Во Франции речь всегда идет о смешанной системе, в котором профессиональным политикам уделена огромная роль». Остроту критики законодательства Бисмарка снижало признание Сорелем особого типа общественного строя в Германии. «Англичане постепенно регрессируют, а немцы, наоборот, идут вперед», писал он.
Пример Германии, ломающий принятое представление о капитализме, вызывал такие опасения у Сореля, что он отдавал предпочтение частному хозяину перед государственным администратором: «На капиталистической фабрике рабочие испытывают гнет лишь случайного, частичного, кажущегося подчинения. По выполнении того, к чему его обязывает договор о продаже рабочей силы, он свободен. Без этой свободы никакой социализм невозможен. В огосударствленном же предприятии его подчинение постоянное, реальное». Из такого представления о способах хозяйствования вполне могла родиться идея симбиоза частной инициативы с государственным управлением. И мысль позднего Сореля была открыта этого рода идеям. К концу жизни он приветствовал любые политические изменения, упраздняющие парламентаризм. Недаром Муссолини восхищался анархо-синдикализмом Сореля, и создавал итальянские корпорации под сильным влиянием французского мыслителя.
Описывая разные виды концернов, Сорель противопоставлял спекулянтов, «жертвующих всем из желания достичь быстрых выгод», промышленникам, которые «всегда озабочены расширением сферы и средств своей деятельности и жертвуют охотно выгодами сегодняшнего дня в интересах будущего». К этому благородному виду концернов он отнес германские картели, «говорящие о хозяйственных задачах политическим языком». – Владельцы этих картелей утверждали, что продажная цена товаров должна включать издержки производства и незначительную прибыль, что одни только производители в состоянии устанавливать необходимые и законные цены, и что спекуляция присвоила себе исключительное право производителей.
Эта констатация немецких особенностей в значительной мере объясняет будущие политические события в Европе. Обходящаяся без спекуляций, высокоэффективная работа германской промышленности, отвергавшей методы финансовых спекулянтов, стала одной из главных причин международного заговора против Германии, приведшего к Второй мировой войне. Бурдо писал о городах германской империи: «Жилища для рабочих составляют предмет забот всех классов общества. Городские управления в крупных городах Германии нанимают дома для рабочих. Города стремятся, чтобы общественные предприятия не эксплуатировались акционерными обществами… Всё это происходит помимо социалистов». По мнению Сореля, из всех европейских стран лишь Германия легко восприняла самые прогрессивные приемы работы. «Немецкий промышленник – новатор, и он не парализован, как его английский собрат, тиранией рабочих союзов» /!/. – Это доказательство возможного сотрудничества классов при капитализме не смущало ученого.
В 1884г. Бисмарк заявил в рейхстаге, что в вопросе о социальном законодательстве он руководствуется принципами прусского земельного права 1794г.: «Государство должно взять на себя попечение и заботу о гражданах, которые не могут сами добывать себе средства к существованию, или получать их от частных лиц, несущих обязательства в силу особых законов. Тем гражданам, которые лишены средств или возможности содержать себя и свою семью, должен быть доставлен труд, соответствующий их силам и способностям». Эта государственная позиция подвергалась критике слева и справа, – Сорелем и Лебоном, так как оба протестовали против растущей роли государства. Лебон видел в ней опасность социализма, а Сорель – угрозу социализму, у которого отнимали право заботиться о гражданах. Приходиться признать, что благородный принцип, изложенный Бисмарком, воплощался с 1923г. в Италии, с 1933г. в Германии и с определенной спецификой – в Советском Союзе.
Но Сорель подозревал германские картели в постановке целей, носящих «общий или государственный характер» и, в соответствии со своим неприятием государства в любой форме, сравнил их с исчезнувшими общественными типами. «Картели являются коллективной господской властью, подобной общинам Средневековья…и находятся в непосредственном соприкосновении с правительством», – писал он. Подводя под свое недовольство юридические соображения, Сорель цитировал Гегеля: «Государство есть само по себе нравственная общность, осуществление свободы», назвав эту формулу крайне вредной, так как она «заставляет нас придавать воле главы государства преувеличенное значение, ограничивая волю права» /«Фридрих II – это гегелевское государство»/.
