всего: изъ числа членовъ оппозиціи одни уже открыто стали сторонниками имперіи и порываются поминутно подслужиться ей, будто бы въ либеральномъ духѣ; другіе прикидываются равнодушными, ожидая благопріятнаго случая вступить въ сдѣлку съ властью, лишь только она сдѣлаетъ первый шагъ къ сближенію; самые неукротимые – и тѣ готовы отказаться отъ сопротивленія императору, если онъ пріобрѣтетъ прежнюю популярность, которая способна упрочить его династію и укрѣпить его правительство. Не они ли, эти неукротимые, слѣдуя примѣру Эмиля Оливье, громогласно объявили: «Мы не пессимисты!»
Въ концѣ концовъ, оппозиція настоящему порядку выражается не людьми, а самымъ положеніемъ и ходомъ дѣлъ. Пусть только это положеніе, которое одно и можетъ безпокоить власть, станетъ болѣе затруднительнымъ и натянутымъ, пусть только на горизонтѣ покажутся громовыя тучи, поколеблется администрація, – и оппозиція, которая по влеченію льнетъ теперь къ правительству, тотчасъ же отступится отъ него, тотчасъ же приметъ враждебное, мстительное положеніе, осудитъ всю систему правленія и, въ случаѣ надобности, сдѣлается ея палачомъ. Да, достойна довѣрія эта коварная оппозиція безъ принципа и чести, занятая только тѣмъ, чтобы искажать, скрывать истинную мысль своихъ избирателей демократовъ! И какъ много у ней правъ на званіе представительницы народной воли!
II. По своему смыслу оппозиція ни подъ какимъ предлогомъ не можетъ представлять народъ; этого мало: она не въ состояніи быть ему полезной и неспособна служить ни прогрессу, ни свободѣ. Между тѣмъ, какъ массы пламенно желаютъ реформъ, оппозиція взамѣнъ всякаго облегченія можетъ наградить ихъ только возстановленіемъ стараго порядка, то есть, доктринерской реставраціей.
Не забудемъ, что демократія и буржуазія, принимая участіе на выборахъ и назначая своихъ представителей, тѣмъ самымъ уже поставили себя на почву императорской законности. Такимъ образомъ, если, вслѣдствіе послѣднихъ выборовъ, и образовалась оппозиція, то она вовсе не означаетъ еще разрыва съ властью, а только простое несходство взглядовъ, какое‑то неопредѣленное неудовольствіе, которое нисколько не измѣняетъ законныхъ отношеній и не допускаетъ ни малѣйшаго нарушенія конституціи.
И такъ, пока особенныя, чрезвычайныя событія не произведутъ рѣшительнаго переворота въ дѣлахъ, мы принуждены разсуждать въ смыслѣ установленной законности, тѣмъ болѣе, что вооруженная власть, опираясь на данное ей право, способна заставить повиноваться каждаго, кому пришла бы фантазія сопротивляться.
Теперь возникаетъ вопросъ: въ какое же положеніе ставитъ оппозицію, демократію, народъ и наконецъ правительство эта самая законность въ связи съ выборами 1863–64 гг.
Выборы 1857 года дали демократіи только пять представителей; теперь, если не ошибаемся, число ихъ возросло до пятнадцати. Присоединяя къ этой ничтожной, хотя и шумной, кучкѣ и депутатовъ–консерваторовъ, избранныхъ безъ содѣйствія демократіи и покровительства власти, оказывается, что въ общемъ итогѣ 283 членовъ законодательнаго корпуса меньшинство или оппозиція состоитъ много–много изъ 35 демократовъ. Такова въ данную минуту законная, конституціонная сила оппозиціи! Чего ждать путнаго отъ подобной оппозиціи? Способна ли она на борьбу съ правительственной системой и можетъ ли быть серьезнѣе и сильнѣе оппозиціи пяти въ теченіе 1857–63 годовъ? – Нисколько. Напротивъ того, говорю я, – судя по игрѣ конституціи 1852 г., въ продолженіе 17 лѣтъ правительство императора должно непремѣнно упрочиться, если только какой нибудь неожиданный переворотъ не сломитъ его.
Предположимъ теперь, что въ 1869 году число депутатовъ оппозиціи возростетъ въ той же пропорціи, въ какой оно возрасло къ 1863 г., т. е. увеличится всемеро. При этомъ предположеніи, конечно, очень выгодномъ для оппозиціи, она все‑таки составитъ меньшинство; консерваторы по прежнему будутъ многочисленнѣе и сильнѣе. Но допустимъ даже, что правительство потеряетъ поддержку большинства законодательной палаты и должно будетъ измѣнить свою политику и конституцію въ духе новой оппозиціи. И опять‑таки эта перемѣна совершится путемъ законныхъ, конституціонныхъ обрядностей; что же касается самой конституціи, то она измѣнится только въ томъ смысле, въ какомъ этого требовалъ неизмѣнный Тьеръ, т. е. насъ обратитъ вспять къ старой парламентской системѣ. Демократическая оппозиція по своему численному ничтожеству и политическому безсмыслію не дастъ намъ ничего новаго. Много, много, если создадутъ для нея одно или два лишнихъ министерства, и все кончится рѣшительнымъ союзомъ демократіи съ императорскимъ правительствомъ.
