теперь занимались только тем, что принимали в профсоюз новых членов, организовывали собрания с заранее утвержденными повестками дня и ожидаемым результатом.
Партийные лидеры были осведомлены о глубоком недовольстве в рабочей среде. Официальные представители и информаторы (добровольные и состоявшие на службе), а также профсоюзные и партийные активисты регулярно проводили обследование настроений рабочих по различным вопросам.[14 — ВКП(б), Народный комиссариат труда, профсоюзы и ВЦСПС получали сообщения от информаторов, рабочих активистов, следственных бригад и местных представителей власти.] Одни отчеты не содержали персональных сведений и служили в основном для информирования партийного руководства об отношении рабочих к новой политике. Однако в других случаях информаторы заботливо указывали имена рабочих, выражавших свое мнение, род занятий, цех, в котором они работали, и завод. Так называемые антисоветские высказывания служили поводом для изучения прошлого рабочего, что иногда вело к потере работы, исключению из профсоюзов, лишению жилья и даже аресту.[15 — Например, собирались сведения о рабочих, высказывавшихся против кампании коллективных договоров в 1933 году. См.: В ЦК ВКП(б). Докладная записка об итогах проведения колдоговорной кампании и пересмотра норм выработки // ГА РФ. Ф. 5451. Оп. 43. Д. 30. Л. 153-154; В секретную часть ВЦСПС. Выступления отдельных рабочих во время колдоговорной кампании // ГА РФ. Ф. 5451. Оп. 43. Д. 30. Л. 131-131 об.] В начале 1930-х годов рабочие говорили довольно открыто, но, несомненно, они становились более осторожными, поскольку знали, какие последствия могут их ждать. Не имевшие паспортов или те, у кого было сомнительное прошлое, находились в особой опасности. Безусловно, они молчали из чувства страха.
На местах рабочие-партийцы и профсоюзные активисты переживали мучительные для них сомнения в правильности политики партии, они отдалялись от более привилегированного, лучше оплачиваемого и обеспеченного руководства. Бывшие оппозиционеры, занимавшие руководящие посты, недовольно роптали, однако они не имели поддержки в рабочей среде. Все еще работавшие на предприятиях бывшие оппозиционеры критиковали политику партии, однако их пугали антисоветские настроения выходцев из деревни и других рабочих, они не предлагали рабочим организованной альтернативы сталинской политике. Руководители партии, озабоченные реализацией планов индустриализации и недовольством рабочих, осознавали, что поддержка партийного курса со стороны рабочего класса ослабляется, а в рядах партии растут сомнения, распространяются, пока еще скрываемые и глухие, критические настроения. Хотя рабочие широко поддерживали социализм, партийное руководство не было уверено в этой поддержке. Партия с трудом пережила бурную социальную и экономическую трансформацию. В ВКП(б) — как в руководстве, так и среди рядовых членов — было много скептиков. Ее социальная основа была разрушена. И что важнее всего — напряженность и трудности в промышленности все еще не были преодолены.
От рабочих поступало большое количество жалоб, но они не удовлетворялись.
Михаил Александрович Панин горняк шахты Донецкого рудоуправления с двадцатидевятилетним стажем работы, доброволец Красной армии в 1933 году в разгар голода описал свое положение в письме в Народный комиссариат труда. Он рассказал, что рабочие не получали зарплату более двух месяцев, и что это было обычным явлением для руководства, которое искусственно создавало голод. Продовольственный паек был сокращен, и за последний месяц многие семьи не получили ничего, кроме хлеба. Несмотря на многочисленные предложения горняков руководству просеивать муку, хлеб был с мякиной. Шахтеры начали пухнуть от голода. Двенадцать его товарищей, шахтеров, лежали в больнице. Лошади, слишком оголодавшие, чтобы тащить нагруженные вагоны, пали на ходу. Откатка угля в самых глубоких отсеках шахты прекратилась, в результате сократилось производство. Доведенные до отчаянного положения шахтеры, изрубили и съели мертвых лошадей. Панин спрашивал: «Неужели мы, рабочие, добивались того, чтобы влачить такое существование и растаскивать падаль, выброшенную из рудничных конюшен, которая была тоже ни чем иным как умышленной незаготовкой фуража»? Он писал: «Стало невтерпеж смотреть на всю проводимую узурпаторщину местными работниками. Я решил написать это заявление. Надеюсь, товарищи члены бюро, вы рассмотрите это заявление и пришлете людей проверить факты и вместе с ними ликвидируете ненормальности».: #c_139
ГЛАВА 2.
ОТ УБИЙСТВА К МАССОВОМУ ЗАГОВОРУ
Ужасна и чудовищна вина этих преступников и убийц, которые подняли руки против лидеров нашей партии, против товарищей Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора и Постышева.
Из обвинительной речи А. Я. Вышинского, Генерального прокурора СССР на первом Московском судебном процессе
Это событие (убийство С. М. Кирова) было роковым для страны и для партии.
