обнадеживающий момент. А именно: все это сравнительно хорошо закончилось. В 90-х гг. в Мексике разразилась «мексистройка», в результате которой ИРП уступила власть тем самым правым, которые долго прозябали на задворках политической системы. Теперь там нормальная демократия. У власти правый президент, ИРП – по-прежнему весьма влиятельна, но находится в оппозиции, коммунисты влились в состав другой оппозиционной партии, умеренно-левой, и больше уже не грезят о диктатуре пролетариата. Как у людей. Конечно, проблемы остаются. Из авторитарного периода своей истории Мексика вынесла, например, репрессивный закон о политических партиях, который «единороссы» любят приводить в пример того, что вот демократия, а закон-то, пожалуй, покруче нашего. Действительно, закон серьезный, и создать новую партию в Мексике по-прежнему почти так же трудно, как в России. Но зато имеющиеся конкурируют между собой на равных. Результаты выборов непредсказуемы не потому, что от населения до последнего момента скрывают имя официального кандидата, а из-за реальной конкуренции. В Мексике действительно демократия.
Может, и у нас так все постепенно устроится? Когда Путин в начале своего второго срока не по-детски принялся за обустройство политической монополии, на это возлагались серьезные надежды. Хоть и монополистические, новее-таки институты. А где институты, там политическое развитие. А где политическое развитие, там постепенное изживание монополии. Десяток-другой лет – все-таки население-то пограмотней, чем в Мексике – и все уладится наилучшим образом. Увы, не улаживается. Ныне вполне ясно, что «институциональное развитие» по-путински никуда не ведет. Потому что институты – это правила игры, а в российской игре лишь одно правило, в свое время удачно сформулированное Владимиром Чуровым: «Путин всегда прав».
Особенно отчетливо это проявилось как раз тогда, когда Путин президентом не был, в 2008–2011 гг. В России был президент. Но от него не зависело даже то, будет ли он баллотироваться на второй срок. Это решил Путин. Была партия, которую иногда называли правящей. Но все, на самом деле, понимали, что никакой власти у этой партии нет. Правит Путин, и «правящая партия» находится в его полном распоряжении: сегодня вот велел ей побыть «народным фронтом», а завтра, будь на то его воля, и вовсе распустит. О всяких судах, бюрократиях и прочих институциональных прибамбасах – и говорить не приходится. Один заинтересованный зарубежный наблюдатель заметил, что в России нет государства. Есть. Но это Путин и те, кто (напрямую или посредством бюрократической машины) получили от него ярлык на автономное распоряжение бюджетами разных уровней.
Нов Мексике было совсем не так. ИРП действительно была правящей партией. Ни один президент не засиживался дольше первого срока. Отработал – уходи, дай порулить другим. И даже не думай вернуться. Решения о следующем кандидате принимались коллегиально. И именно эта особенность мексиканского режима, начисто отсутствующая в современной России, сделала возможным переход к демократии. При всем сходстве внешних форм между современным российским и старым мексиканским режимами есть колоссальная разница. Настоящим началом мексиканского режима был не 1929 г., когда была создана ИРП, а 1936 г. Получилось так. В течение пяти лет, с 1929 по 1934 г., мексиканский Путин (его звали Плутарко Кальес) назначал президентов по собственному усмотрению. Те не рыпались. Президентский срок в Мексике был короткий, и к 1934 г. очередь дошла уже до четвертого в ряду марионеток, Лазаро Карденаса. Тот прощупал почву и, убедившись, что Кальес окончательно уверовал в незыблемость своей власти, уволил диктатора и несколько десятков его наиболее коррумпированных подчиненных. Стал править сам. Но ресурсов на установление персоналистской диктатуры у него не было, об этом-то Кальес позаботился. Пришлось делиться властью с коллегами. Так возник мексиканский авторитаризм с институтами.
Какие бы надежды не возлагали на Медведева его искренние и заинтересованные почитатели, в России этот вариант не состоялся. Это, в общем-то, к лучшему. Разумнее сразу перейти к демократии, чем несколько десятилетий тянуть лямку убогого электорального авторитаризма. Но сама собой демократия, конечно, не наступит.
41. Выборы 4 декабря и коррекция авторитаризма
Неожиданно для подавляющего большинства наблюдателей, «Единая Россия» потерпела на выборах 4 декабря 2011 г. сокрушительное поражение. Те 49,3 % голосов, которые официально приписаны «Единой России», состоят из трех элементов. Во-первых, это голоса людей, которые проголосовали за нее сознательно, в силу политического предпочтения. Во-вторых, это голоса многочисленных бедолаг, которые никакого выбора не делали, а просто выполнили некий контракт, не важно – за подачки или из-за угроз. В-третьих, это голоса, не имеющие отношения к реальности: продукт вбросов, «каруселей» и переписывания протоколов. Оценить относительные размеры этих элементов трудно. Константин Крылов как-то высказал мысль, что если у ЕР официально 45 %, то за нее, на самом деле, вообще никто не проголосовал. Не думаю. Голосовали, конечно. Но вряд ли людей, сознательно выбравших «партию реальных дел», больше половины от тех самых 49,3 %. Я полагаю, что партии, пользующейся таким уровнем поддержки, трудновато говорить о своей победе.
