направлении прогресса, но привнесенный им дух новизны не выветрился так скоро. В 1829 году под сильным давлением Ирландии был отменен ненавистный Test Act, или «Закон о присяге», согласно которому, чтобы занимать какой-либо государственный пост, нужно было принадлежать к государственной англиканской церкви. Движению английской политики к либерализму и на этот раз способствовала — если не вдохновила его — кампания борьбы за права религиозного меньшинства.

Тем временем достиг своей кульминации промышленный переворот, зримым символом которого явилась первая железная дорога (Манчестер — Ливерпуль, сентябрь 1830). С неуклонным развитием капиталистических фабрик рушилось традиционное превосходство крупных землевладельцев-тори, которым избирательная система гарантировала также и преобладание в парламенте. Речь идет о так называемой системе «гнилых местечек». Мелкие городишки, вовсе обезлюдевшие или насчитывавшие какую-нибудь горстку избирателей, из-за абсурдного, несправедливого деления на избирательные округа направляли в Палату общин больше представителей, чем густонаселенные города с высоким уровнем промышленного производства. Толчок к реформе избирательной системы был дан новым монархом, взошедшим на престол в 1830 году, Вильгельмом IV, который симпатизировал вигам. Впервые образовалось правительство, состоящее из либеральных тори и вигов; во главе его встал Чарльз Грей. События, происходившие по ту сторону Ла-Манша, повлияли на принятие столь непростого решения. Уступка в вопросе по закону о выборах означала для крыла несгибаемых тори, по-прежнему имевших явное преобладание, крайне значительное ослабление их власти. Поэтому Палата лордов определенно заблокировала бы реформу. Но в июле в Париже неожиданно вспыхнула революция, и это убедило пэров смягчить позицию, ибо неуступчивость в данном вопросе могла бы вызвать волнения и мятежи и в Англии тоже. Избирательная реформа была окончательно одобрена в апреле 1832 года. Речь, конечно, не шла о всеобщем избирательном праве, которое казалось ересью даже в 1861 году Джону Стюарту Миллю («Рассуждения о представительном управлении»), но монополия богачей на места в парламенте была подорвана: в Палату общин проник «дозор» радикалов.

В 1833 году Палата общин утвердила первый закон о работе на фабриках. Было запрещено использовать на фабрике труд детей моложе девяти лет (кроме фабрик, где обрабатывался шелк!), а для детей старше девяти лет была установлена максимальная продолжительность рабочего дня. Эта карикатура на социальное законодательство верно отражает основную черту «манчестерского» капитализма: его способность вовлекать подавляющую часть городского населения в производственный цикл, «заражать» все общество. Кратко и с поразительной убедительностью этот феномен описал Маркс в первой главе «Манифеста коммунистической партии» (февраль 1848):

Буржуазия подчинила деревню господству города. Она создала огромные города / …/ и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни. /…/

Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала /…/ многочисленные /…/ производительные силы. /…/

Современная промышленность превратила маленькую мастерскую патриархального мастера в крупную фабрику /…/ Массы рабочих, скученные на фабрике, организуются по-солдатски. Как рядовые промышленной армии, они ставятся под надзор целой армии унтер-офицеров и офицеров.

Все промежуточные классы «опускаются в ряды пролетариата», частью оттого, что их маленького капитала недостаточно для ведения крупных промышленных предприятий и капитал не выдерживает конкуренции, частью потому, что их умения обесцениваются новыми методами производства. Так рекрутируется пролетариат из всех классов населения. А во второй главе он изобличает одну из самых лицемерных ипостасей господства буржуазии, прикрывающейся моралью «среднего класса»:

В совершенно развитом виде она /семья/ существует только для буржуазии; но она находит свое дополнение в вынужденной бессемейности пролетариев и в публичной проституции. /…/ Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми внушают тем более отвращения, чем более разрушаются все семейные связи в среде пролетариата благодаря развитию крупной промышленности, чем более дети превращаются в простые предметы торговли и рабочие инструменты.

Очевидно, что речь здесь идет о массовом применении детского труда, которому реформы просвещенного правительства Грея поставили весьма хрупкий заслон.

Ясно, что подобный обзор, учитывая время и место его замысла и написания, сугубо реалистичен и содержит в себе практически неизбежный политический вывод: веру в сокрушительную силу всеобщего голосования, призванного расшатать этот общественный «порядок». Обзор стремительной пролетаризации общества на примере самой передовой страны в Европе (и в те времена единственной мировой державы), то есть Англии, чей опыт подтверждался и быстрой эволюцией в том же направлении «буржуазной» Франции Луи-Филиппа, мог иметь единственный логический вывод: не утопическую, но конкретную программу: немедленный захват политической власти огромным большинством населения, то есть именно завоевание демократии. В прикладных, «программных» частях «Манифеста» это ясно высказано в начале и в заключении второй главы («Пролетарии и коммунисты»):

Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям. У них нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом. /…/ Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти.

И совершенно недвусмысленно в заключении этой главы провозглашается, что «первым шагом» является «завоевание демократии». Такое завоевание станет предпосылкой для того, чтобы «вырвать» — благодаря «политическому господству» — «у буржуазии шаг за шагом весь капитал».

Все это самым несомненным образом означает, что целью как раз и является разрушение того преимущества, которое позволяет классу, господствующему, несмотря на свою малочисленность, над остальным обществом, удерживать политическую власть. Пролетариат (то есть, согласно достоверным данным за текущий период времени, преобладающее большинство населения, почти целиком вступившего на путь пролетаризации) должен «завоевать политическую власть», что принимается как синоним «завоевания демократии». Вот в чем значение равного избирательного права, и вот почему равное избирательное право вызывает такой ужас в противоположном лагере.

