он ждал Инез.
Некоторое время я вела записи о том, как Джек Ловетт ждал Инез Виктор.
4
Широко распространено мнение, что первые впечатления являются определяющими. Первый взгляд, упавший на кого-то в другом конце комнаты; первое посещение места строительства большого здания; первая встреча протагонистов — все это считается обязательными сценами, подразумевается, что их будут вспоминать потом, вызывать в памяти до окончания повествования, и не только пишущие романы, но и выжившие в происшествиях и свидетели убийств; вспоминать, по сути, каждый, кто прибегнет к повествовательному методу.
Я не уверена в этом.
Впервые я увидела Джека Ловетта в фотостудии журнала «Вог» на 40-й Вест-стрит, куда он пришел повидаться с Инез.
По разным обстоятельствам и занимаясь различными делами, Инез Виктор и я тогда, в 1960 году, работали в «Боге», и, хотя она обреталась в отделе мод, а я — в крошечной каморке этажом выше, представлявшей собой отдел публицистики, у нас иногда возникал повод (когда надо было сфотографировать драматурга, принимавшего участие в программе показа мод, или, к примеру, товары представляла актриса) побыть вместе. Я вспоминаю, как в то утро пришла в студию поздно и застала Инез сидящей за деревянным столом и, очевидно, не замечавшей, что рефлектор направлен прямо на ее колено, что из стереосистемы с силой в восемьдесят децибел несется голос Чабби Чекера и что здесь же находится манекенщица — увядшая красотка по имени Кики Уатт; пока ее расчесывали, она пыталась рассказать Инез о неком Стенли, которого обе как будто знали.
«В полночь звонят в дверь — кого, думаю, несет, — перекрикивала музыку Кики. — Стенли».
Инез промолчала. Стол, за которым она сидела, был завален бумажными пакетами из закусочной на первом этаже, из одного сочился кофе, но Инез, казалось, этого не замечала. Все ее внимание было поглощено мужчиной, который сидел напротив; я видела его впервые, он был значительно старше нас и чувствовал себя явно неудобно в довольно богемной атмосфере студии. Я не встречалась с Гарри Виктором, но усомнилась в том, что это — муж Инез. Помнится, я подумала, что он мог бы быть ее отцом.
«Да вырубите же кто-нибудь эту музыку! — закричала Кики. — Ну вот. Теперь ты можешь меня слышать. Итак. Я сказала, что на рассвете у меня должны быть съемки, но ты ведь знаешь Стенли — Стенли надо было выпить. Естественно».
«Естественно. — Инез взглянула на меня. — Это Джек Ловетт. Он прямо с самолета».
Джек Ловетт встал и поздоровался со мной, стараясь не глядеть на Кики, которая приспустила накидку и засовывала комки ваты себе в бюстгальтер.
«„Ну и свинарник у тебя“, — заявил Стенли, отпив полстакана. — Кики села на стол между Инез и Джеком Ловеттом и принялась рыться в пакетах. — „Служанка не пришла“, — сказала я. — „Не думаю, чтобы у тебя был пылесос“, — говорит Стенли, хо-хо, каков сарказм, как это забавно. „Действительно нет, — говорю я, — у меня нет пылесоса“. Кстати, у меня его и правда нет, вернее — был, но рус забил его моими драгоценностями. „Послушай, — говорит Стенли. — Как только Дэйзи уедет на Мэйн, я привезу пылесос. На лето“, — говорит он. Представляешь?»
«Еще бы», — сказала Инез. Из одного из пакетов она вынула пончик и протянула Джеку Ловетту. Джек Ловетт отрицательно покачал головой.
«Стенли ушел, я обо всем этом подумала, и, знаешь, мне захотелось себя убить. Представляешь?»
«Еще бы». — Инез откусила от пончика и сунула его обратно в пакет.
«Он хотел забрать из моей квартиры все спиртное — ты знаешь почему?»