Поражение ЕР в электорате тем более обидно, что ни лидеры партии, ни ее стратеги этого не предвидели. Были все основания рассматривать кампанию голосования «за любую другую партию», начатую Алексеем Навальным, как периферийное явление, ютящееся где-то на задворках информационного пространства, в Интернете, за пределами телевизионного экрана, во всемогущество которого они так верят и который ясно подсказывал избирателю, что надо делать: не ходи на выборы, не твое это дело. Сходят те, кому оно надо, а вот тебе не надо. Но наделе стратегия Навального оказалась результативной. Без нее – т. е. если бы за другие партии проголосовали только их лояльные сторонники – у «Единой России» было бы не 50 с небольшим процентов, а все 65, как планировалось. И получила бы она эти 65 % без усилий и без скандалов. Легко. Потому что это был бы почти реальный результат. Конечно, явку пришлось бы приписать, поэтому все равно не без фальши. Но это сделали бы играючи. Зато какое облегчение, когда цели можно достичь без особых усилий, а рыба сама плывет тебе в невод. Настоящий подарок. Я не склонен преувеличивать возможности российского политизированного Интернета. Но 4 декабря показало, что если высказываемая в Сети мысль резонирует с массовыми настроениями, то эффект может быть очень сильным.
Еще важнее то, что выборы 4 декабря послужили толчком к массовым выступлениям против фальсификаций. Митинг на Болотной площади власти игнорировать уже не смогли. В преддверии нового и еще более массового митинга на проспекте Сахарова, выступая с посланием к Федеральному Собранию, президент Медведев огласил несколько инициатив, которые, по его словам, будут означать широкомасштабную политическую реформу в России. Конечно, к сказанному Медведевым следует относиться с большой осторожностью. Уже отмечены случаи, когда в процессе законодательного оформления его предложения модифицировались до такой степени, что становились собственной противоположностью. Например, в свое время он пообещал облегчить условия участия в выборах общественных организаций, в результате чего их право на выдвижение собственных кандидатов было сведено к нулю.
Несомненно, что такой поворот событий не исключен и на этот раз. Более того, с одним из аспектов предлагаемой реформы это очевидно. Медведев, не вдаваясь в детали, объявил о восстановлении прямых губернаторских выборов. Хорошо – на первый взгляд, явно лучше, чем сейчас. Однако из более раннего выступления Путина мы знаем некоторые детали, и они не вдохновляют. Путин рассказал, что кандидатов на губернаторских «выборах» (а убрать кавычки при такой модели не получится) будут выдвигать только партии, представленные в региональных законодательных собраниях, причем список кандидатов будет произвольно «отфильтрован» президентом РФ. Именно президент, стало быть, оказывается реальным субъектом выдвижения, а населению предстоит только дать свое одобрение кому-то из подобранных им кандидатов.
Но по остальным аспектам политической реформы премьер высказаться еще не успел (или высказался не менее лапидарно [9] , чем Медведев), поэтому мы должны принять предложения Медведева за чистую монету. Полагаю, что важнейшим среди них является предложение об облегчении регистрации политических партий. Медведев предлагает регистрировать их «по заявке от 500 человек, представляющих не менее 50 % регионов страны». Это удовлетворительный порядок. Разумеется, и это предложение может быть законодательно реализовано таким образом, что регистрирующий орган сможет отказать любой неугодной партии (у нас ведь кого угодно можно обвинить, например, в разжигании какой-нибудь «розни»). Кроме того, следует учитывать, что партии нужны для участия в выборах и государственном управлении, а во всех остальных смыслах не очень полезны. Однако российские власти позаботились о том, чтобы выборов было как можно меньше: следующие думские запланированы на 2016 г., а выборы законодательных собраний почти в трети регионов были совмещены с думскими. Без выборов вновь зарегистрированным партиям придется много лет ютиться на задворках политической системы – и это притом, что Путин в ходе своего телемарафона ясно дал понять, что на равноправие с думскими партиями новым рассчитывать не приходится.
С этой точки зрения следует рассматривать и озвученное Медведевым предложение сократить число подписей, необходимых для регистрации кандидатов на президентских выборах.
Выборы, на которых можно будет применить это положение, состоятся в 2018 г. Поэтому всерьез обсуждать эту идею не имеет особого смысла. Но все же замечу, что репрессивная практика снятия кандидатов и партий с выборов по итогам «проверки подписей» в России зашла так далеко, что эти полумеры не могут дать эффекта. Единственным приемлемым решением была бы отмена подписей как основания для регистрации кандидатов, с заменой на денежный залог (именно залог, а не имущественный ценз, как это практиковалось в последние годы до его отмены).
Наконец, настоящей изюминкой медведевской политической реформы стало предложение об изменении порядка формирования Думы. Тут уходящий президент реально удивил, отказавшись от высказанной им самим несколько ранее идеи восстановления одномандатных округов и предложив «ввести пропорциональное представительство по 225 округам». Поскольку об изменении численности Думы речь не идет, очевидно, что имеются в виду двухмандатные округа. Восстановление одномандатных округов в нынешнем контексте было бы слишком явным, просто неприличным бонусом для «Единой России». Достаточно сказать, что в большинстве региональных законодательных собраний, избранных 4 декабря, она смогла получить большинство только за счет одномандатных округов. Но и новая система способна вызвать немало вопросов. И действительно, на уровне отдельных округов он а явно не обеспечивала бы пропорциональности результатов. К счастью, предложенная Медведевым система не уникальна: есть прецедент, по которому можно судить о ее возможных эффектах.
Впервые такая система, которую в научной литературе именуют «биноминальной» или «биномиальной» (ученые расходятся по поводу того, является ли она мажоритарной или пропорциональной) была введена в Чили при переходе к демократии в 1989 г. и применяется там до сих пор. Инициаторами этой системы были какие-то советники Пиночета, так что эту систему можно было бы по
