— продолжал писатель, — из этих сожалений родился законопроект Мундта-Никсона, и если он превратится в закон, это станет решающим и опасным, хотя и не первым шагом к американскому фашизму». Признаком такого сдвига кажется ему безразличие Соединенных Штатов «перед лицом ужасов, какие творятся сегодня в Греции, где убивают заложников, где ежедневно расстреливают партизан-коммунистов: преступления реакционного режима, не идущие ни в какое сравнение с тем, что произошло в Чехословакии». Такие слова привели активистов комитета к убеждению, что и Манн — как Чарли Чаплин[551 — Чаплин удостоился чести быть изобличенным в качестве «коммуниста» и вдобавок «еврея» также и Джорджем Оруэллом, который включил его в свой доносительский список из 135 имен; туда, в частности, вошли Исаак Дойчер и Эдвард Халлет Карр.], Мозес Финли, Дэшил Хэмметт и многие другие, подвергшиеся преследованиям, — является «коммунистом». Собственно, и Никсон никогда не скрывал своего прошлого. 5 октября 1999 года Национальные архивы Вашингтона «рассекретили» 445 часов разговоров, которые он, будучи президентом, вел в Белом доме в феврале — августе 1971 года, и среди многих перлов особенно блещет один, когда Никсон, обращаясь к своему верному Халдеманну[552 — Халдеманн, Гарри Роббинс (1926-1993) — американский политик и бизнесмен, соратник президента Никсона, после Уотергейтского скандала осужденный на 18 месяцев тюрьмы за «сокрытие улик и препятствование правосудию» (прим. пер.).] (одному из главных действующих лиц «Уотергейта»[553 — «Уотергейт» — политический скандал в США в 1972-1974 гг. в связи с установкой подслушивающей аппаратуры в вашингтонском отеле «Уотергейт», в штабе кандидата в президенты от демократической партии Джорджа Макговерна, соперника тогдашнего президента, республиканца Ричарда Никсона. Никсон был переизбран на второй срок, но под давлением кампании в прессе был вынужден подать в отставку (прим. пер.).]), сказал: «Я хочу держать под контролем любой мало-мальски значимый сектор, где есть евреи. Имеются исключения, но вообще я не доверяю этим ублюдкам».
Подобные люди, находившиеся в тени при президентстве Трумэна, взяли свое, когда в 1952 году помогли генералу Эйзенхауэру победить на президентских выборах. (Никсон был вице-президентом два срока, до 1960 года, когда в свою очередь потерпел поражение от Кеннеди, получившего широкую поддержку избирателей и убитого в ноябре 1963 года теми, кто считал его «филокоммунистом».) Эти люди решили, что настал момент «поквитаться с коммунистами» и воплотить в жизнь, в общих чертах, тот сценарий, о котором говорит Манн в начале своей речи: милитаризация Федеративной Германии (образованной в 1949 году) вопреки любым предложениям о нейтралитете в обмен на объединение; включение ФРГ в западную оборонительно-наступательную систему; признание франкистской Испании в виду ее скорого вступления в Атлантический блок. Предложение о принятии франкистской Испании в НАТО было одобрено американским Сенатом на заседании комиссии по международным делам и принято единогласно Палатой представителей 14 июля 1955 года. В резолюции, в частности, говорилось:
Испания является важным звеном в защите Западной Европы от международного коммунистического империализма. Соединенные Штаты уже располагают в Испании важными военными базами /которые Франко охотно предоставил США/ и Испания дружески помогает Соединенным Штатам содержать эти базы. Таким образом, будет весьма уместно предложить Испании стать членом Северо-Атлантического договора и войти в его организацию (НАТО), присоединившись к другим нашим союзникам[554 — Текст опубликован в «Annuario di politica internazionale», Ispi, voi. XII (1955), p. 324.].
Государственный секретарь Джон Фостер Даллес лично встретился с каудильо Франсиско Франко 1 ноября 1955 года. Совместное коммюнике, распространенное в этой связи, ссылается на военный договор (совместная оборона) и на экономические соглашения (помощь США Испании), заключенные самим Даллесом в сентябре 1953 года, и с удовлетворением констатирует полное согласие сторон «по всем вопросам» международной политики.
