Джакарте», — говорила Инез, или: «Скажем, это было в мае», как если бы самые недвусмысленные детали, касающиеся места и времени, по своей природе были непознаваемыми, допускающими различные истолкования) весной и летом 1975 года.
Сначала она не соглашалась.
Сначала я поговорила с Билли Диллоном, Гарри Виктором, Дуайтом Кристианом и даже коротко — с Джесси, Эдлаем и Диком Зиглером, у каждого из которых, как я уже сказала, имелся определенный интерес в изложении собственной версии событий, но Инез оставалась недосягаемой. Во-первых, их с Джеком Ловеттом местопребывание исключало всякую возможность разыграть случайную встречу. Я могла позвонить Дуайту Кристиану и сказать, что я случайно очутилась в Гонолулу, но я не могла позвонить Инез и сказать, что я случайно очутилась в Куала-Лумпуре. Никто не мог «случайно очутиться» в Куала-Лумпуре, никто не попадал туда проездом: Куала-Лумпур не лежит на перекрестке дорог, и там моя встреча с Инез предполагала преднамеренность, конкретную цель с моей стороны и конкретное решение с ее.
Во-вторых, в то лето и осень, когда Инез уехала из Гонолулу с Джеком Ловеттом, она казалась недосягаемой эмоционально. Создавалось впечатление, что она отказалась от дальнейшего участия в этой истории, воздвигнув между собой и тем, что произошло, преграду из обретенного ею спокойствия.
ЗДЕСЬ СЕЙЧАС ПОРА МУССОНОВ И БОЛЬШАЯ ВЛАЖНОСТЬ, ОБЫЧНО ВО ВРЕМЯ МУССОНОВ СЮДА НИКТО НЕ ПРИЕЗЖАЕТ, НО Я УВЕРЕНА, ЧТО ГАРРИ И БИЛЛИ СМОГУТ РЕШИТЬ САМИ, ЧТО ВАМ НУЖНО ЗНАТЬ. ИЗВИНИТЕ, ЧТО ПИШУ В СПЕШКЕ. НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ, ИНЕЗ В.
Таким был ответ, нацарапанный на почтовой открытке с изображением отеля «Экваториел» в Куала-Лумпуре, на мое письмо, посланное в июле 1975 года из Гонолулу, в котором я спрашивала Инез, смогу ли я с ней повидаться. Поскольку за «летними муссонами» в Куала-Лумпуре сразу же следуют «зимние муссоны», которые в свою очередь длятся до самого начала следующих «летних муссонов», то ответ Инез был еще менее двусмысленным, чем мог показаться. В октябре я написала второе письмо из Лос-Анджелеса и более или менее своевременно получила вторую открытку, на которой вновь был изображен холл отеля «Экваториел», где, кстати, Инез не останавливалась:
ТО, ЧТО ВАС ИНТЕРЕСУЕТ, ДАВНО В ПРОШЛОМ, И, OTKPOBЕHНO ГОВОРЯ, Я БЫ ЛУЧШЕ СМОТРЕЛА ВПЕРЕД. ИНЫМИ СЛОВАМИ, ВАШ ВИЗИТ ВРЯД ЛИ БЫЛ БЫ ПРОДУКТИВЕН. И.
На этой открытке стояла дата второе ноября, а в Лос-Анджелес она пришла пятнадцатого. Десять дней спустя я получила третью весточку от Инез — вырезку из книжного обозрения, в которой бегло упоминалось мое имя. В записке, прикрепленной к вырезке, говорилось: ИЗВИНИТЕ, ЕСЛИ МОЯ ЗАПИСКА БЫЛА РЕЗКОВАТА, НО Я УВЕРЕНА, ЧТО ВЫ МЕНЯ ПОНИМАЕТЕ. ИНЕЗ.
Неделю спустя Инез позвонила мне домой в Лос-Анджелес, для чего ей пришлось потратить некоторое время, узнавая номер телефона, и попросила меня приехать в Куала-Лумпур.
Собственно, она, по сути, не «просила» меня приехать в Куала-Лумпур.
Если быть точной, то она сказала: «Когда вы приедете в К.-Л.».
Я задумалась.