И такъ, Наполеонъ III, какъ и дядя его въ 1815 году, можетъ отдѣлаться одной лишь перемѣной конституціи. Такимъ образомъ, все политическое развитіе Франціи съ 1830 до 1870 года сведется на простую смѣну династій. Гдѣ же тутъ отмѣна стараго порядка, гдѣ прогрессъ? Наполеонъ III самъ предвидѣлъ эту развязку: онъ зналъ, что только одна демократическая и соціальная революція дала ему ту чрезвычайную власть, которой онъ пользовался съ 1851 года; онъ зналъ, что, подавивъ революцію, ему придется со временемъ возстановить конституціонное правленіе въ болѣе или менѣе скромномъ видѣ. Объ этомъ онъ самъ позаботился заранѣе объявить Франціи, когда сказалъ ей, что увѣнчаетъ свое зданіе.
Такъ ли все кончится? Вѣроятно ли, что послѣ всѣхъ страданій, раздоровъ, споровъ, оппозицій, выборовъ и клятвенныхъ обѣщаній народъ и демократія отшатнутся на сорокъ лѣтъ назадъ, a имперія съ наполеоновской династіей взамѣнъ опаснаго произвола заведетъ парламентскій порядокъ? Вотъ вопросъ.
Нѣтъ, ничто не доказываетъ, что въ 1869 году оппозиція будетъ имѣть на своей сторонѣ большинство голосовъ. Къ этому времени правительство успѣетъ еще поразмыслить, собраться съ силами и обезпечить успѣхъ своего дѣла; выгоды его положенія громадны.
За императора прежде всего созданная имъ конституція, на которую присягала оппозиція; затѣмъ – установленная законность, которую онъ можетъ толковать по своему; далѣе за него сенатъ, родъ верхней палаты, которая единодушно отстаиваетъ новую реставрацію; въ законодательномъ корпусѣ или палатѣ депутатовъ на сторонѣ императора подавляющее большинство; – кромѣ ораторовъ этого большинства, болтунамъ оппозиціи возражаютъ опытные и искусные сановники: въ недавнихъ спорахъ съ адвокатами демократіи они доказали свою силу и чаще были побѣдителями, чѣмъ побѣжденными. Но это еще не все: въ департаментахъ каждая сельская община обратилась теперь въ контору префектуры; деревенская чернь возбуждена противъ оппозиціи «господъ» (messieurs); отборная національная гвардія поддержана многочисленной и вѣрной арміей; что же касается, наконецъ, до массы избирателей, то она стоитъ за императора; на будущихъ выборахъ за него будетъ не менѣе 5.500,000 голосовъ противъ 1,900,000.
Развѣ съ такими страшными силами трудно уничтожить въ пять лѣтъ всякую оппозицію?
III. Эту почти несокрушимую силу, какую даетъ правительству императора присяжная законность, эту силу оппозиція старается еще обратить въ орудіе разныхъ стѣсненій. Она поминутно подстрекаетъ власть къ деспотизму, то газетными статьями, то рѣчами, то подачей голосовъ. Не будь парламентскаго большинства, не будь министерскихъ депутатовъ, избранныхъ чернью, я, право, не знаю, что съ нами бы сталось.
Касательно внѣшней политики, напримѣръ, императоръ имѣетъ право въ силу конституціи предпринять все, чего пожелаетъ самъ, наперекоръ министрамъ и государственному совѣту. Онъ можетъ по своей волѣ объявить войну, кому вздумается, и завязать потасовку съ цѣлой Европой. – Оставимъ въ сторонѣ всѣ болѣе или менѣе вѣрныя соображенія, почему императоръ не рѣшится на подобное дѣло, и обратимъ вниманіе только на ту огромную власть, которой пользуется правитель съ точки зрѣнія политическаго и гражданскаго права, законности и, наконецъ, народнаго самодержавія. Судя по отзывамъ оффиціальныхъ газетъ имперіи, надо полагать, что по настоящее время Наполеонъ III не пускался на вздорныя предпріятія, по поводу гольштейнскихъ, венгерскихъ, итальянскихъ и прочихъ сомнительныхъ дѣлъ, болѣе всего изъ уваженія къ совѣтамъ преданныхъ и близкихъ придворныхъ, большинства членовъ законодательнаго корпуса и сената. Онъ чувствовалъ, что при всей неограниченности правъ, какими наградила его конституція, здравый смыслъ велитъ, однако, пользоваться ими съ крайней умѣренностью и осторожностью. Онъ сознавалъ, что первый долгъ государя – согласовать свою волю съ общественнымъ мнѣніемъ, а не съ текстомъ конституціи.
