безвозмездномъ трудѣ: такой трудъ невозможенъ. Но развѣ нѣтъ труда, который оплачивается меньше, чѣмъ того требуютъ настоятельная необходимость, простое уваженіе къ гуманности? Тому, кто сколько нибудь усомнился бы въ этомъ, я посовѣтую только открыть книгу Петра Венсара. Наши фабрики, наши мастерскія, мануфактуры, города и деревни биткомъ набиты людьми, которые живутъ на 60 сант. въ день и даже меньше; говорятъ, есть даже люди, получающіе меньше 250 (OCR: опечатка?). Описаніе такихъ бѣдствій кладетъ пятно на человѣчество; оно обличаетъ глубокую недобросовѣстность нашей эпохи.

Вы возразите мнѣ, что все это только счастливыя и несчастныя исключенія, что націи чтятъ самихъ себя, возвышая оклады и содержаніе своихъ должностныхъ лицъ и знаменитыхъ талантовъ, и что неразумно было бы смѣшивать этихъ людей съ низкимъ сословіемъ промышленниковъ и рабочихъ.

Но спуститесь внизъ по общественной лѣстницѣ, сойдите съ ея вершины, на которую я васъ только что перенесъ, и къ крайнему удивленію вашему вы замѣтите, что во всякомъ положеніи люди судятъ о себѣ точно такимъ же образомъ. Докторъ и адвокатъ, сапожникъ и модистка берутъ доходъ съ извѣстности, которою пользуются; есть даже люди, которые дѣлаютъ оцѣнку своей честности, какъ та кухарка, которая за прибавку жалованья обѣщала не воровать. Покажите мнѣ человѣка, который не считалъ бы себя нѣсколько выше своихъ собратій и не воображалъ бы, что дѣлаетъ вамъ честь, работая для васъ за извѣстную плату. Когда самъ производитель опредѣляетъ задѣльную плату, вопросъ всегда раздваивается: здѣсь затрогиваются оба – и личность, nominor quia leo, и работникъ. Во Франціи найдется цѣлая сотня хирурговъ, которые не затруднились бы вынуть пулю изъ ноги Гарибальди; но для знаменитаго раненнаго нуженъ былъ знаменитый операторъ; отъ этого Гарибальди показался въ десять разъ героичнѣе, а г. Нелатонъ въ десять разъ искуснѣе. Всякому досталось по рекламѣ: таковы порядки экономическаго міра.

Такъ какъ мы дожили до демократіи и всѣ пользуемся одинакими правами, такъ какъ законъ одѣляетъ насъ одинакими милостями и почетомъ, то я думаю, что, принимаясь за дѣла, мы должны отстранить всякій вопросъ о первенствѣ и, оцѣняя взаимно наши услуги, должны принимать въ разсчетъ только настоящую цѣнность труда.

Польза стоитъ пользы;

Должность стоитъ должности;

Услуга оплачиваетъ услугу;

Рабочій день равняется другому рабочему дню.

И всякое произведеніе должно оплачиваться произведеніемъ, на которое потрачена такая же сумма труда и издержекъ.

Еслибы при подобныхъ сдѣлкахъ пришлось отдавать чему нибудь предпочтеніе, оно не досталось бы тѣмъ блестящимъ, пріятнымъ, хорошо вознагражденнымъ обязанностямъ, которыя нравятся всѣмъ; оно выпало бы на долю тѣхъ тяжелыхъ работъ, которыя оскорбляютъ нашу деликатность и возмущаютъ наше самолюбіе. Положимъ, богачу взбредетъ на умъ нанять меня въ лакеи: «Глупыхъ ремеслъ не существуетъ, скажу я себѣ; есть только глупые люди. Попеченія, которыя оказываются личности, стоятъ выше полезнаго труда; это подвиги милосердія, которые ставятъ оказывающаго ихъ выше того, кто ихъ принимаетъ. Я вовсе не желаю унижаться и потому поставлю слѣдующія условія моей службы: пусть тотъ, кто желаетъ имѣть меня лакеемъ, платитъ мнѣ изъ своего дохода 50 % на 100. Иначе, мы выйдемъ изъ предѣловъ братства, равенства, взаимности: скажу даже больше – мы выйдемъ изъ предѣловъ справедливости и нравственности; мы перестанемъ быть демократами и превратимся въ общество аристократовъ и халуевъ».

