убит фашистами (прим. пер.).] отправился в Сенат голосовать за доверие правительству Муссолини, а в интервью, которое он дал газете «Giornale d’Italia», определил этот свой поступок как «благоразумный и патриотический»[406 — Текст знаменитого интервью был недавно опубликован в Веdeschì G., La fabbrica delle ideologie. Il pensiero politico italiano del Novecento, Laterza, Roma-Bari, 2002, p. 209.].
Многие, и тогда, и после, задавались вопросом: куда подевался, что делал в то время, почему никак не реагировал «народ»? Больше всех были разочарованы — видя, как «народ» примыкает к фашизму, — проповедники врожденных «здоровых инстинктов» «массы»: предрассудок, укоренившийся в сентиментальном демократизме. Осмысление того, как создавался электорат вокруг фашистских режимов, которое проделали в разгар событий критически настроенные умы (Розенберг в Германии, Тольятти, изгнанный из Италии), разрушило эту романтическую иллюзию, а вместе с тем и парализующий предрассудок, согласно которому наличие широкого электората и достижение консенсуса само по себе является главным доказательством действенности той или иной политики.
В России первые послевоенные выборы, выборы в Учредительное собрание, проводились 25 ноября 1917 года: дней через двадцать после революции или, если точнее определить это событие, после захвата в Петербурге всех властных структур солдатами, которых сподвигли на это большевики; короче, после бегства Керенского. 7 ноября, или 25 октября по старому стилю, переворот увенчался успехом; в тот же самый день в Петрограде бурно проходил Всероссийский съезд Советов. Съезд, поставленный перед свершившимся фактом, должен был принять изгнание Керенского, вследствие чего социал-демократическая партия разделилась: те, кто остался верен Керенскому, покинули зал; те, кто поддерживал большевиков, остались. Съезд узаконил произошедшее и принял решение немедленно сформировать первое правительство Народных комиссаров, в состав которого вошли собственно большевики и левые социалисты-революционеры. Делегатами от тех и других были в основном крестьяне из отдаленных губерний. Не случайно оставшиеся депутаты приняли два декрета: а) о немедленном заключении мира; б) об экспроприации земли.
Начался короткий период «коалиционного» правления. Он продлился до марта 1918 года, когда Россия приняла жесточайшие условия Брест-Литовского мира и, будучи в корне не согласны с таким шагом, левые социалисты-революционеры покинули коалицию. Но до означенного кризиса, с ноября 1917 по март 1918 года, правительство Ленина и комиссаров работало вместе с социалистами-революционерами (левыми). И обе партии вступили в такую фазу коалиции, что совместно провели две «выборные» акции: выборы в Учредительное собрание 25 ноября и его эфемерную инаугурацию (18 января 1918 года).
Число проголосовавших 25 ноября 1917 года, без сомнения, знаменательно: почти 42 миллиона голосов при населении, которое в 1920 году составляло 108 миллионов жителей. Это — около 40% населения; не слишком много, если учесть, что женщинам было предоставлено право голоса; и все-таки весьма неплохой показатель явки, если иметь в виду, что страна все еще находилась в состоянии войны (только 8 ноября прозвучал призыв к немедленному заключению перемирия), и в ней царил хаос, неразлучный с любым коренным изменением строя, когда новая власть еще должна была утвердиться на обширной (в случае России — безмерной)территории.
Обе партии старательно проводили предвыборную кампанию и созывали своих избирателей к урнам. Это несомненно, иначе не был бы достигнут такой значительный процент участия. Большевики собрали чуть меньше 10 миллионов голосов (четверть электората); социалисты-революционеры — 22 миллиона. Они в одиночку представляли большинство. Меньшевики (то есть социал-демократическое «меньшинство») получили едва 700 тыс. голосов, а все прочие партии, вместе взятые, — около 5 миллионов.
