к его дему. Проблему пропитания помогала разрешать и практика праздников: в эти особые дни неимущие допускались к потреблению такого непривычного для простых людей и дорогого продукта, как мясо. «Старый олигарх», предполагаемый автор трактата «Об афинском государственном устройстве», не прощает народу такого паразитизма и прямо говорит об этом: «Город совершает множество жертвоприношений за общественный счет, но народ делит и пожирает жертвенное мясо» (ІІ, 9). Кимон также снабжал бедняков одеждой: «С ним ходило постоянно, — рассказывает Плутарх, — несколько молодых людей, прекрасно одетых. Если Кимону попадался старик-согражданин в бедном платье, каждый из них менялся с ним своим плащом, — пример, достойный подражания» («Жизнеописание Кимона», 10)[102 — То же.]
Готовые с оружием в руках оспаривать друг у друга драгоценное право гражданства, все, как один, «чистокровные» граждане исключали и самую мысль о том, чтобы распространить гражданство вовне, за пределы «общины»[103 — Следует, несомненно, учитывать философские разногласия по поводу рабства, которое иные, в особенности софисты (Гиппий, Антифон), считали противным природе. Смотри по этому вопросу, например, Vogt J., Sklaverei und Humanitàt im klassischen Griechentum, Akademie der Wissenschaften und der Literatur in Mainz, Wiesbaden, 1953, pp. 172-173.]. Только в отчаянные моменты серьезной опасности афиняне начинали понимать, какие возможности таит в себе немедленное, чрезвычайное предоставление гражданства. Рабам, которые участвовали в ожесточеннейшем, кровопролитнейшем морском сражении у Аргингусских островов (406 г. до н. э.), в награду была предоставлена свобода. Но среднему афинянину такие меры были не по нраву: не зря в «Лягушках» Аристофана имеется место, безотказно действовавшее на публику, — жалоба трусливого раба Ксанфия, который слезно сетует, что не успел принять участие в битве (надо иметь в виду, что раб по определению вор, подлец, предатель и т. д., поэтому рвется в битву, в которой бились и которую уже выиграли другие). После потери последнего флота (Эгоспотамы, 405 г. до н. э.), с трудом собранного в конце изнурительной войны, афиняне предоставили — беспрецедентная акция — право гражданства жителям Самоса[104 — Tod M. N., A Selection of Greek Historical Inscriptions, voli. I—II. Clarendon Press, Oxford, 1946-48, nr. 96.]: этот остров, после того как было жесточайшим образом подавлено восстание 441-440 гг.[105 — Восстание на Самосе — среди участников Делосского союза, сложившегося после войны с персами в 478 г. до н. э., остров Самос занимал особое положение: самосцы были инициаторами создания союза. Конфликт начался в 441-440 гг. до н. э., после того как возник спор Самоса с малоазийским городом Милетом. Жители Милета обратились к Афинам за посредничеством; воспользовавшись этим как предлогом, Перикл с флотом двинулся к Самосу и отстранил от власти самосских олигархов. Но стоило афинским кораблям отплыть обратно, как на Самосе вспыхнуло восстание; поддержку восставшим готов был оказать персидский сатрап Малой Азии Писсуфн. «Тогда Перикл опять двинулся с флотом» на самосцев, «но они не унимались.., а решили… оспаривать господство на море у афинян» (Плутарх. Перикл, 25). Высадившись на Самосе, афиняне осадили город. После осады, длившейся восемь месяцев, самосцы сдались (прим. пер.).], стал самым верным союзником Афин. In extremis[106 — В крайности (лат.).] афиняне предприняли отчаянную и уже бесполезную попытку удвоить число своих граждан. Запоздалое, эфемерное предложение не возымело действия, поскольку в апреле 404 года остров сдался на милость победителя, Лисандра[107 — Лисандр (452-396 до н. э.) — спартанский полководец; в конце Пелопоннесской войны (431-404 до н. э.) между Спартой и Делосским морским союзом во главе с Афинами осадил Афины и принудил горожан к сдаче; лично присутствуя на народном собрании, заставил афинян принять предложение о передаче власти тридцати олигархам (прим. пер.).], а через пару месяцев им были изгнаны все самосские демократы (Ксенофонт «Греческая история», 2, 3, 6-7); но было повторено после восстановления демократии (403-402 гг. до н. э.) для самосских изгнанников[108 — Tod, A Selection, nr. 97.] Этот чрезвычайно выразительный эпизод обнаруживает осознание, пусть in extremis, того, сколь решающий характер приобретает фактор «количества» (ущемленный слишком скупым распределением вожделенного блага «гражданства»); и демонстрирует силу «классовой» солидарности между народными партиями разных городов. Этим фактом нельзя пренебрегать, он корректирует общий, весьма приблизительный взгляд на союзников как на «жертвы» господствующих городов. Это верхушке городов-союзников приходится туго, а никак не демосу (народной части), что хорошо понимал и описывал в полемически заостренной манере автор трактата «Об афинском государственном устройстве».