«Потому, что ты не хотела пользоваться пылесосом Дэйзи, — сказала Инез, а затем посмотрела на меня: — В Нью-Йорке он пролетом, на два часа, и пришел повидать меня».
Она повернулась к Джеку Ловетту и улыбнулась.
Я знала Инез Виктор вот уже почти год, но никогда не видела, чтобы она так улыбалась.
«Он не может остаться, — сказала она затем. — Потому что, бьюсь об заклад, он устраивает где-нибудь небольшой переворот».
Определяющий характер момента остается невыявленным.
В действительности я знаю многое о Джеке Ловетте.
Некоторые мужчины (реже — женщины) существуют особняком, они не связаны с каким-либо определенным местом или организацией и чувствуют себя наиболее удобно не в полном одиночестве, но в присутствии незнакомых людей. Им, к примеру, удобно в самолетах. Они забираются внутрь, устанавливают определенные отношения с командой (разбудить или не будить; больше льда или не надо совсем; наладить свет для чтения; после Сингапура пересесть на место за перегородкой), раскладывают одеяла, подушки, обозначают территорию. Жизнь им скрашивает меню с акварелью Донга Кингмена на обложке, успокоительная повторяемость блюд (Rôti au Vol, Legumes Garnis[122 — «Жаркое в полете», овощной гарнир (фр.).]) во время случайных посадок в течение полетов, которые продолжаются одиннадцать, двенадцать, двадцать два часа. Перелет, занимающий менее восьми часов, для них просто скачок, поездка, которую такие люди едва замечают. На земле они чувствуют себя в своей тарелке только в вестибюлях отелей и секторах транзита, в экспресс-кафе и «Клиппер-клубах» всего мира — в закрытых помещениях, где они всегда помнят имена обслуживающего персонала, тех, кто готовит напитки и ведет переговоры о следующих перелетах. Эти люди узнают друг друга и обмениваются бессвязными воспоминаниями о других путешествиях и отсутствующих путешественниках.
«То совместное предприятие в Дакаре», — говорят они.
«Фрэнк был в Дакаре».
«В пятницу я видел Фрэнка в Гонконге, он вернулся из Китая».
«Фрэнк и я были на встрече в Сурабая с тем джентльменом, который ни слова не говорит по-английски. Всю встречу он просидел кивая и улыбаясь, прямо будда, а затем произнес те несколько слов по-английски, которые я от него слышал. „Шесть сотен миллионов стерлингов“, — сказал он».
«Все они считают в стерлингах».
Фрэнк спокойно это выслушивает, как настоящий игрок, смотрит на часы и встает. «Если решите говорить о реальных цифрах, — говорит Фрэнк будде — по-английски, как вы понимаете, — сегодня ночью вы сможете застать меня в „Хилтоне“». Выражение лица будды не меняется. Будда думает, что Фрэнк будет потеть в ожидании этого звонка в Джакарте. «В Маниле, — говорит тогда Фрэнк, — „Хилтон“ в Маниле».
Они вспоминают других Фрэнков, другие встречи, «Хилтоны» по всему миру. Они сдержанны, усталы и лишь профессионально вежливы. Их ответы кажутся прагматичными, но часто ответы эти — на удивление абстрактны, основаны на системах понятий, которые знакомы только им. Другие люди для них — просто джокеры, полезные на руках, но опасные на столе; они тяготеют к занятиям, в которых они могут поступать по собственному усмотрению, играть по своей собственной системе, исходя из своей собственной информации. Любая информация рассматривается как полезная. Неверная информация есть сама по себе верная информация об информанте.
Я говорила, что Джек Ловетт был одним из тех людей, для которых информация была самоцелью.
Он был также человеком, не принимавшим случай в расчет.