«Я бы хотела с вами встретиться, — добавила она. — Я бы показала вам город».
В то время я думала, что она решила поговорить со мной только потому, что имя Джека Ловетта начинало всплывать в связи с расследованиями военных, денежных и технологических сделок некоторых бывших или даже ныне открыто или тайно действующих агентов правительства Соединенных Штатов. Были даже намеки на торговлю наркотиками, которые хотя и получили широкую огласку и часто фигурировали в ранних сообщениях (вспоминаю, как во многих заголовках повторялось словосочетание «Золотой треугольник», и нечеткую фотографию двух людей, выходящих из здания на Виктория-пик, один из которых был назван «бывшим партнером Ловетта по бизнесу», а второй — «известным в Гонконге опиумным королем „Триад“»), однако эти сообщения оставались лишь намеками, слухами, ни разу не подтвержденными, а другие заявления были достаточно убедительными и не слишком неожиданными для любого, кто взял на себя труд подумать о том, что делал Джек Ловетт в этой части света.
Тут были и связи с межотраслевыми транспортно-воздушными компаниями, лишенными реальных активов. Тут было и пребывание на посту директора банка в Виле, причем то обстоятельство, что правительственные чиновники являлись совладельцами акций, давало возможность с прибылью использовать эту должность. Тут были все специальные предписания, специальные консультации и особые отношения того меняющегося мира, в котором сбор информации был неотделим от ее использования и где национальные и частные интересы (интересы государственных и негосударственных действующих лиц, сказал бы Джек Ловетт) не сталкивались, а превращались в единый клубок обмена услугами.
Для того чтобы понять, что делал Джек Ловетт, нужно было только понять, как естественно было для него делать это, насколько мгновенно он оказывался целиком вовлеченным в это и как предельно просто у него все получалось. Ему никогда не изменял прирожденный талант сводить вместе нужных людей; скажем, нужного человека из министерства обороны с нужным человеком в Ливерморе, или Лос-Аламосе, или Брукхейвене[146 — Центры разработок ядерного оружия в США.] или — более характерный пример, выгода от которого вычисляется еще быстрей, — Начальника тылового развертывания при Главнокомандующем морской пехотой США во Вьетнаме — с Дуайтом Кристианом.
Эмоциональное одиночество, некоторая отстраненность, распространявшаяся на вопросы национальной и политической лояльности.
Было бы неверным называть Джека Ловетта нелояльным, хотя, думается, тогда некоторые так делали.
Было бы правильным лишь сказать, что он рассматривал страну, с паспортом которой он путешествовал, как абстракцию, как действующее лицо — государство, одно из нескольких, неизменно присутствующее в любой данной пьесе.
Иными словами.
То, что делал Джек Ловетт, никогда не было белым или черным, а в конечном счете могло быть (поскольку принципиальным выигрышем для него была следующая абстракция, выстраивание пирамиды из все новой информации) полностью лишено этического содержания, однако, поскольку оттенки серого цвета в газетных статьях, как правило, не воспроизводились, вся история в ее первоначальном виде выглядела не лучшим образом. То обстоятельство, по сообщениям, что Джек Ловетт совершал некие тайные сделки с потерпевшей поражение третьей силой (или четвертой силой, или пятой силой — в этой истории концы с концами не сходились постоянно), в Пномпене в те дни, когда там закрылось американское посольство, выглядело не лучшим образом. То, что лондонский делец, продававший американское оружие, брошенное в Южном Вьетнаме, получил груз от одной из служб перевозок Джека Ловетта, выглядело не лучшим образом. Для меня было очевидным, что связь с Инез выйдет наружу довольно скоро (как и произошло в ту неделю, когда я вернулась из Куала-Лумпура, а ролик компании «Даблъю-эн-би-си» с Инез, танцующей с Гарри Виктором на «Крыше св. Реджиса», временно заслонил мои собственные впечатления от общения с Инез), и я решила, что Инез хочет повидать меня только потому, что со мной хотел встретиться Джек Ловетт. Я решила, что во время моего визита Джек Ловетт найдет способ довести до меня свою информацию. Я решила, что Инез подыгрывает ему.
Короче говоря, что моя поездка в Куала-Лумпур является элементом его оборонной стратегии, что могла понимать, а могла и не понимать Инез.
