что ей показалось первыми седыми волосами, и отправила ему почтой в Куэрнаваку. «Mon cher, Paul»[120 — Дорогой Поль (фр.).],— написала она на открытке, к которой приколола «любовный узелок». Инез смотрела, как она связывает волоски, но несколько лет не видела открытки, затерявшейся в одной из коробок с ни на что не годными вещами, принадлежащими Полу Кристиану, которые он периодически присылал из разных мест Инез и Жанет с корабельной почтой. «С кем вы там… чтобы удрать с этого острова? (Шучу, конечно.) ХХХХ. К.»
Она оставляла темно-красные следы губной помады на едва раскуренных сигаретах, затушенных о кофейные блюдца, или о бутылки из-под кока-колы, или в песке. Она часами сидела за туалетным столиком, усыпанным маленькими бумажными зонтиками, прилагавшимися к напиткам; желтыми, черепаховыми, вызывающе алыми крошечными зонтиками из бумажных салфеточек, похожими на стайку пестрых бабочек. Она сидела за этим туалетным столиком и брила ноги. Она сидела за этим туалетным столиком и втирала в брови крем. Она сидела за этим туалетным столиком и обучала дочерей тому, что считала языком любви, — примечательно, что сама она в этой науке не преуспела. Год или два после того, как Кэрол Кристиан покинула Гонолулу, Жанет сидела на пляже в Ланикаи и пересыпала песок, отыскивая прикуренные сигареты со следами губной помады своей матери. Те немногие, что она обнаружила, она прятала в коробку из-под ботинок вместе с бумажными салфеточками с туалетного столика Кэрол Кристиан и почтовыми открытками из Сан-Франциско, Кармела и озера Тахо.
Из двух дочерей я сперва больше заинтересовалась Жанет, которая была моложе Инез. Я заинтересовалась той печатью, которая осталась на Жанет от матери, ее защитным налетом провинциальной светскости, ее поразительным жадным любопытством к чужой сексуальной жизни, ее меркантильным подходом к эмоциональным переживаниям, ее снисходительным отношением к любому человеку, не имевшему тех товарных качеств, которыми, как она считала, обладала она. Еще девушкой она была всегда снисходительна, например к Инез, приходя в замешательство и даже злясь, когда, как она считала, ситуация складывалась особенно удачно для Инез и столь неутешительно для нее самой. Мне было интересно узнать, как муж Жанет, Дик Зиглер, составил себе скромное состояние на домостроительстве в Гонконге и потерял его при развитии открытого всем ветрам Оаху. Я интересовалась бабушкой Инез и Жанет — покойной Сибил (Сисси) Кристиан, женщиной, о которой помнили в Гонолулу из-за ее диких причуд и неприязней, которые в этой части света сходили за взгляды, а также из-за послания, в котором она отреклась от своей невестки. Алоха оэ. «Я уверена, что ваша мать желает посещать ночные клубы», — говорила Сисси Кристиан Инез и Жанет, столь своеобразно объясняя отъезд Кэрол Кристиан. «Но она же возвращается», — сказала Жанет. «Время от времени», — сказала Сисси Кристиан. Этот разговор произошел за обедом в клубе «Пасифик», через час после того, как Инез. и Жанет вместе с их дядей Дуайтом проводили отплывающий переоборудованный «Лэрлин». Жанет выскочила из-за стола. «Теперь ты счастлива?» — спросил у своей матери Дуайт Кристиан. «Кто-то ведь должен был это сделать», — сказала Сисси Кристиан. «Но необязательно перед обедом», — заметил Дуайт Кристиан.