Но что же дѣлали газеты и депутаты оппозиціи? Чѣмъ продолжаютъ они заниматься по настоящее время? Они постоянно твердятъ ему о его верховной власти и подстрекаютъ на самовольное рѣшеніе, на безотчетный произволъ. Эти мнимые демократы, которые подчасъ выставляютъ себя врагами самовластія, всегда готовы рукоплескать ему. Они проповѣдуютъ безъ умолку, что правое дѣло покрываетъ неправду формы и прихоть рѣшенія, и потому императору не слѣдуетъ колебаться: самый щекотливый либерализмъ не найдетъ тутъ ничего предосудительнаго. Такимъ образомъ, оказывается, что они порицаютъ въ политикѣ правительства уже не проявленіе его личнаго характера, какъ это дѣлалось до 1848 года, а просто порицаютъ его за неловкость, за то, что его величество не дѣлаетъ того, чего имъ хочется.
Вотъ какъ оправдываетъ существующій порядокъ оппозиція, выдвинутая на сцену выборами 1863–64 года! Вотъ какъ уничтожаетъ она завѣтныя преданія 89 года въ вопросахъ мира и войны! Другъ Лудовика XVI, Мирабо, когда народъ обвинялъ его въ измѣнѣ, – и тотъ никогда не требовалъ для своего короля даже сотой доли того самовластія, которымъ хотятъ наградить Наполеона III такъ называемые демократы.
Предположите теперь, что императоръ, поддаваясь ихъ безумнымъ желаніямъ, объявитъ войну Пруссіи, Австріи, Германскому союзу, предположите, что изъ угожденія Кошуту или Гарибальди онъ подыметъ противъ себя почти всю Европу и самовольно потребуетъ отъ Франціи сразу 400,000 людей и три милліарда. Напрасно тогда сенатъ, большинство депутатовъ и масса народа – горожане и поселяне – станутъ ужасаться: императоръ будетъ правъ; никто не осмѣлится упрекнуть его въ деспотизмѣ; мало того, по мнѣнію оппозиціи, мы должны будемъ прославлять его…
Война объявлена. Одно изъ двухъ: императоръ побѣдитъ или будетъ побѣжденъ. Въ случаѣ побѣды онъ запряжетъ оппозицію въ свою тріумфальную колесницу, а желаемой свободѣ опять отсрочка. Если же императора побѣдятъ, то его назовутъ несчастнымъ героемъ, достойнымъ всей нашей любви и преданности, a депутаты–патріоты непремѣнно потребуютъ отъ насъ послѣдняго гроша и послѣдняго рекрута.
Предположите, наоборотъ, что императоръ, повинуясь болѣе разумнымъ внушеніямъ, не обратитъ вниманія на эти пошлыя подстрекательства и станетъ рѣшительно слѣдовать мирной политикѣ. Въ этомъ случаѣ онъ пріобрѣтаетъ если не расположеніе, то, по крайней мѣрѣ, молчаніе всѣхъ тѣхъ демократовъ или недемократовъ, которые не преклоняются передъ геніями оппозиціи; и она сама, рано или поздно, отрекаясь отъ своего воинственнаго азарта, должна будетъ сознаться, что императоръ былъ умнѣе ея. – Какая, подумаешь, слава нашимъ конституціоннымъ нравамъ! Какая честь демократіи! И какъ намъ, краснымъ республиканцамъ и соціалистамъ, простительно послѣ этого вопіять противъ деспотизма власти!!.
И такъ, согласіе на шестилѣтнюю отсрочку всѣхъ демократическихъ требованій; обязательство во имя и передъ лицомъ всего народа – уважать и поддерживать существующій порядокъ, сначала въ теченіе шести первыхъ лѣтъ, a затѣмъ до тѣхъ поръ, пока законодательное большинство не рѣшитъ иначе; далѣе, возвратъ къ старой парламентской монархіи, то есть, самое опасное отступленіе народа къ прошлому; – тѣмъ временемъ, самовластное правленіе, которое будетъ продолжать располагать по своему силами и судьбой Франціи, подстрекаемое оппозиціей на военный деспотизмъ и на войну съ Европой, – вотъ окончательный и непремѣнный результатъ выборовъ 1862–64 год., результатъ, доказанный фактами, цифрами, фамиліями, газетными статьями и признаніями выборныхъ оппозиціи.
Да, безъ сомнѣнія, парижане – народъ самый бойкій и остроумный; но
