миг стать бунтовщиком, но никогда не обратится в фанатика… Его религиозные инстинкты трудноискоренимы. В этом – залог успеха социализма – этой новой веры». Все невзгоды рабочий считает делом правительства и потому легко соглашается на его смену. Если бы он знал, какие стеснения и регламентации грозят ему, рабочий стал бы врагом новой доктрины. Рабочий приветствует разрушение алтарей и тронов, но еще больше рад их восстановлению. Этот ход рассуждений Лебона целиком применим также к революции, совершаемой демократическим путем, как это было в 1991г. в России.
Пассивная роль трудящихся в подобных событиях объяснима тем, что замысел и осуществление революции всегда исходят от интеллигенции и чиновников, как части буржуазии, какую бы идеологию они себе не приписывали.
Суждения других социологов и историков подтверждают мнение Лебона. Так, де Лавелэ писал: «Много содействует успеху социализма то, что он постепенно охватывает образованные классы». Причины этого он видел в заразительности модных вероучений и в равнодушии, с которым эти классы встречают будущее. – «В настоящее время социалистические стремления больше распространены среди буржуазии, чем в народе. Философы, литераторы и артисты покорно примыкают к движению и деятельно способствуют его распространению, ничего, впрочем, в нем не понимая… Театр, книги, картины пропитываются слезливым и смутным социализмом, напоминающим гуманитаризм правящих классов времен французской революции».
Бурдо высказывался еще резче: «Нерешительная буржуазия надеется спастись посредством уступок, забывая, что это безумнейший прием политики, и что нерешительность, мировые сделки, желание угодить всем – недостаток характера, за который мир всегда наказывал сильнее, чем за преступления».
«Легкость, с которой высшие классы выпускают из рук оружие, побудит историков с презрением отметить их недальновидность и не пожалеть их, – писал Лебон. Когда воззвания и нападки образованного меньшинства, горячо добивающегося своих целей, встречают на пути только равнодушие, можно быть уверенным, что торжество такого меньшинства близко. Кто злейший враг общества, – то ли, кто на него нападает, или тот, кто не дает себе труда его защищать?».
Пассивность буржуазии не мешает, впрочем, ее стремлению обогащаться любым путем. История русской революции 1917г. еще раз показала, что при необходимости она готова поживиться и за счет социализма, который на практике признаёт власть денег.
Густав Лебон психологически точно обнажил корни заурядного мышленияобразованных кругов, откуда буржуазия черпает революционные идеи. – «Полуученые – те, кто не имеют других знаний, кроме книжных и, следовательно, не имеют никакого понятия о действительной жизни… Они – продукт наших университетов и школ – этих жалких фабрик вырождения, с гибельной деятельностью которых нас познакомил Тэн и другие… Недовольный полуученый – самый злостный из всех недовольных… Общество, управляемое ареопагом профессоров, как мечтал О.Конт, не продержалось бы и шести месяцев». «Очень часто со стороны толпы и редко специалистами проявляются политический ум, патриотизм и чувство необходимости защищать общественные интересы, – писал Лебон. – Толпа часто соединяет в себе дух своей расы и понимание ее интересов. Толпой управляет инстинкт, а не разум, но разве бессознательные поступки не бывают очень часто более высокими, чем сознательные?».
«Влияние предков и теперь оберегает значительно одряхлевшие цивилизации, которым грозит сегодня многостороннее разрушение… Если и удается иногда приобретенным представлениям восторжествовать над врожденными, то только когда последние были уничтожены врожденными же представлениями противоположного свойства, например, при скрещивании представителей различных рас. Человек превращается тогда в tabula rasa. Он потерял свои наследственные представления; он стал помесью, не имеющей ни нравственности, ни характера, легко подпадающей под влияние, – писал ученый».