Многие люди не переносят случайностей, но здесь было нечто большее: Джек Ловетт не верил, что случай вообще имеет место. В системе Джека Ловетта любое поведение было намеренным и цель могла быть достигнута кем угодно, располагавшим лучшей информацией и правильно ее оценивавшим. Лаосская деревня, обозначенная на одной карте и отсутствующая на другой, предполагала не случайную ошибку, но уничтоженное население — энное количество мужчин, женщин и детей, построенных поутру между этими двумя картами и сгребенное бульдозерами в общую яму. Перевозка судами лазерных зеркал из Лонг-Бич для гонконгской фирмы, не занимавшейся лазерами, предполагала не неверно выписанное направление, но перегруппировку, реэкспорт и переориентировку технологии для недружески настроенных действующих лиц. Для Джека Ловетта все нации являлись «действующими лицами», в частности «действующими лицами государства» (здесь настоящими джокерами становились «действующие лица-не-государства», однако, по обширному опыту Джека Ловетта, как правило, действующее лицо-не-государство гораздо менее интересовалось лазерными зеркалами, нежели «М-16», «АК-47», «ФН-ФАЛ» — непременными атрибутами кратковременной власти, и, когда делался сам по себе показательный скачок в сторону долговременного планирования, это, вероятно, непосредственно вело к урану на уровне оружия), и рассматривал он этих действующих лиц абстрактно: как дружеских или недружеских, преданных или ненадежных; как большое количество оружия, собранное на одной «доске». Азия представляла собой десять тысяч танков там и три сотни «Фантомов» здесь. Сердце Африки было средством обогащения.
5
Женщина, на которой Джек Ловетт был женат с 1945 по 1952 год, на протяжении их совместной жизни определяла род его занятий — занося ли в качестве его супруги сумму на банковский счет, заполняя ли больничную карту к новому гинекологу или квитанции за телефон и газ — как «армейский офицер». И на самом деле, Карлу Ловетт можно было легко принять за жену военного — аптекарская дочка из Сан-Хосе, она привычно делала покупки в армейском магазине и проводила большую часть дня в плавательном бассейне при офицерском клубе; ее не трогало происходящее вокруг, она не реагировала на плохой климат. Для Карлы Ловетт все было едино — что Форт-Худ, что Джорджтаун, Манила или шофилдские казармы, особенно после нескольких рюмок.
Женщину, на которой Джек Ловетт был женат с 1962 по 1964 год, звали Бетти Беннетт, родилась она в Гонолулу, была в разводе и жила всего в нескольких шагах от Жанет и Дика Зиглера на побережье Кахалы. Жанет Зиглер время от времени играла с ней в бридж и обсуждала поездки за покупками на материк. Дом в Кахале достался Бетти Беннетт от прежнего мужа, и она продолжала жить в нем как до, так и после замужества за Джеком Ловеттом, — после восемнадцати месяцев их союз распался, не оставив ярких воспоминаний у обоих. Когда Бетти Беннетт заполняла форму на свой развод с Джеком Ловеттом (я сказала «свой» развод, наверное, непроизвольно, поскольку Бетти Беннетт была женщиной, употреблявшей притяжательные местоимения рефлекторно, например: «мой дом», «моя машина 450-СЛ», «мой свадебный обед»), она охарактеризовала род его занятий как «управляющий авиаперевозками». Согласно заявлению Джека Ловетта на выдачу визы в 1975 году, он являлся бизнесменом. Согласно визитным карточкам Джека Ловетта, в 1975 году он был консультантом по международному развитию.
По словам самого Джека Ловетта, он был человеком, у которого «в горне лежали разные железки».
Человеком, «не допускавшим сбоя в делах».
Человеком, «делавшим свой маленький бизнес то там, то тут».
Человеком, делавшим то, что было в его силах.
Любой, кто имел хоть какое-то отношение к репортерской работе в середине и конце 60-х и начале 70-х годов, неизбежно сталкивался с Джеком Ловеттом. Он был контактным человеком. Он знал массу вещей. После того как я закончила свою первую повесть и оставила «Вог», став репортером, я не раз с ним сталкивалась — чаще всего в Гонолулу, но иногда в каком-нибудь секторе для транзитных пассажиров или в американском посольстве, и, поскольку он, вероятно, считал меня подругой