Они представлялись мне семьей, в которой колониальный импульс наложил отпечаток на всех. Мне был интересен отец Инез и Жанет — Пол Кристиан, тот способ, которым он пересоздал свой образ, превратившись в романтического изгнанника Тихоокеанского региона, эмигранта, живущего на деньги с родины. «Он грозился положить конец „этому чертовому культу перевозок“, — сказал однажды о нем брат Пола Кристиана Дуайт. Мне был интересен не только Пол, но и Дуайт Кристиан, его контракты на постройки в Лонс-Бин и заливе Камрань, его уверения в том, что он участвовал во всех соревнованиях по гольфу на’ площадках системы Роберта Трента Джонса», за исключением «королевского» в Рабате; тот особый способ, с помощью которого он использовал Уэнделла Омура для выживания Дика Зиглера с подветренного острова Оаху, а также, совершенно случайно, и из контейнерного бизнеса. «Позволь мне дать тебе небольшой совет, — сказал Дуайт Кристиан, когда Пол Кристиан взял в этом деле сторону Дика Зиглера. — „Жизнь можно понять, лишь оглянувшись назад, но прожить ее надо глядя вперед“. Это Кьеркегор». У Дуайта Кристиана было целое досье подобных цитат, в большинстве своем взятых из колонки «Мысли о деловой жизни» в «Форбсе» и перепечатанных секретарем на каталожных карточках три на пять. Эти карточки были забором, огородившим его глубочайшую застенчивость. «Недавно у Расина я наткнулся на следующую мысль», — говорил он в тех случаях, когда его вызывали на заседание правления держателей акций, или в речи на выпускном вечере в школе Пунахоу, или когда делали его фото, на котором он запечатлен одетым в шелковый костюм, сшитый в Гонконге, и алюминиевую каску с инициалами «Д. К.» по канту, по колено в песке на краю сухого карьера.
Именно эта фотография появилась в «Бизнес уик», в то время, когда Дуайт Кристиан пытался (как выяснилось — неудачно) захватить «Британские пастбища».
У меня также есть две фотографии из «Форчун»; на одной Дуайт Кристиан управляет трактором на поле сахарного тростника; на другой — сидит верхом на бетонном волнорезе в восемнадцать тысяч тонн, а над его головой завис грузовой самолет компании «Пан-Америкен».
На самом деле у меня есть несколько фотографий Кристианов: в преуспевающей и поглощенной своими делами колонии Кристианы выглядели достаточно престижно и были достаточно уверены в себе, по крайней мере в те времена, когда росла Инез, и достаточно наивны, дабы не возражать против помещения их фотографий в газете. У меня есть Сисси Кристиан, она курит сигарету в нефритовом мундштуке, вручая Премию Кристиана за химические исследования в сахарной промышленности в Гавайском университете в 1938 году. У меня есть Дуайт и Руфи Кристиан, танцующие на чайном вечере в отеле «Александр Янг» в 1940 году. У меня есть Кэрол Кристиан — вторая слева в группе молодых матрон из Гонолулу, встречавшихся в 1942 году каждый вторник, чтобы выпить дайкири, съесть салат с цыпленком и скрутить бинты для Красного Креста, однако на самом деле ее приглашали в эту группу лишь дважды, и оба раза — Руфи Кристиан. «Приглядись к этой толпе, и увидишь, как проступает прозелень», — сказала она, когда стало ясно, что ее не зачислят в постоянные участники. «Увидишь, как проступает прозелень» — эти слова Кэрол Кристиан говорила часто. Она говорила их, когда догадывалась о неприязни, критике или даже обоснованном осуждении ее кем-либо, или — перенося свои эмоции на Инез и Жанет. Казалось, она верит в то, что является объектом сильной «зависти» — этого слова Инез старалась избегать в дальнейшей жизни, и, возможно, она была права.
«Я замечаю даже легчайший налет извести».
«Отчетливый зелено-желтый цвет».
«Довольно быстро начинаешь понимать, кто твои друзья».
На самом деле трудно было сказать, кто были друзья Кэрол Кристиан, поскольку у нее не было друзей, кто не являлся бы прежде всего другом Пола Кристиана, другом Сисси Кристиан или друзьями Дуайта и Руфи Кристиан. «Она, похоже, достаточно приятная девчушка, — говорил о ней один из кузенов Пола Кристиана после того, как она прожила в Гонолулу десять лет. — Конечно, я не так давно ее знаю».