Из этих рассуждений Густав Лебон сделал замечательный вывод: разные классы общества, люди разных полов и «еще более разных народов» говорят на разных языках. В морали, религии, политике согласие возможно только когда люди одного происхождения. Поэтому «борьба между классами и расами, а не их призрачное согласие составляют преобладающий фактор в истории». Обращает внимание, что в этот контекст вписываются классы, как части общества, подпадающие под расовые разграничения /правящий слой здорового общества, как правило,занимает наивысшее положение в иерархии составляющих его рас/. «В основе всех социальных задач постоянно кроется преобладающее влияние расы – этой верховной распорядительницы судьбами народов», – настаивал Лебон.
Ученый подтверждал многими примерами свою идею превосходства традиции над новаторством революционного толка. Когда художник воображает, что освободился от гнета прошлого, то он просто обращается к формам еще более старым, или искажает самые необходимые элементы своего искусства /например, применяя нереальные краски/. «Этими бреднями художник только подтверждает свое бессилие освободиться от влияния преданий и вековых обычаев», – писал ученый. – Действительно, бесконечное разнообразие форм реалистического искусства противостоит голому формализму как живая натура мертвому манекену. «Свободных мыслителей не больше нескольких дюжин в целую эпоху, – утверждал Лебон. – Только благодаря нескольким оригинальным, самостоятельным умам, которые появляются во все эпохи, каждая цивилизация освобождается мало помалу от гнета традиций. Но так как такие умы редки, то и освобождение это совершается очень медленно».
Ученый пояснял, каким образом происходят драматические перемены в обществе. – «Мы не вышли из-под влияния нашего прошлого, так как человек не может от него избавиться, но мы перестали верить в принципы, на которых создался весь наш общественный строй… В морали, религии, политике нет уже признанных авторитетов. Отсюда правительства вместо того, чтобы руководить общественным мнением вынуждены считаться с ним, и подчиняются его непрестанным колебаниям. За отсутствием исчезающей власти общественное мнение становится хозяином положения, и так как к его услугам всемогущая печать, то роль правительства делается труднее с каждым днем, а политика государственных людей становится все более нерешительной и колеблющейся». Это естественное следствие демократических процессов придает современной политике женственный характер, особенно опасный в государственных делах.
«Такое громадное и колеблющееся могущество общественного мнения распространяется не только на политику, но на все элементы цивилизации, – подчеркивал Лебон. – Оно диктует художникам их произведения, судьям их приговоры, правительствам их образ действий». Американский публицист Годкин в книге «Страшные тенденции демократии» писал о гибельном направлении американских газет, большая часть которых содержится спекулянтами. Их сила могущественнее злейших тиранов, потому что она безымянна, и они руководствуются личными интересами, чуждыми интересам страны, отмечал этот вдумчивый писатель.
Лебон привел собственное наблюдение: две наиболее влиятельные американские газеты, которые принудили США объявить войну Испании, редактируются: одна бывшим извозчиком, другая – очень молодым человеком, обладателем многомиллионного состояния. Их мнения, как страна должна пользоваться своей армией, кредитом и своими традициями, имели более веское влияние, чем советы всех государственных деятелей, философов и профессоров страны. Подобного рода личности, которых без колебаний можно назвать социальными отбросами, и в XXI веке определяют политику демократических стран в Старом и Новом свете.
Густав Лебон допускал возможность временной победы социализма в какой-либо европейской стране и даже признал его роль отрицательного примера, приводящего к «кровавым переворотам». – «Социализм, может быть, восторжествует на короткое время главным образом благодаря своим проповедникам. Только они, эти убежденные люди имеют рвение, необходимое для создания веры – этой магической силы, преобразовывавшей в разные времена мир. Они владеют искусством убеждать, искусством одновременно тонким и простым, законам которого ни в каких книгах нельзя выучиться. Они знают, что толпа ненавидит сомнения, что она понимает только крайние чувства: энергичное утверждение или такое же отрицание, горячую любовь или неистовую ненависть. Они знают, как возбудить и развить эти чувства. Нет надобности, чтобы число таких апостолов было велико для выполнения этой задачи». Лебон подтверждал свое суждение примерами Крестовых походов, успехами христианства, магометанства и буддизма, победой Французской революции.