В момент написания «Манифеста» в феврале 1847 года Маркс не предвидит февральской революции в Париже. Было бы ошибкой перспективы услышать в этой маленькой книжке, чреватой будущим (но только не завтрашним днем) трубные звуки, предвещающие европейскую революцию. Как хорошо сказал Эрик Хобсбаум[237], «Коммунистический Манифест Маркса и Энгельса — объявление будущей войны против буржуазии, но на текущий момент — заключение союза, во всяком случае, это так для Германии»[238]. Хобсбаум напоминает, что в 1848 году именно рейнские промышленники предлагают блестящему тридцатилетнему публицисту Карлу Марксу возглавить их радикальный орган печати, «Neue Rheinische Zeitung» [«Новая Рейнская газета»]: «Он согласился и руководил газетой не только как коммунистическим органом, но и как рупором и проводником идей немецкого радикализма». Подобная риторика характерна для коммунистической агиографии, склонной к мистификациям и обобщениям задним числом. После февраля и после июня 1848 года Маркс пишет — и это очевидно — совсем не то, что в декабре 1847-го.

В политическом плане программа «Манифеста» — это программа поиска союзников, причем в широком диапазоне и без особой разборчивости, а вовсе не программа захвата власти. Вот почему целью является «завоевание демократии»: это — непосредственная, необходимая цель, достигнув которой, можно будет «вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал». Задача — добиться успеха на самом ближнем из фронтов, до которого рукой подать: обеспечить победу большинства, в уверенности, что оное большинство, благодаря конкретным действиям коммунистов, научится отличать свои интересы и цели от интересов и целей мизерного, но до сей поры всемогущего меньшинства, в открытую распоряжающегося более или менее ограниченным избирательным правом. Коммунисты должны сыграть важную роль в том, чтобы «пролетариат сформировался в класс», чтобы пролетаризированное большинство населения осознало себя как класс.

В соответствии с такой целью в «Манифесте» выражен всего один призыв: создавать коалицию с другими силами. «После того, что было сказано в разделе II, — так начинается IV и последняя глава под названием «Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям», — само собой разумеется отношение коммунистов к сложившимся уже рабочим партиям»: «само собой» именно потому, что общей целью является «завоевание демократии» (и в этом состоит первостепенный интерес огромной пролетаризированной массы, а у коммунистов нет собственных интересов, они защищают «те же интересы пролетариата»). Вот почему это «само собой разумеется»: выражение резкое, почти надменное (versteht sich von selbst), Маркс добавляет, в качестве наглядного примера: «то есть, их отношение к чартистам в Англии и к сторонникам аграрной реформы в Северной Америке». Программа чартистов вся сконцентрирована на модификации жульнических избирательных механизмов, цензовых и мажоритарных. Вот их требования:

1. Всеобщее избирательное право для мужчин;

2. Пересчет бюллетеней в сомнительных случаях;

3. Ежегодное обновление парламента путем выборов (эмпирическое, весьма уязвимое для критики со стороны благонамеренных граждан, средство против серьезного, периодически возникающего недостатка, на который обратил внимание Руссо именно в отношении «английского народа»);

4. Отмена ценза для избираемых, чтобы неимущие тоже получили возможность быть избранными;

5. Стипендия для депутатов (требование явно дополняет предыдущее и имеет отдаленные корни в Афинах);

6. Равные избирательные округа (даже после ликвидации «гнилых местечек» фактическое положение вещей продолжало оставаться возмутительным и неблагоприятным для оппозиционных партий);

7 Пересмотр списка округов после каждой переписи.

Несомненно, что в этих требованиях заключена программа, направленная на завоевание сильного представительства в парламенте (если не большинства) через всеобщее и равное избирательное право.

Затем авторы «Манифеста» переходят к Франции, другой стране, которую они считают созревшей для «завоевания демократии». «Во Франции, — пишут они, — в борьбе против консервативной и радикальной буржуазии, коммунисты примыкают к социалистическо-демократической партии». В примечании к изданию 1888 года Энгельс объясняет, что понималось в 1847 году под французской «социал-демократической партией»: «Эта партия была тогда представлена в парламенте Ледрю-Ролленом[239], в литературе Луи Бланом[240], в ежедневной печати — газетой “Réforme”». Потом добавляет: «Придуманным ими названием — социалистическо-демократическая — они обозначали ту часть демократической или республиканской партии, которая была более или менее окрашена в социалистический цвет». В предисловии к четвертому немецкому изданию (1890) Энгельс уточняет также, что они с Марксом приняли термин «коммунисты» для своего «Манифеста», потому что «социализм» уже означал скорее буржуазное движение; «коммунизм» же был распространен в рабочей среде: «социализм, по крайней мере, на континенте, был салонной доктриной, коммунизм — наоборот». Коротко говоря, в ту эпоху «социализм» был скорее философски-сентиментально-литературным термином; но уже начиная с Первого Интернационала, основанного в 1864 году, партии трудящихся стали называться социалистическими или социал-демократическими, хотя «Манифест» коммунистов продолжал считаться важным источником, а авторитет обоих его авторов оставался неоспоримым.

В Швейцарии /коммунисты/ поддерживают радикалов, не упуская, однако, из виду, что эта партия состоит из противоречивых элементов, частью из демократических социалистов во французском стиле, частью из радикальных буржуа. Среди поляков коммунисты поддерживают партию, которая ставит аграрную революцию условием национального освобождения. /…/ В Германии, поскольку буржуазия выступает революционно, коммунистическая партия борется вместе с ней против абсолютной монархии, феодальной земельной собственности и реакционного мещанства.

Насколько далек был Маркс от того, чтобы предвидеть ближайший поворот событий, показывает следующий абзац: «На Германию коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне буржуазной