Эти умозаключения, как выяснилось, были слишком упрощенным представлением об Инез Виктор.
3
Прежде всего она хотела рассказать мне о том, что Джек Ловетт был мертв.
Что Джек Ловетт умер девятнадцатого августа приблизительно в одиннадцать вечера у края мелкой части пятидесятиметрового бассейна в джакартском отеле «Боробудур».
После того как проплыл свои обычные тридцать дистанций.
Что она привезла тело Джека Ловетта в Гонолулу и похоронила его двадцать первого августа на маленьком кладбище у шофилдских казарм. За оградой которого хоронили мертворожденных. Рядом с могилами итальянских военнопленных. Рядом с кустом джакаранды, но джакаранда уже отцвела. Когда джакаранда цвела и роняла лепестки на траву, голубой ковер простирался как раз до надгробия Джека Ловетта. Так близко была могила от джакаранды. Полковник, с которым она связалась в Шофилде, сперва предложил другое место, но принял ее доводы. Полковник, с которым она связалась в Шофилде, очень ей помог.
Чрезвычайно любезен.
Чрезвычайно добр, на самом деле.
Так же как и первый человек, с которым она связалась.
Мистер Соэбадио. В Джакарте. Мистер Соэбадио был представителем банка в Виле на Яве; как оказалось, именно его номер телефона дал ей Джек Ловетт на случай каких-либо проблем во время тех четырех-пяти дней, которые они были в Джакарте.
Джек Ловетт не сказал ей имени мистера Соэбадио.
Только номер телефона.
Чтобы звонить. Если она заболеет, или ей понадобится найти его в течение дня, или опять начнутся волнения, когда он будет в Соло или Сурабае. И она думала об этом телефонном номере именно в тот момент, когда взглянула и увидела, что Джек Ловетт лежит лицом вниз в очень мелком конце бассейна — на длинной полосе, где глубина воды не более фута и весь день плескались маленькие дети, говорившие с техасским акцентом.
Это произошло совершенно неожиданно.
Она смотрела, как он плывет к мелкому концу бассейна.
Она нагнулась, чтобы взять для него полотенце.
Именно в тот момент, когда она потянулась за полотенцем, она подумала о телефонном номере, который он ей дал: о том, кто ответит, если она позвонит.
Затем она подняла голову.
В этот поздний час в бассейне никого не было. Последние игроки ушли с теннисных кортов, ночное освещение было выключено. Даже в баре при бассейне были закрыты ставни, но на его наружной стене был телефон, и именно по этому телефону двадцать минут спустя Инез набрала номер, который дал ей Джек Ловетт. Она сидела на краю бассейна, голова Джека Ловетта была у нее на коленях, пока не прибыл доктор-тамилец. Доктор-тамилец сказал, что те двадцать минут, когда она делала Джеку Ловетту искусственное дыхание, уже не имели значения. Доктор-тамилец сказал, что это произошло мгновенно в кровеносных сосудах, ничего нельзя было сделать. В крови, сказал он, щелкнул пальцами и одновременно провел ладонью у себя под горлом — коротким режущим движением.
К бассейну тамильского доктора привел мистер Соэбадио.
Именно мистер Соэбадио вдел руки Джека Ловетта в рукава его полосатого пиджака и донес его до служебной стоянки, где была машина.
Именно мистер Соэбадио посоветовал говорить всякому, кто приблизится к машине, что мистер Ловетт пьян, именно мистер Соэбадио поднялся наверх за ее паспортом, и именно мистер Соэбадио предложил, для того чтобы обойти некоторые трудности, которые, вероятно, возникли бы при вывозе мистера Ловетта из Индонезии, нанять небольшой самолет — он знал, как это делается. Он знал также, где можно достать хороший самолет, чтобы обойти местный контроль и перелететь из Денпасара в Халлим. У него оказался знакомый пилот — хороший друг, который согласится доставить миссис Виктор с мистером Ловеттом туда, куда пожелает миссис Виктор.
В пределах возможностей самолета этого класса.
Самолет был пассажирским, семиместным, марки «Лир».
Из Халлима в Манилу, без проблем.
Из Манилы на Гуам,