Успехи социалистических идей ученый объяснял массовой психологией: «Защитники старого общественного строя очень слабо убеждены в правоте своего дела… Они томительно пережевывают древние таинственные богословские и экономические формулы, давно затасканные и потерявшие всякую силу». С другой стороны, слепая вера фанатиков социализма «делает их гораздо опаснее диких зверей». Лебон называл их прирожденными преступниками из-за отсутствия личной корысти, но считал, что умственное состояние этих лиц подлежит ведению психиатра. Итальянский врач-криминолог Ч.Ломброзо думал так же: «Чем страннее и безрассуднее идея, тем большее число душевнобольных и истеричных людей она увлекает, особенно из среды политических партий, и эта идея поддерживает фанатиков в течение всей их жизни, служа им утешением за жизнь, которую они теряют, или за перенесенные ими муки».
«Преобладающая категория фанатиков социализма, – писал Лебон, – обширная семья дегенератов… Занимая благодаря своим наследственным порокам, физическим или умственным, низшие положения, из которых нет выхода, они становятся естественными врагами общества, к которому не могут приспособиться из-за неизлечимой неспособности и наследственности. Они – естественные защитники доктрин, которые обещают им лучшее будущее и, как будто, возрождение. Эти уродливые жертвы наследственности значительно пополняют ряды проповедников.Особенность современных цивилизаций заключается, несомненно, в том, что они создают, и по странной иронии гуманности, поддерживают с самой близорукой заботливостью всё более возрастающий запас разных общественных отбросов, под тяжестью которых могут рухнуть сами цивилизации».
— Вот почему так опасна для общества в целом эта гипертрофированная опека разного рода дегенератов, предавшая забвению заботу об огромном большинстве здорового населения, особенно молодежи. Невольно вспомнишь советы Фридриха Ницше или практику древней Спарты, избавлявшей общество от подобных элементов. Лебон, однако, поторопился приписать защиту этих «отбросов» общественному гуманизму. Но так лидеры демократии, будучи сами продуктами вырождения, добиваются резкого сокращения числа достойных претендентов на руководство обществом. Поскольку ученый отождествлял «социализм» с демократическим развитием, именно к демократии приложимы все его выводы.
Подобно Жоржу Сорелю Густав Лебон выделял Германию, как особого рода государство, нарушающее схематизм строгих теоретических построений. Отметив, что социализм получил в Германии наибольшее распространение, особенно в средних и высших классах, он указал, что внедрением всеобщей воинской повинности прусский военный режим преобразовал Германию и «сделал ее изумительно способной воспринять государственный социализм». По его мнению, централизация этой страны после побед над Францией и Австрией уничтожила частную инициативу и породила поглощение государством всех функций общественной жизни. «История показала, что такие большие монархии могут процветать лишь когда во главе их стоят выдающиеся люди; но так как такие люди появляются редко, то это никогда не бывает продолжительно», – считал Лебон. Это меткое наблюдение подтвердилось через несколько десятилетий на примере Бисмарка, придавшего кратковременный блеск империи Гогенцоллернов.
Любопытны злоключения «социализма» в Германии. Сначала Бисмарк покровительствовал социалистам, пока они не стали, как политическая оппозиция, неудобны правительству. Тогда против них приняли энергичные меры. В 1884-96гг. социалисты получили в общей сложности 226 лет тюрьмы. В начале XX века социалистические тенденции в Германии проявлялись исключительно на парламентской почве. Германский «социализм» сливался с демократическим движением, добиваясь улучшения жизни рабочего класса. В теории немецкие социалисты отказались от существенных положений прежней доктрины, считая коллективизм устаревшей теорией.
Густав Лебон отождествил процесс государственной централизации с
