адамом Смитом в том, что система правления «учреждается для защиты богатых от бедных» и что она усиливается вместе с ростом ценности собственности.
Классовая власть на раннем этапе развития Америки
Раннее американское общество описывают как эгалитарное, свободное от крайностей между бедностью и богатством, которые были свойственны странам Европы. В действительности с колониальных времен влиятельные люди получали от королевской власти в дар обширные земельные наделы. К 1700 году вся земля в Нью-Йорке находилась в собственности менее десятка владельцев. К 1760 году менее пятисот лиц контролировали подавляющую часть торговли, коммерческого флота и судовых перевозок, банковского дела, горно-шахтного дела и обрабатывающей промышленности на восточном побережье США. В период между американской революцией и Конституционным Конвентом (1776 — 1787) крупные землевладельцы, торговцы и банкиры оказывали сильное влияние на политико-экономическую жизнь, зачастую путем прямого владения местными газетами, которые выражали идеи и интересы торгово-промышленных кругов[85].
В 12 — 13 штатах (за исключением штата Пенсильвания) принимать участие в голосовании могли только белые мужчины, владеющие собственностью, что, вероятно, составляло не более 10% всего взрослого населения. Из процесса выборов были исключены все представители местного населения (индейцы), лица африканского происхождения, женщины, служащие по договору об отдаче в ученичество (служащие по контрактам) и белые мужчины без собственности значительного размера. Имущественный ценз для занятия выборной должности был настолько высоким, что исключал из числа возможных кандидатов на выборах большую часть лиц мужского пола, имевших право голоса. Член законодательного органа штата Нью-Джерси должен был иметь собственность стоимостью не менее $1000, сенатор штата Южная Каролина должен был иметь собственность (свободную от долгов) на сумму не менее $7000 (эквивалент примерно одного миллиона долларов по нынешним ценам). В штате Мэриленд кандидат на должность губернатора должен был иметь собственность на сумму не менее $5000. Следует отметить, что отсутствие тайного голосования и реального выбора между кандидатами и программами приводило к широкому распространению апатии среди избирателей[86].
Незадолго до Конституционного Конвента поверенный в делах посольства Франции в Америке писал своему правительству:
«Хотя в Америке нет дворянских титулов, здесь есть класс людей, которых называют «джентльменами»… Почти все они опасаются, что народ лишит их принадлежащей им собственности, а поскольку все они занимаются кредитованием, поэтому заинтересованы в усилении власти и строгом исполнении законов… В связи с тем что большинство из них занимаются торговлей, они также заинтересованы в получении Соединенными Штатами кредитов в Европе на основе скрупулезной выплаты долгов. Они хотят предоставить Конгрессу достаточно широкие полномочия с целью заставить народ внести свой вклад в достижение этой цели[87]».
В 1787 году именно такие богатые и влиятельные «джентльмены» — наши «отцы-основатели», многие из которых были связаны друг с другом родством, браками и деловыми отношениями, собрались в городе Филадельфии, провозгласив целью пересмотреть Статьи Конфедерации[88] и укрепить систему централизованной власти[89]. Согласно этим Статьям, Континентальный конгресс Соединенных Штатов[90] располагал широким перечнем исключительных и обязательных полномочий в отношении заключения договоров, ведения торговли, установления валюты, ведения переговоров с различными государствами, ведения военных действий и поддержания национальной обороны. Но эти и другие действия, включая предоставление займов и ассигнований на различные цели, требовали согласия, как минимум, девяти штатов[91]. Конгресс также не имел полномочий в области налогообложения, что ставило его в зависимость от согласия штатов на сбор налогов. Конгресс не мог заставить народ внести свой вклад в полную выплату государственного долга, большая часть которого причиталась богатым частным кредиторам.
Собравшиеся в Филадельфии представители хотели установления более сильной центральной власти, которая была бы способна:
1) разрешить проблемы торговли и пошлин между тринадцатью штатами,
2) обеспечить защиту зарубежных дипломатических и торговых интересов,
3) эффективно продвигать финансовые и торговые интересы класса богатых,
4) защищать богатых от конкурирующих интересов других классов общества.
Большинство историков игнорируют или отрицают пункты 2) и 4).[92]
Наибольшее беспокойство авторов Конституции вызывал мятежный дух,
замеченный в народе. В 1787 году Джордж Вашингтон писал своему бывшему сослуживцу в армию: «В каждом штате есть горючий материал, который может воспламенить любая искра». Даже такой плутократ, как Гавернир Моррис, который накануне Конституционного Конвента выступал против сильной федерации, теперь без колебаний сменил позицию: «Осознавая тот факт, что политический альянс с консерваторами из других штатов станет определенной гарантией в том случае, если радикалы захватят влияние в правительстве штата… готов передать права штатов всей нации»[93]. Охватившее их стремление создать государство не снизошло на них как внезапное озарение. Частная переписка между ними свидетельствует о том, что это была вполне прагматическая реакция — без промедления поддержать материальные условия, порожденные общим классовым интересом.
Простых людей того периода они изображают как транжиров с ограниченными интересами, которые не возвращают долгов и расплачиваются обесцененными инфляцией бумажными деньгами. Большинство историков мало пишут о положении простого народа. Значительная часть населения состояла из бедных земельных собственников, арендаторов и рабочих и служащих, работавших по контрактам (они на многие годы попадали в настоящее рабство). В исследовании фермерских хозяйств штата Делавэр периода Конституционного Конвента приводятся свидетельства того, что типичная фермерская семья могла иметь большой участок земли, но очень мало другого имущества. Семья проживала в однокомнатном доме или бревенчатой хижине, без конюшни и коровника, без навесов и какого-либо оборудования, а также без рабочего скота. Фермер и его семья сами тянули плуг[94]. Мелкие фермеры были обременены крупными арендными выплатами и разорительными налогами при низких доходах. Для того чтобы выжить, они зачастую были вынуждены занимать деньги под высокие проценты. Для выплаты долгов они закладывали свой будущий урожай и еще глубже увязали в долгах, что втягивало их в циклическую сельскую задолженность, которая в настоящее время стала общей судьбой аграрного населения нашей и других стран[95]. Процентные ставки по долгам достигали 25 — 40%. Налоги больно били по людям со скромными средствами. Ничья собственность не освобождалась от конфискации за неуплату налогов. Исключение составляла лишь одежда на теле должника[96].
На протяжении всего этого периода газеты выражали недовольство возрастающим числом малолетних нищих на улицах. Арестанты по экономическим приговорам переполняли тюремные камеры. Они оказывались там за долги и за неуплату налогов[97]. В народе зрело ощущение, что революция против британской короны оказалась сведена на нет. Вооруженные толпы обозленных людей в нескольких штатах начали осаждать пункты продажи заложенного имущества и силой освобождать заложников из тюрем. Зимой 1787 года фермеры-должники на западе штата Массачусетс, которыми руководил Дэниел Шейс, взялись за оружие. Но их восстание было разгромлено, при этом одиннадцать человек погибли и десятки были ранены[98].
Сдерживание распространения демократии
Призрак восстания Шейса витал над представителями штатов, собравшимися спустя три месяца после этого события на встречу в Филадельфии. Восстание подтверждало их худшие опасения.