С приходом новой республиканской администрации и с назначением Джона Фостера Даллеса, брата главы ЦРУ, на должность государственного секретаря Европе снова брошен вызов, а лозунг нового государственного секретаря звучит как «Roll back», «отогнать назад» Советский Союз. Передним краем этого нового фронта должна была стать Федеративная Германия.
Сегодня, когда Федеративная Германия, объединенная в 1990 году, является экономическим колоссом в центре Европы, управляется социал-демократами и партией «зеленых», а ее министр иностранных дел воспитан на культурно-политическом опыте студенческого «радикализма» 1968 года и последующих лет, нелегко восстановить и рассмотреть под адекватным углом зрения образ Федеративной Республики Германии от Аденауэра до Брандта.
Само рождение Федеративной Республики было обусловлено «холодной войной». Начатое на Лондонской конференции 27 мая 1948 года превращение в «Федеративную Республику Германию» трех западных оккупационных зон явилось предпосылкой для аналогичной инициативы в зоне советской оккупации (август 1948). Оба государства в целом формируются к концу 1949 года. И, что симптоматично, оба призывают, во вступительных статьях соответствующих конституционных актов, к объединению Германии. Три западные зоны на начальном этапе не были однородны. Большему богатству и политической активности британской зоны (главный город— Гамбург) противостоит более жесткий контроль и более консервативная атмосфера в зоне американской оккупации (в основном в Баварии). Что до Франции, то здесь складывается совершенно особая ситуация. Природа франко-германских отношений непростая, она осложнена исходным стремлением французов к расчленению Германии, интернационализации Рурской области и оккупации — осуществленной на деле — Саара (который будет возвращен Германии только в 1954 году, после референдума). В выборе той или иной перспективы колебались все. На Тегеранской конференции (28 ноября 1943 года) Рузвельт предложил разделить Германию после победы на пять автономных государств, отдав Кильский канал, Рур, Саар и Гамбург под контроль ООН. Черчилль предложил создать крупную австро-баварскую федерацию и отделить Рур и Вестфалию от Пруссии. Было решено создать комитет, возглавляемый английским министром иностранных дел Иденом, в который вошли также советский и американский послы; комитет должен был рассмотреть «процедуру расчленения Германии»; все сошлись на том, что лишь на втором этапе будет рассмотрен вопрос, «включать ли в его состав французского представителя». Этот комитет ничего не выработал, и, к изумлению западных союзников, в тот самый день, когда немцы сдались, 8 мая 1945 года, Сталин заявил, что «СССР не имеет ни малейшего намерения расчленять или уничтожать Германию»[555 — «Правда», 10 мая 1945 г.].
Андре Фонтен в «Histoire de la guerre froide» [«История холодной войны»] (1965) задается вопросом, какие причины заставили Сталина столь неожиданно сделать «крутой поворот». И предполагает, будто он намеревался «завладеть всей Германией, опираясь на просоветские элементы среди немцев»[556 — Fontaine A., Storia della guerra fredda, итал. перевод, Il Saggiatore, Milano 1968, I, p. 265.]. Милован Джилас[557 — Милован Джилас (1911-1995) — югославский политический деятель, сподвижник Тито, член ЦК компартии Югославии, министр и вице-президент СФРЮ — в 1953-1954 гг. выступил с резкой критикой «сталинских методов» в политике СССР и СФРЮ и обнародовал свой тезис о возникновении в социалистических странах нового правящего класса привилегированной партийной номенклатуры. Джилас был смещен со всех постов, лишен наград и неоднократно приговаривался к тюремному заключению. Его книги «Новый класс: Анализ коммунистической системы» (1957) и «Беседы со Сталиным» (1962), имели большой резонанс на Западе и были запрещены в большинстве социалистических стран (прим. пер.).] в своих «Conversations with Stalin» [«Беседы со Сталиным»], вышедших в Нью-Йорке в 1962 году, вспоминает заявление, сделанное Сталиным в январе 1947 года на встрече с югославскими представителями (среди которых был Джилас): «Германия останется разделенной; западники завладеют Западной Германией, а мы сделаем из Восточной Германии наше государство»[558 — Gilas M., Conversazioni con Stalin (1962), итал. перевод, Feltrinelli, Milano, 1978, p. 158.]