Артур Розенберг предложил интересное прочтение этих результатов, явно неутешительных для большевиков, но двусмысленных и для социалистов-революционеров. «Огромные массы крестьян, отметивших в своих бюллетенях социалистов-революционеров, предполагали тем самым, что они голосуют за экспроприацию земли, а не за Керенского; но списки социалистов-революционеров почти повсеместно возглавляли сторонники Керенского, которые и прошли в Собрание». Таким образом, решение не признавать новоизбранное Собрание — поскольку оно отказалось признать новое правительство — было принято совместно большевиками и социалистами-революционерами (те в числе первых оспорили результат, дававший преимущество другой фракции их же собственной партии, разрыв с которой оказался непреодолимым). Так что Учредительному собранию была уготована очень короткая жизнь; наверное, мы не ошибемся, если скажем, что при самом своем рождении оно не соответствовало расстановке политических сил в стране. «Если бы Ленин тогда назначил новые выборы, — отмечает, или, вернее, предполагает Розенберг, — он получил бы по всей стране подавляющее большинство»[407 — Rosenberg A., Storia del bolscevismo (1932), итал. перевод, Sansoni, Firenze, 1933, p. 120. Мнение Ленина об органе, который он со всей резкостью назвал «хлевом буржуазного парламентаризма» («Государство и революция», гл. 3, 3), выражено достаточно ясно: «Выход из парламентаризма, конечно, не в уничтожении представительных учреждений и выборности, а в превращении представительных учреждений из говорилен в <<работающие» учреждения». В центре всего этого жестко написанного параграфа стоит никчемность парламентской «работы» по сравнению с силами, стоящими за ней (канцелярии, главный штаб, бюрократия и т. д.).]. Проверить такое предположение, разумеется, невозможно.
Революционный процесс, который протекал в лихорадочном темпе после Октябрьской революции, — утверждает Отто Бауэр, — позволил большевикам разогнать Учредительное собрание, избранное несколько недель назад в совершенно иных условиях и уже не отвечающее требованиям новой революционной ситуации, и передать всю власть в руки советов. Даже и в тот момент Бухарин предлагал силой выдворить правых из Учредительного собрания, как в свое время Кромвель удалил пресвитериан из Парламента, или как якобинцы исключили жирондистов из Конвента и отправили их на гильотину; а власть передать оставшейся части Собрания, расценивая его как Конвент. Ленин, однако, предпочел вовсе разогнать его[408 — Bauer, Tra due guerre mondiali?, p. 184.].
В самом деле, правительство комиссаров и Ленин in primis высказались в тот момент за структуру, которая стала с 1905 года новой формой демократии, не парламентской, а «советской» (отсюда советские республики): она представлялась — насколько можно было тогда судить — новой и современной формой «прямой» демократии. О такой форме правления речь не заходила с самого падения Коммуны. В заключительной части своей «Истории русской революции» Троцкий определяет Съезд советов, собравшийся в Смольном институте в Петрограде в тот же самый день (25 октября по старому стилю), когда большевики силой взяли власть, «самым демократическим из всех парламентов в мировой истории». Роза Люксембург (полемизируя с Троцким) выступила с резкой критикой роспуска Собрания[409 — Luxemburg R., Gesammelte Werke, IV (August 1914-Januar 1919). Dietz Verlag, Berlin, 1974, pp. 353-365.]. Тот факт, что в момент, когда решалась судьба Учредительного собрания, социалисты-революционеры, все еще находившиеся в правительстве, разделили ответственность с большевиками и вместе с ними сделали выбор, чреватый последствиями, нельзя игнорировать. В полном несогласии, навсегда порвав с большевиками, они вышли из коалиционного правительства только после того, как был ратифицирован кабальный мирный договор с Германией, то есть через два месяца.
Но тогда события гораздо более тревожные, нежели выборные страсти, сотрясали огромную страну. После сепаратного мира, заключенного русскими, державы Антанты сочли себя вправе воспринимать новое русское правительство как врага и открыто вторглись на территорию едва родившейся республики, поддерживая монархистов и «белых», развязавших яростную гражданскую войну. Во внутреннюю гражданскую войну в России вмешались внешние силы. Надвигалась «европейская гражданская война».
12. «ЕВРОПЕЙСКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА»
Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если на Западе люди слишком глупы и слишком слепы, чтобы это понять, я буду вынужден достичь соглашения с русскими, чтобы разбить Запад, а потом бросить все мои силы на Советский Союз.
Гитлер — Карлу Буркхардту[410 — Буркхардт, Карл Якоб (1891-1974) — швейцарский дипломат и историк. В 1937-1939 гг. — верховный комиссар Лиги Наций по делам вольного города Данцига; президент Международного комитета Красного Креста (1945-1948) (прим. пер.).], Комиссариат Лиги Наций
Не всем известно, что и Черчилль, и де Голль, два великих деятеля европейской истории XX века, родившиеся соответственно в 1874 и 1890 годах, сыграли заметную роль в нападении союзников на русскую республику, которое последовало за денонсированием (на Лондонской конференции 18 марта 1918 года) Брест-Литовского мирного договора[411 — …денонсированием… Брест-Литовского мирного договора — 18 марта 1918 г. было опубликовано заявление стран Антанты о непризнании ими сепаратного мира Советской России с Германией, Австро-Венгрией и Турцией (прим. пер.).] между Россией и центральноевропейскими империями. Участие обоих в подготовке этого нападения символично. Собственно, решение об интервенции приняла пресловутая конференция в Лондоне. В России вследствие революционного переворота сменился режим; новое правительство держалось, не без серьезных трудностей, в условиях неожиданно долгой гражданской войны, отбивая атаки «белых» мятежников, которые наступали со всех четырех сторон, от Крайнего Севера до Дальнего Востока, от польских границ до Балтики. Отвергнуть перемирие, заключенное новым правительством, расценив его как «предательское» нарушение военных договоров, подписанных предыдущим правительством, это с точки зрения международного права вещь гораздо более серьезная, чем решение нацистов оккупировать Италию после того, как правительство Бадольо подписало сепаратный мир 8 сентября 1943 года[412 — …правительство Бадольо подписало сепаратный мир 8 сентября 1943 года — Бадольо, Пьетро (1871-1956) — маршал Италии; в 1943 г., после неудач итало-германских войск в Северной Африке и Сталинградской битвы организовал заговор против Муссолини с целью заключения мира со странами антигитлеровской коалиции. 25 июля 1943 г. Муссолини был смещен и арестован, а Бадольо возглавил новое правительство. Он ввел военное положение и подавил выступления коммунистов, которые могли бы спровоцировать Германию на захват страны, но в сентябре, после подписания правительством Бадольо безоговорочной капитуляции, большая часть Италии все равно была оккупирована вермахтом (прим. пер.).]. Прямая интервенция в страну, объятую гражданской войной, — вот что имело место в России. В свое время, в 1871 году, прусские войска, встав лагерем вблизи Парижа, «спокойно наблюдали» за тем, как разворачивалась с марта по май гражданская война между правительством Тьера и Парижской коммуной. Но к 1918 году времена изменились к худшему, если говорить о «хорошем воспитании»: длившаяся уже несколько лет война («бессмысленная бойня», по удивительно точному, но бессильному что-либо изменить определению папы римского) привела к тому, что правительства перестали гнушаться преступных методов. Эта война явилась прообразом всего, что принес с собой XX век: от временного отказа от принципов «демократии» до геноцида.
Черчилль, военный министр в кабинете Ллойд-Джорджа (он вошел туда как либерал, не как консерватор), снарядил английский экспедиционный корпус, который летом 1918 года захватил Архангельск и Мурманск с целью оказать поддержку войскам «белого» генерала Колчака. Предлогом послужило то, что таким образом якобы вновь открывался восточный фронт против Германии. Разумеется, в сторону немцев не было сделано ни единого выстрела, все военные действия были направлены против «красной» армии. Истинные цели английского экспедиционного корпуса демонстрирует тот факт, что летом 1919 года
