внедрением социализма, рисуя почти однообразную картину во всех странах за исключением Германии. О том, что социализм может иметь национальную окраску, гибкую форму и широкую общественную базу, исключающую господство пролетариата или буржуазии, он не предполагал.
Ученый проследил также развитие социальных идей в Англии и США, подчеркнув существенные качества «английской расы»: инициативу, энергию, силу воли и внутреннюю дисциплину, избавляющую человека искать руководство «вне себя». Социальный идеал англо-саксов он видел в сведении роли государства до минимума и в максимальной инициативе граждан. «Железные дороги, порты, университеты, школы и пр. создаются исключительно волей частных лиц, и государству, особенно в Америке никогда не приходится ими заниматься». Международное право для англичанина, ведущую суровую колониальную политику, – не больше, чем кодекс теоретической вежливости. «Как никакой другой народ, англичане имеют чувство солидарности лишь с людьми своей расы», – писал Лебон.
Все эти черты, по мнению ученого, отличают английских государственных деятелей от французских, «которые занимаются политикой, но не способны преследовать известную политику». Это противопоставление, объясняемое Лебоном «качеством расы», поддерживается воспитанием, непохожим на французское. Оно основано на презрении к книжному образованию и на уважении ко всему, что развивает характер. Профессиональное обучение там преобладает над книжным и классическим. Большую часть занятий в родительском доме, школах и т.п. составляет ручной труд. Однако знаменитых ученых и мыслителей в Англии не меньше, чем в других странах, славящихся учеными силами, отметил Лебон сравнив «холодные» книги французских интеллектуалов и яркие сочинения Тиндаля, Тэна, лорда Кельвина и др.
Подтверждающие эти наблюдения расовые различия народов сохранились до настоящего времени, но их свойства искажены искусственным внедрением интернациональных мотивов, политикой Запада, смешавшей европейские народы с
массой восточных и африканских пришельцев, моральной деградацией и общим упадком культуры. По этим качествам всё труднее отличить англичанина от итальянца, американца от француза…
Описывая ситуацию в Англии, Лебон сообщал, что социалисты там набираются не в зажиточных классах, а среди рабочих. Де Рузье подтвердил этот вывод, указав на то, что Англия готовит поколения способных граждан без насильственных переворотов и грубых политических преобразований. Там рабочие выходят в мировые судьи, в парламент и т.п. «Высокие качества английского рабочего, – писал Лебон, – результат характера расы, а не влияния окружающей среды, так как рабочие других рас /например, ирландцы в США и Англии/ не обнаруживают этих качеств». Частые ссылки на расу придают более гибкий смысл социологическим наблюдениям Лебона, оставляя для читателя возможность сделать самостоятельные выводы.
Ученый отмечал умеренное поведение английского рабочего, прибегающего к стачке лишь в случае замеченной им несоразмерности труда и зарплаты, поскольку тот «не желает разорения хозяина». «Он презирает обычное в латинской расе празднословие в адрес эксплуататоров и ненавистного капитала, зная, что капитал и труд подчинены фактору огромной силы – потребителю». Поэтому, считал Лебон, у англосаксов имеют мало шансов обычные для латинских народов представления о государственном социализме.
Лебон, однако, подметил беспокоящие его свидетельства «прогресса социализма в Англии» /в подобном контексте термин «социализм» приводится в смысле, придаваемом ему Лебоном – И.Б./. – Адепты социализма пополняются там исключительно из рабочих плохо оплачиваемых ремесел, не способных к сложному труду. «Это они кричат, будучи одни в этом заинтересованы, о национализации земли и капитала и о попечительном вмешательстве государства».