. По мнению Вилфрида Лота, историка из Гессенского университета, Восточная Германия все же была «нелюбимым ребенком» Сталина («Stalins ungeliebtes Kind» называется его работа, вышедшая в издательстве «Ровольт» в 1994 году): историк считает, что в действительности Сталин предпочел бы объединение Германии (а значит, ликвидацию ГДР) в обмен на нейтралитет воссоединенного немецкого государства; это предлагалось в ноте, которую Громыко представил трем министрам союзников 10 марта 1952 года. Из недавно появившихся документов явствует, что после смерти Сталина его «самое доверенное лицо» в советской верхушке, Берия, вскоре уничтоженный соперниками (июль 1953), повторно высказал то же предложение. Очевидно, признавалось, что столь отдаленный аванпост трудно удерживать; не случайно первые серьезные затруднения были вызваны как раз Берлинским восстанием в июне 1953 года[559 — Берлинское восстание в июне 1953 года — массовые антиправительственные выступления рабочих ГДР, требовавших восстановления старых норм зарплаты, снижения цен на основные продукты, свободных выборов (прим. пер.).], которое было подавлено советскими войсками при полном разброде в среде запаниковавших руководителей нового восточногерманского государства.
Тема воссоединения, разумеется, использовалась на Западе как боевой клич; она послужила созданию специфической западногерманской «атмосферы», особенно в эпоху Аденауэра, когда западногерманское государство полностью и безусловно включалось во все наднациональные структуры и организации Запада. Энцо Коллотти в своей работе «История двух Германий» хорошо охарактеризовал эту атмосферу:
Создать сильную Германию, вооруженную материально и духовно, способную выдержать столкновение с Востоком в обстановке непрекращающейся внутренней и международной напряженности, благодаря, с одной стороны, духу антикоммунистического крестового похода, а с другой — постоянно возникающим территориальным претензиям к восточным соседям. Лозунг воссоединения Германии должен был способствовать поддержанию, гальванизации, устремлению к единой цели, слиянию в едином порыве всех мотивов, которые лежали в основе пресловутой напряженности, которую продолжал подпитывать западнический, атлантический экстремизм. Но за фасадом этой политики воссоединения не было ничего, кроме пустоты: никаких переговоров с Востоком, никаких контактов, ни единого жеста, который мог бы тем или иным образом восстановить доверие к Германии, непоправимо разрушенное нацизмом; немцы даже не отреклись от Мюнхенского договора[560 — Collotti E., Storia delle due Germanie, Einaudi, Torino, 1968, p. 174.].
На самом деле Федеративная Германия первых десяти лет, до взрыва протестов, до открытия, на уровне коллективного сознания, «немецкой вины» и нераздельности таких феноменов, как нацизм и геноцид, была страной, чье «высокое» начало, представленное передовой юридической культурой — происходящей (как, собственно и конституционный комитет Народного совета (Volksrat)[561 — Немецкий народный совет (Volksrat) — в 1948 г. — переходный законодательный выборный орган в советской зоне оккупации Германии, подготовивший образование Германской Демократической Республики (7 октября 1949 г.) (прим. пер.).] в Восточной Германии) от лучших веймарских традиций и еще от укрепившегося социалистического движения (на первых общих совещаниях в 1949 году оно не уступало по силе ХДС-ХСС), — было сведено на нет духом реваншизма, если не откровенного нацизма, признанного и пестуемого с тем же бесстыдством, с каким на другой клетке шахматной доски, но с аналогичной целью был вовлечен в «атлантическое» дело пиренейский фашистский режим.
С фотографической точностью отобразил ситуацию, сложившуюся к 1959 году в Федеративной Республике, Тет Харенс Тетенс, немецкий еврей, эмигрировавший в США после 1933 года и оставшийся после войны в