Аналогичным, даже более серьезным, было положение в Спарте. Там преимущественное право спартиатов (то есть единственных истинно «равных») начало подвергаться сомнению вскоре после великой военной победы над Афинами: заговор Кинадона, выражавший интересы впавших в нищету, но все же свободных по состоянию спартанцев относится к 398 г. до н. э. Было принято решение изгнать мятежников из общины, отчего она еще более оскудела. Во времена восстаний мессенцев заговорили о том, что крайнее средство добавить свежей крови в приходящую в упадок общину — сочетать спартанских женщин с периеками[109 — Периеки (от греческого «живущие вокруг») — в древнегреческих государствах Спарте, Аргосе, Фессалии и др. неполноправная часть населения: лично свободная, в отличие от илотов, прикрепленных к земле, но не имеющая политических прав (прим. пер.).], то есть произвести в скором будущем некоторое дополнительное количество спартанцев для подкрепления сил. Такая система «разведения» людей, направленная на решение все более острой демографической проблемы, не была новой для Спарты. Однако решительная попытка переломить ситуацию и тут слишком запоздала: ее предпринял Клеомен III, царь-реформатор и «революционер», разбитый в битве при Селласии (222 г. до н. э.) македонским царем Антигоном, которого призвал Арат, крупнейший представитель Ахейского союза[110 — Ахейский союз (Ахейская лига) — антимакедонское объединение древнегреческих городов Пелопоннеса (ок. 280-146 до н. э.). Л. Канфора описывает события 224-223 гг до н. э., когда спартанский царь-реформатор Клеомен III овладел рядом городов Ахейского союза и потребовал гегемонию, на что правящие круги союза пойти не могли, так как боялись реформ, аналогичных спартанским. Арат, руководитель Ахейского союза, предъявил Клеомену заведомо невыполнимые условия начала переговоров, тем самым расстроив мирный договор. Это вызвало возмущение городов союза. Теперь города, даже исконно ахейские, открывали ворота Клеомену, стоило тому подойти к городу. Спартанцы заняли Коринф и осадили его крепость Акрокоринф. Начался распад Ахейского союза. Арат фактически присвоил себе диктаторские полномочия. Угроза восстания на Пелопоннесе и страх потери богатства и влияния заставили Арата предать то, ради чего он боролся всю свою жизнь, — независимость Эллады от Македонии. Получив отказ в помощи от Этолийского союза и Афин, Арат призвал на помощь македонского царя Антигона III Досона, который охотно откликнулся и явился с войсками на Пелопоннес, разбив Клеомена и заняв Коринф в 223 г. до н. э. (прим. пер.).], любимец Полибия, воспевшего «миротворческое» господство Рима над Грецией.
Через несколько столетий, в начале II в. н. э., размышляя над причинами упадка греческих городов, историк Корнелий Тацит вложит в уста императора Клавдия достопамятную речь о правах гражданства: «Что же погубило лакедемонян и афинян, хотя их военная мощь оставалась непоколебленной, как не го, что они отгораживались от побежденных, так как те — чужестранцы (pro alienigenis)?» («Анналы», XI, 24, 4)[111 — Перевод А. С. Бобовича, ред. Я. М. Боровского.] Тацит верно уловил связь между замкнутостью общины и ее упадком. Да и сам Полибий говорил об олигантропии (XXXVI, 17).