Однако право, персонифицированное в фигуре вождя государства, противостоит ненавидимому Сорелем буржуазному миру. Приводимые им примеры из германской экономики и политической жизни Германии, противоречат его собственным выводам, во многом верным для других стран. Сорель часто возвращался к Германии, словно зачарованный мощью универсального хозяйствования и политической самобытностью этого государства.
Критикуя законодательные усилия германских руководителей в пользу народа, как общественный долг, он всё же давал им почти объективную оценку: «Иной раз немецкие феодалы /иносказательное обозначение правителей Второй империи – И.Б./ взбираются на более высокую ступень консервативного социализма /!/; вся страна рисуется им подчиненной администрации, аналогичной той, которая управляет крупными владениями прусского государства».
Однако Сорель придал своей критике еще одно направление: «Если идеи об общественном долге являются внутренним, существенным содержанием современной демократии, то было бы насущной, безотлагательной потребностью повести беспощадную борьбу против этой самой демократии». В таком понимании «общественный долг», как маскировка колоссальных преимуществ правящего слоя пред правом народа, действительно не заслуживает уважения. Тогда вслед за Сорелем решительную борьбу с демократией нужно признать социальной необходимостью.
Удаляясь от экономических тем, доводы французского социолога обретали наибольшую доказательную силу. «Всякое участие в политике, в какой бы форме оно ни происходило, причиняет социализму только вред, ибо оно заставляет придавать значение только торгу, спекуляции. В нем затемняется одновременно и правовой, и революционный дух». Эти слова Сореля относятся к политике в рамках буржуазного государства. Однако, в такой же степениверны суждения социолога о социализмев динамике его развития, доходящего до нашего времени: «Социалистическое вырождение сопровождается всюду моральным упадком».– Дегенерация социализма предвиделась Сорелем задолго до того, как этот строй обрел интернациональное воплощение в первый период существования СССР. Но острота социального зрения Сореля убедила его в значении совершенного Сталиным переворота, и резкое усиление государственной власти не помешало французскому социологу прозреть черты национального социализма в действиях руководства России.
С силой философского обобщения Жорж Сорель выразил мысль о преимуществе свой грандиозной идеи мифа над бескрылым буржуазным мировоззрением: «Необходимо отличать учреждения от идей. Их видоизменения не зависят от одних и тех же причин. Бывает, что институты исчезают и неизвестно, возродятся ли они когда-нибудь. Идеи же, очевидно, не исчезают. К ним, как к науке, можно применить концепцию прогресса». Действительно, история многократно доказывала, что если главная идея верна, то ее осуществление – лишь дело времени, даже если она кажется фантастической обывательскому уму.
К этому обобщению Сорель добавлял изложенную с лаконичным изяществом практическую рекомендацию, содержащую здравую долю протеста против формальной логики: «Чтобы сделать полезное дело, необходимо с точки зрения социалистической концепции отделить временное и преходящее от того, что является действительно характерным, и найти в экономической жизни элементы, которые можно рассматривать как основное ядро. Это не всегда легко достижимо, потому что экономическая структура состоит из массы случайно накопленных разнообразных элементов. Кроме того, наиболее жизнеспособные системы социальной философии никогда не бывают вполне координированными. Если бы они стали совершенно логичными, они, вероятно, потеряли бы большую часть своего влияния на мир». – Блестящая защита преимуществ мифа!
Воплощение в жизнь мифа у Сореля не случайно связано с фигурой вождя. Его отвращение к демократии распространялось на все возможные проявления так называемого народовластия, т.е. имело психологическую основу и коренилось в недоверии к способности народа самостоятельно решать вопросы государственной важности. «Одно дело иметь вождей, решающих на основе собственных богатых знаний, другое – иметь простых чиновников, которые занимаются лишь одной частью труда, и деятельность которых оценивается соответственно их заслугам», – писал Сорель.