Ученый не предвидел усиления американского диктата над Европой, препятствующего национализации в интересах европейских народов. В целом верно описав ситуацию в США, он и здесь пришел к ошибочным выводам: «В Америке социалисты обладают огромной армией приверженцев. Эта армия с каждым днем растет и становится всё более грозной. Она пополняется возрастающей волной эмигрантов чужой крови, не имеющих средств к существованию, людей без энергии… Они составляют сегодня громадный отброс». Лебон пророчил начало «кровавой битвы» и «беспощадное истребление» пришельцев Америкой. Вместо этого до настоящего времени продолжается насыщение Америки иммигрантами неевропейского происхождения со всех континентов без всякого признака их ассимиляции. Ученый не представлял всю глубину будущего падения воспетой им расы.
Густав Лебон заключил свой труд уничтожающей характеристикой хорошо знакомых ему наций. – «Неокрепший национальный дух» – основное свойство латинских народов, к которым верный своей методике ученый причислял и тех, кто «не имел ни капли латинской крови, но в течение долгих веков находился под игом латинских идей». Эти народы «всякую неудачу приписывают не себе, а своим руководителям». Склонные, как заметил Цезарь, опрометчиво предпринимать войны, они приходят в уныние при первых неудачах. Они непостоянны, как женщины /Цезарь, «Галльская слабость»/. Для них характерно отсутствие внутренней дисциплины. Они кажутся склонными к политическим переворотам, но в действительности консервативны. Их революции изменяют одни названия. Франция – лучший пример к этому описанию, доказывающий, что догматический консерватизм всегда вреден для наций. Представляя себя защитником традиции, он на самом деле затверждает сложившийся порядок, не желая и не смея предпринимать решительных действий, приводящих ситуацию в соответствие с требованиями времени. Другими словами, такого рода консерватизм не революционен и потому не имеет исторической перспективы.
Для латинских народов, по словам Лебона, характерна «сверху вниз зависть, снизу вверх презрение». «Стремление к свободе у них слабо… Получив свободу, они стараются отдать ее какому-либо руководителю. Вот почему они их всегда ищут». – Латинские народы только тогда играли заметную роль в европейской истории, когда во главе них стояли крупные личности /в новое время – это Наполеон, Муссолини, Франко/.
Завершая анализ тенденций развития западной цивилизации, сопровождаемый психологическим проникновением в обширный исторический материал, Густав Лебон писал: «Упадок народов происходит вследствие уменьшения, а затем исчезновения в нем высших элементов… Народы приходят в упадок и исчезают с исторической сцены не вследствие понижения умственных способностей, а всегда из-за ослабления характера».
Все описанные Лебоном симптомы резкого упадка переживает демократическая Россия XXI века. [Прим. ред. ВС: Демократия в России носит ярко выраженную форму чиновничьей деспотии и олигархии. Читайте статью Андрея Савельева «Диктатура и тирания».] В свое время Лев Тихомиров и Иван Ильин, надеялись на возрождение русского демократического сознания, будто бы лишенного недостатков, присущих демократии в ее западном облике, а Бердяев и Булгаков уповали на появление в ее рамках духовной аристократии. Однако демократия в любой форме не способна выделить из себя аристократический слой, будучи низкой по духу, по существу и по составу правящих лиц. Напротив, она всегда подавляет усилия аристократичных натур придать обществу благородный вид.
К тому же русское дворянство начала двадцатого века, на которое принято ссылаться, как на образец служения России, не может служить примером подлинной аристократии. Эти выродившиеся отпрыски ведущего сословия практически в полном составе изменили царю и военной присяге в 1917г., вступали в либеральные белогвардейские армии и в масонские ложи за рубежом.
Возрождение сильной независимой России возможно лишь с появлением ряда героических натур, порожденных близостью к русской земле, из недр крестьянства. Только отсюда может выйти новая аристократия, способная повести за собой народ. «Аристократизм составляет закон для человеческих обществ, подобно тому, как он под именем естественного подбора является законом для видов», – писал Лебон. – «Народам, живущим не земледелием, а только промышленностью и торговлей, грозит наибольшая опасность». Трусливое и бессильное городское население с его жалким существованием на подачки коллаборационистской власти может стать лишь послушным материалом для решающих перемен. Полная переделка народного сознания – это дело будущего государства, освобожденного от государственных преступников и предателей.