Самый известный и поучительный пример упорной, самоубийственной замкнутости — эфемерная и неловкая попытка массового освобождения рабов в Аттике, предпринятая в разгар паники, которую вызвала в 338 г. до н. э. победа Филиппа Македонского над греческой коалицией, возглавляемой Демосфеном. Македонская фаланга опрокинула греческие войска, и ничто не мешало предприимчивому и неутомимому победителю двинуться прямо на Афины, совершенно беззащитные. Филипп, который пользовался вполне заслуженной славой разрушителя городов, представлял собой столь грозную опасность, что видный политик, известный враждебным отношением к Македонии, оратор Гиперид, предложил сотворить, так сказать, из ничего огромное войско для защиты Афин в этих чрезвычайных обстоятельствах, то есть немедленно освободить около 150 тысяч рабов, которые в пределах Аттики трудились на полях или в рудниках (фрагм. 27-29 Blass-Jensen). Но был немедленно препровожден в суд, где ему предъявили обвинение в «противозаконна (самое страшное, какое только было в Афинах). Кто же выдвинул это обвинение? Образец народного вождя, «пес народа» Аристогитон встал на защиту демократии (таков смысл обвинения в «противозаконии») против недолжного, неслыханного, чудовищного расширения гражданства. Те двадцать тысяч с небольшим полноправных граждан, какие в то время проживали в Аттике, потерялись бы в более широкой реальности, которую бы явила собой демократия для всех: их бы захлестнула эта волна. Аргумент, приведенный Аристогитоном (известный нам из более позднего источника), хоть и прозвучал в уникальный, драматический момент истории Афин, был все же типичен для демократической риторики. «Враги демократии, — гремел Аристогитон, — в мирные времена уважают законы и, так сказать, вынуждены не преступать их; но когда идет война, они легко находят разные предлоги, чтобы терроризировать граждан, утверждая, что невозможно спасти город, если не принять противозаконное предложение!»[112 — Jander K., Oratorum et Rhetorum Graecorum nova fragmenta, Berlin, 1913, nr. 32.].
Демократическая законность, покушение на демократию, интересы «народа». Такой арсенал бездумно использовал и сиракузский демагог Атенагор, который вещал — афиняне между тем уже подплывали к Сиракузам, — что тревога по поводу «пресловутого» нападения афинского флота есть не что иное, как «козни олигархов» (Фукидид, VI, 36-40); этот же арсенал подошел и для эгоизма полноправных граждан, которые никак не могли допустить, чтобы их число увеличилось за счет массового освобождения рабов, пусть даже Филипп, ненавистный Филипп и стоял у ворот беззащитного города. Излишне говорить, что выступление Аристогитона против «незаконной», «антидемократической» инициативы Гиперида имело полный успех.
3. КАК ВЕРНУЛАСЬ В ИГРУ И КАК В КОНЦЕ КОНЦОВ СОШЛА СО СЦЕНЫ ГРЕЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
Народ по воле Божией есть источник всякой справедливой власти. Общины Англии, собравшиеся в Парламенте, избраны народом и представляют его, а значит, являются верховной властью в стране. Все, что будет учреждено или объявлено в Палате Общин собравшегося Парламента, имеет силу закона, который жители этой страны обязаны уважать, даже если одобрение короля и Палаты Лордов и не будет получено». 4 января 1649 года Rump Parliament («Урезанный парламент», «Охвостье») — то, что осталось от Долгого парламента после «усечения» (ареста 90 депутатов, несгибаемых пресвитериан), произведенного «чисткой Прайда»[113 — «Чистка Прайда» — выдворение из Парламента солдатами под командованием полковника Томаса Прайда пресвитериан (сторонников соглашения с королем Карлом I) — членов Палаты общин, что привело к переходу власти в