У меня, как это ни странно, есть всего две фотографии Пола Кристиана, и ни на одной из них у него нет той доверчивости или наивности, с которыми его мать, брат и даже его жена глядели в камеру. На первой Пол Кристиан изображен играющим в триктрак с Джоном Хестоном в Куэрнаваке в 1948 году. На этом неудачном снимке, сделанном приблизительно в то время, когда шли приготовления к отъезду его жены из Гонолулу на переоборудованном «Лэрлине», Пол Кристиан бос и черен от солнца. Вторая фотография запечатлела Пола Кристиана в тот момент, когда он покидал АМХ[121 — Ассоциация молодых христиан.] в Гонолулу в наручниках, 25 марта 1975 года, через несколько часов после того, как он произвел несколько выстрелов, приведших к мгновенной смерти Уэнделла Омура и последовавшей позже смерти Жанет Кристиан Зиглер. На этой фотографии Пол Кристиан снова бос. его закованные руки подняты — театральный жест покорности, даже готовности к распятию; вид у него столь захватывающий, столь многозначительный, что эта фотография обошла газеты даже в тех частях света, где не могло быть никакого интереса к Кристианам или Уэнделлу Омура или даже к Гарри Виктору. На большей части территории Соединенных Штатов интерес к Гарри Виктору, разумеется, был. ОСТРОВНАЯ ТРАГЕДИЯ КОСНУЛАСЬ СЕМЕЙСТВА ВИКТОРОВ — такой заголовок поместила нью-йоркская «Таймс».
Вы видите осколки той повести, которую я больше не пищу: остров, семью, всю ситуацию. Мое терпение иссякло. Нервы не выдержали. И все же: остался некий час между полуднем и вечером, когда лучи солнца бьют горизонтально из-за деревьев, и все, что я вижу, — этот остров, ситуацию на нем. Порой в такие минуты какой-то момент ситуации кажется мне особенно существенным, иногда — другой. Я вижу Инез Кристиан Виктор весной 1975 года, идущей по узкому пляжу за домом Жанет, впереди нее — угасающее солнце, отражающееся в брызгах у Блэк-Пойнта. Я вижу Джека Ловетта, наблюдающего за ней, мужчину за шестьдесят, в костюме из легкой полосатой ткани, сшитом на заказ, с ослабленным галстуком, но с хорошей военной выправкой, предполагающей дисциплинированность, отправляемую ради самой дисциплинированности; мужчину, который, наблюдая, как Инез Виктор удерживает равновесие на камнях, где волна разбивается о мол, курит одну из пяти сигарет, которые он себе позволяет за день. Я вижу, как Инез поворачивается и идет назад к нему; солнце теперь за ее спиной, вода омывает крупный коралловый песок вокруг ее босых ног.
Я вижу, как Джек Ловетт ждет ее.
Я не много рассказала вам о Джеке Ловетте.
В эти дни я очень часто обнаруживала, что мои заметки — о Джеке Ловетте, о костюмах из легкой полосатой ткани, сшитых на заказ, о широком круге его интересов и знакомств и о людях, с которыми он обычно разговаривал (шоферы посольств, механики, стюардессы на самолетах, доценты кафедр английской литературы, путешествующие на стипендию Фулбрайта, агрономы из тропиков, получившие возможность путешествовать при содействии Фонда Рокфеллера, служащие гостиниц и агенты по продаже билетов, продавцы дробилок для риса и сушилок для кокосов, и датских пестицидов, и немецких лекарств) в Маниле и Джакарте и в районе Малаккского пролива.
О его взглядах на информацию как нечто ценное само по себе.
О его подходе к самолетам.
О его способности сводить воедино наблюдение, сделанное в одном месте, с разговором, происшедшим в другом, и прикидывать, когда придет время прибрать к рукам «Боинг-727» или «С-46».
О том, как