Но, возразите вы мнѣ, неправда, будто одна служба равняется другой, будто одна услуга оплачиваетъ другую, будто рабочій день одного равняется по цѣнѣ рабочему дню другаго. Противъ этого протестуетъ всеобщее сознаніе; оно говоритъ, что при такомъ управленіи ваша взаимность была бы вопіющею несправедливостью. Стало быть, волей или неволей, придется сообразоваться съ закономъ предложенія и спроса и ограничиться смягченіемъ его ложныхъ и дикихъ сторонъ образованіемъ и филантропіею.

Признаюсь, для меня такое разсужденіе все равно, что еслибы мнѣ стали доказывать, что промышленники, должностныя лица, ученые, негоціанты, работники, крестьяне – словомъ, всѣ работающіе, производящіе, трудящіеся люди – животныя разныхъ породъ и видовъ, которыхъ нѣтъ возможности сравнивать между собою. Можно ли сравнивать достоинство вьючной скотины съ достоинствомъ человѣка; можно ли мѣрить на одинъ аршинъ порабощеніе перваго и благородныя, свободныя дѣйствія втораго?… Вотъ какъ разсуждаютъ теоретики неравенства. На ихъ взглядъ разстояніе между двумя людьми можетъ быть больше, чѣмъ между человѣкомъ и лошадью. На этомъ основаніи они умозаключаютъ, что не только произведенія человѣческаго труда составляютъ величины несоизмѣримыя; но, не смотря на все, что было писано по этому поводу, они утверждаютъ, что и самые люди неравнаго достоинства и, слѣдовательно, не могутъ пользоваться равными правами, и потому все, что дѣлается для уравненія ихъ, разрушается самою сущностью вещей. Въ этомъ‑то неравенствѣ личностей, говорятъ они, и заключается принципъ неравенства положеній, сословій и состояній.

Кто ненавидитъ истину изъ за сословныхъ интересовъ или изъ за привязанности къ системѣ, тому легко отдѣлываться фразами. Отыскивая философію исторіи, Паскаль представлялъ себѣ человѣчество единою, безсмертною личностью, которая собираетъ въ себѣ всѣ знанія и постепенно осуществляетъ всѣ идеи человѣческаго прогресса. Вотъ какъ Паскаль представлялъ себѣ единство и тождество нашего рода; отъ этого тождества онъ восходилъ къ самымъ высокимъ мыслямъ о развитіи цивилизаціи, о вліяніи Провидѣнія, о солидарности государствъ и расъ. Тотъ же образъ пониманія приложимъ и къ политической экономіи. Надо смотрѣть на общество какъ на великана съ тысячью рукъ, который занимается всѣми промышленностями и производитъ одновременно всѣ богатства. Онъ одушевленъ однимъ сознаніемъ, одною мыслью и волею, и въ тѣсной связи его трудовъ проявляется единство и тождество его личности. Чтобы онъ ни предпринялъ – онъ всегда останется вѣренъ себѣ, всегда сохранитъ величавость и достоинство, какъ въ мельчайшихъ подробностяхъ, такъ и въ самыхъ удивительныхъ комбинаціяхъ. Во всѣхъ обстоятельствахъ своей жизни это чудное существо остается неизмѣннымъ, и можно сказать, что всякое его дѣйствіе, всякое движеніе уравновѣшивается другимъ.

Но вы продолжаете настаивать и говорите: еслибы даже всѣ личности, составляющія общество, обладали одинаковою степенью нравственнаго достоинства, люди все‑таки не были бы равны между собою по способностямъ, – а этого довольно, чтобы разрушить демократію и ея законы, подъ которые хотятъ насъ подвести.

Личности, которыя являются органами общества, неравны между собою по способностямъ, но равны по нравственному достоинству – это несомнѣнно. Изъ этого слѣдуетъ, что при этомъ изслѣдованіи надо оставить въ сторонѣ все, что дѣлаетъ насъ равными, и стараться только, по мѣрѣ силъ, измѣрить наши неравенства.

И такъ, оставляя въ сторонѣ человѣческую личность, которую мы признаемъ неприкосновенною, отодвигая прочь и нравственную природу, и все, что относится къ сознанію, мы должны изучать человѣка дѣйствія или работника по его способностямъ и произведеніямъ. Съ перваго же взгляда мы открываемъ слѣдующій замѣчательный фактъ: если двое людей и неравны между собою по способностямъ, то разница въ ту или въ другую сторону никогда однако не доходитъ до безконечности, а всегда остается въ довольно тѣсныхъ границахъ. Какъ въ физическомъ мірѣ намъ невозможно достигнуть ни крайняго жара, ни крайняго холода, и наши термометрическія измѣренія колеблются на небольшихъ разстояніяхъ въ обѣ стороны отъ средней точки, ошибочно называемой нулемъ, – такъ точно нѣтъ никакой возможности опредѣлить отрицательную и превосходную степень силы разума ни между людьми и животными, ни между творцомъ и міромъ. Все, что мы можемъ сдѣлать, хотя бы напримѣръ относительно ума, – это начертать границы, конечно, произвольныя, выше и ниже опредѣленнаго, условнаго пункта, который назовемъ здравымъ смысломъ. Касательно силы мы тоже можемъ принять одну общую единицу, хотя бы напримѣръ силу лошади, и потомъ считать, сколько единицъ или дробей этой единицы каждый изъ насъ способенъ произвести.