Фридрих Великий говорил: «Военное искусство нужно для процветания всех остальных… Государство держится в той мере, в какой оно защищено оружием». «Недалеко то время, когда для слишком слабых народов уже не будет места на земле… Всякий ослабевающий народ непременно сделается добычей своих соседей», – утверждал Густав Лебон. Ученый предвидел результаты борьбы за мировое преобладание, превращение Китая в первый коммерческий центр мира и регулятор рынков. – «Мы на заре гигантской борьбы за раздел Востока. Разоружения не представляются осуществимыми в близком будущем». Но промышленная и коммерческая борьба убийственнее обычной войны. «Она, возможно, уничтожит некоторые великие народы, чего никогда не удавалось самым многочисленным армиям. Эта борьба неумолима. Победить или исчезнуть – другого выбора нет». «Человеку, боровшемуся когда-то за свой очаг, свое отечество или своих богов, угрожает опасность руководиться одним идеалом – есть вдоволь, или, по крайней мере, не умереть с голоду», – предостерегал Лебон.
Ученый возлагал чрезмерные надежды на незыблемые экономические законы, которые сдержат тенденции усиления государственной власти, не предполагая, что государства будут слабеть вместе с экономикой. На деле, правительства крупнейших держав в XXI в., вовлеченные в мировые финансовые махинации, препятствуют нормальному хозяйственному развитию, основанному на здоровой конкуренции, и способствуют всеобщей культурной деградации, действуя против интересов своих народов. Таким образом, не социализм, как считал Лебон, а мировая финансовая власть, стоящая за спиной президентов и премьер-министров, угрожает опрокинуть цивилизацию и погрузить человечество в варварство.
Суровая критика государства с разных позиций Прудоном, Сорелем и Лебоном дает законченный образ социального строя, которого следует избегать при всех обстоятельствах. Когда разномыслящие ученые крупного масштаба сходятся в главной точке своих воззрений, это означает абсолютную верность объединяющей их идеи – осознания гибельности загнивающей демократии и омертвелого парламентаризма. Тогда представляются второстепенными разделяющие их противоречия. Идея насилия, на котором настаивал Сорель, не пугала более миролюбивого Прудона, и даже Лебон в своем презрении к буржуазии допускал применение силы против этого деградирующего сословия.
Национальный социализм, как самостоятельная государственная форма, не попал в поле зрения этих выдающихся мыслителей. Нужно было новое время, чтобы свести воедино социальные и политические мотивы, породившие это необыкновенное явление. Новому строю предстоит взять под контроль двусмысленный класс буржуазии, без которого невозможна социальная жизнь. Так преодолеваются противоречие между развитой индивидуальностью и сильным государством. Но свободное от догматизма мышление французских ученых смело вводило в политические схемы будущего то, что казалось невозможным в их время. Густав Лебон размышлял о роли вождя в грядущих событиях, а Жорж Сорель писал в конце жизни: «Социализмов столько, сколько наций».
Требуют также обобщения неоднократно высказанные Лебоном идеи о политическом своеобразии Германии и ее особом месте в системе мирового хозяйства, дополненные ценными свидетельствами Прудона и Сореля. Лебон писал о «мудрой организации Германии», которой угрожает общее развитие мировой экономики в сторону уравнения потенциалов ведущих держав. Всё написанное им о Германии доказывало тотальное превосходство ее экономики в ряду крупных стран, во всё большей мере основывавших свое процветание на международных денежных спекуляциях. Это стало главной причиной организации Второй мировой войны финансовыми спекулянтами Запада, прежде всего, – еврейским капиталом. Эти круги стремились сорвать национальный подъем в Германии, не желавшей подчиняться мировому порядку, основанному на власти денег.
«Нет того права и правосудия, которые можно было бы противопоставить могуществу миллиардов. Законы молчат перед ними, как они молчали