Он отвергал стихию реформаторства и бесперспективную, с его точки зрения, медленную эволюцию. Называя Прудона гениальным человеком за глубокое проникновение в стихию труда, Сорель упрекал его за превращение из «великого разрушителя общественного строя» в «философа, моралиста и реформатора». Отвращение Сореля к реформаторству принимало агрессивную форму, теряя связь с пролетарским вопросом: «Люди развлекаются реформой мира, когда нельзя думать о его завоевании с оружием в руках» /!/. – В знаменательных недоговорках Жоржа Сореля – один из источников его силы.
Его «пролетариат» со временем приобретал расширительное значение в контрасте с образованными классами, которые также по-новому объединялись в понятие «буржуазии». Карл Маркс в этой связи подвергся критике: «По Марксу, теория революции – дело рук интеллигенции, стремящейся захватить власть и навязать обществу правовые отношения, соответствующие их способу эксплуатации пролетарского труда… Они стремятся стать чиновниками… Это – бесконечно буржуазный идеал».
С этими обновленными представлениями связано обострявшееся со временем чувство национального, всегда тревожившее Сореля своей неопределенностью. «Народная мысль до того изменилась, что идея интернационализма лишена теперь всякого смысла… Пролетариат еще не создал своей собственной идеи о национальной жизни», – писал он. – «Мы вправе сказать: пролетариат еще довольно далек от возможности осуществлять революции по той причине, что в национальных вопросах он пользуется идеями, пришедшими к нему извне». В конце жизни французский социолог приблизился к пониманиютого, что национальные идеи создают вожди народа, а не абстрактный «пролетариат». Пример Ленина был для него достаточно убедительным, несмотря на искажениенациональной специфики организатором Октябрьской революции. – Сорель игнорировал преходящие моменты в исторических явлениях, прозревая их глубинный смысл.
Научная объективность Жоржа Сореля привела его к важному уточнению смысла классовой борьбы. Он признал, что абсолютное разделение классов противоречит биологии. Ученый отметил, что в очень сложных организмах существуют антагонистические силы, обогащение одного органа за счет другого, известная свобода движения и независимость отдельных частей. Но всё это допускается в очень ограниченных пределах. Всякое крайнее проявление независимости отдельных частей или организмов считается уродством или болезнью. «Марксистская концепция полагает, по-видимому, что общество образовано из двух существ, принадлежащих к двум различным видам, и что оно – урод, каким его изображали модельщики Средневековья», – писал Сорель. Это рассуждение социолога выводило его к признанию важности национального единства народа.
Социолог допускал исключения из осуждаемой им практики государственного вмешательства в экономику. Так он утверждал, что земледелие имеет множество примеров «прогрессивного социального законодательства», указав, что государство всегда протекционировало сельскому хозяйству, способствуя его переходу от одной формы к другой, когда без его покровительства подчиненный класс не мог освободиться. Таким образом было уничтожено крепостничество в Германии и России. Вслед за Прудоном Сорель выводил крестьянина и мелкого собственника из рамок социалистической теории.
В целом капитализм в его представлении хранил ценные свойства в различных сферах. «Творчество капитализма не ограничивается одной материальной стороной», – писал он. – «Капитализм должен оставить в наследство социализму не только мощные производительные силы, но и нового человека, который, наконец, понимал бы труд. Всё что капитализм делает для подъема производительности рабочих, является для них выигрышем, что бы об этом ни думали моралисты и политиканы, всегда готовые поощрять леность». Однако Сорель остерегался конечных выводов, которые могли бы нарушить стройность его теории крушения государства.
Размышляя о ценности германского опыта для рабочих интересов в рамках национальной общности, он отмечал: «Проект общего представительства производства и потребления