И такъ, для измѣренія силы и ума, мы получимъ, какъ на термометрѣ, крайности и среднюю пропорцію. Большая часть людей будетъ подходить къ средней пропорціи, a тѣ, которые будутъ отходитъ отъ нея вверхъ или внизъ, будутъ составлять болѣе рѣдкія явленія. Я только что сказалъ, что между этими двумя крайностями разстояніе довольно незначительно, и дѣйствительно, человѣкъ, который соединялъ бы въ себѣ силы двухъ или трехъ людей, былъ бы геркулесомъ, а тотъ, въ комъ соединялся бы умъ четырехъ человѣкъ, былъ бы полубогомъ. Къ этимъ границамъ, которымъ подчиняется развитіе человѣческихъ способностей, присоединяются условія жизни и природы. Maximum продолжительности человѣческой жизни – 70 или 80 лѣтъ, изъ которыхъ надо вычесть періодъ дѣтства и образованія и періодъ старости и одряхлѣнія. Сутки для всѣхъ одинаково имѣютъ 24 часа, изъ которыхъ, смотря по обстоятельствамъ, можно удѣлить на работу 9–18 часовъ. Въ каждой недѣлѣ есть день отдыха, и, хотя годъ состоитъ изъ 365 дней, однако можно разсчитывать только на 300 рабочихъ дней. Изъ этого ясно, что хотя въ промышленныхъ способностяхъ и есть неравенство, но оно нисколько не мѣшаетъ существованію общаго уровня въ цѣломъ; это напоминаетъ ниву, гдѣ всѣ колосья неравны между собою, но которая, тѣмъ не менѣе, кажется совершенно ровною долиною.

Руководствуясь этими соображеніями, мы можемъ опредѣлить рабочій день: во всякой промышленности и во всякомъ ремеслѣ рабочій день – это вся сумма того, что можетъ произвести или заслужить въ данный срокъ человѣкъ средней силы, средняго ума и среднихъ лѣтъ, хорошо знающій свое ремесло во всѣхъ его отрасляхъ; срокъ этотъ можно считать въ 10, 12 и 15 часовъ для труда, который можно оцѣнивать по днямъ, или въ недѣлю, мѣсяцъ, годъ – для труда, требующаго болѣе продолжительнаго времени.

Такъ какъ дитя, женщина, старикъ, больной или слабый человѣкъ не могутъ достигнуть средней цифры труда нормальнаго человѣка, то ихъ рабочій день будетъ не болѣе какъ дробью въ отношеніи къ нормальному, офиціальному, законному дню, принимаемому за цѣлую единицу. – Тоже самое я скажу и о днѣ работника, занимающагося какимъ нибудь чисто механическимъ дѣломъ, составляющимъ лишь часть труда, необходимаго для даннаго производства; его трудъ требуетъ болѣе навыка, чѣмъ усилій ума, и не можетъ сравниться съ трудомъ настоящаго ремесленника.

За то превосходный работникъ, тотъ, который задумываетъ дѣло, работаетъ быстрѣе, поставляетъ большее количество продуктовъ лучшаго качества, чѣмъ другой, a тѣмъ болѣе тотъ, кто съ этимъ совершенствомъ исполненія соединяетъ умѣніе управлять и силу повелѣвать, превзошелъ бы общій уровень и, слѣдовательно, получилъ бы право на большую плату; онъ могъ бы заработать въ одинъ день то, что стоятъ полтора, два, три и даже больше рабочихъ дня. Такимъ образомъ права силы, таланта, даже характера принимаются въ соображеніе, какъ и права труда: если справедливость не обращаетъ ни малѣйшаго вниманія на личности, за то она строго взвѣшиваетъ способности.

Теперь я буду утверждать, что нѣтъ ничего легче, какъ провѣрить всѣ эти счеты, привести въ равновѣсіе цѣны, разрѣшить по справедливости всѣ эти неравенства; это также легко, какъ выплатить 100 фр. золотыми монетами въ 40, 20, 10 и 5 фр., серебряными монетами въ 5, 2 и 1 фр. или мѣдными въ 2 и въ 1