Г. С. Люшков, руководящий сотрудник НКВД
Вечером первого декабря 1934 года бывший сотрудник Института истории партии Леонид Николаев проник в здание Ленинградского горкома и обкома ВКП(б) и выстрелом в затылок убил С. М. Кирова, главу Ленинградского комитета партии. Киров, известный организатор и верный сторонник Сталина, в 1926 году был направлен в Ленинград, где возглавил Ленинградскую организацию ВКП(б), бывшую оплотом Г. Е. Зиновьева и левой оппозиции. Киров сменил сторонника левой оппозиции Г. Е. Евдокимова на посту первого секретаря Ленинградского комитета партии в феврале 1926 года. Позднее вместе с другими пятнадцатью подсудимыми Евдокимов был обвинен в причастности к убийству Кирова, признан виновным и расстрелян. Убийство этого политического деятеля до сих пор покрыто тайной и является предметом многочисленных теорий заговора. Некоторые доказывают, что Киров, популярный политик, придерживавшийся умеренных взглядов, ставил под сомнение лидерство Сталина, и что Сталин тайно организовал это убийство. Другие утверждают, что нет доказательств «умеренности» Кирова или причастности Сталина к его убийству.: #c_142 Во время нахождения у власти Хрущева и впоследствии Горбачева создавались комиссии по расследованию этого преступления. Основываясь на сотнях документов и допросов, обе комиссии пришли к заключению, что Николаев действовал в одиночку.: #c_143 Однако все согласны с тем, что в ответ на убийство Кирова, начались широкомасштабные аресты в партии, на предприятиях, в профсоюзах, научном сообществе, правительстве и других учреждениях. В день убийства был принят указ, ужесточающий законодательство, вносящий изменения в судебные законы, существенно ограничивший гражданские права и свободы. Расследование акта «терроризма» должно было быть закончено в течение десяти дней. Обвиняемых необходимо было информировать о предъявляемом им обвинении за двадцать четыре часа до начала судебного процесса, они не имели права на защиту. Их приговор нельзя было апеллировать. Смертный приговор приводился в исполнение немедленно. В сентябре 1937 года эти положения были распространены и на другие преступления, включая вредительство и подрывную деятельность.: #c_144 К 1937 году вся страна была заражена вирусом доносительства и охоты на ведьм.: #c_145
Хотя реакция партийных руководителей была незамедлительной, вначале они не были уверены в том, какое значение нужно придавать убийству Кирова. Было это трагичным, отдельно взятым преступлением или же частью более масштабного заговора? Сразу же после убийства Николаев и его окружение были арестованы. Однако в последующие два года следствие расширилось до таких масштабов, что под него попали бывшие левые оппозиционеры, иностранные коммунисты, представители «правого уклона» и прочие. Официальная версия убийства и его политического значения также стала более пространной: теперь уже речь шла о более тщательно разработанном заговоре с целью террора и убийств. Однако на предприятиях — низовой уровень организационной пирамиды партии — парткомы продолжали функционировать так же, как и раньше. Не зная, каким образом следует выполнять инструкции из центра, в которых настоятельно требовалось проявить бдительность и принять меры, они по-прежнему уделяли главное внимание вопросам производства, организации кампаний и решению цеховых проблем. Рабочие проявили огромный интерес к убийству Кирова, но они также не считали это личным делом. Не считая редких ссылок на деятельность троцкистов и акты вредительства, рядовой состав партии и рабочие были абсолютно невосприимчивы к политическим воплям в верхах. Терроризмом, по их мнению, должен был заниматься НКВД. В этой главе отслеживается и сравнивается реакция на убийство Кирова «сверху» (со стороны лидеров партии) и «снизу» (на предприятиях). Партийные лидеры все в большей степени были одержимы идеей о тайных террористах и скрытых врагах, в то время как реакций рабочих и парткомов была довольно вялой. Их апатия, отказ «разоблачать» врагов и терпимость приводили в ярость руководителей партии, которые в свою очередь всячески пытались привлечь рабочий класс к охоте на врагов. Установление связи и взаимопонимания по этому вопросу между партийными лидерами и базой, на которую они опирались, имела решающее значение для распространения террора, участия в нем широких масс и изменения политической культуры на предприятиях.
Развитие версии о заговоре
Политбюро поручило Н. И. Ежову, заместителю председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) и Я. С. Агранову, заместителю Наркома Внутренних Дел (НКВД), расследовать убийство Кирова. Хотя предпринятое Ежовым широкое расследование и теории заговоров, которые он создавал, в конечном счете и способствовали его выдвижению на пост главы НКВД, вначале следствие ограничило розыскные действия небольшой группой подозреваемых.
В течение месяца Николаев и еще тринадцать человек были арестованы, осуждены и казнены в соответствии с новым законом от 1-го декабря. На втором судебном процессе 15-16 января 1935 года Г. Е. Зиновьев, Г. Е. Евдокимов, Л. Б. Каменев, И. П. Бакаев и еще пятнадцать человек были признаны виновными в организации так называемого «Московского центра», который якобы руководил деятельностью различных контрреволюционных группировок, включая группу, осужденную за убийство Кирова. Однако Зиновьев и Каменев отрицали какую-либо свою роль в убийстве С. М. Кирова. Обвиненные в подстрекательстве к убийству путем поддержки оппозиции, они были приговорены к тюремному заключению.: #c_146
На следующий день после судебного процесса Сталин охарактеризовал политическую ситуацию в своем письме в Политбюро. 18 января Центральный Комитет разослал это «закрытое» письмо всем партийным организациям для обсуждения. В письме, подготовленном под личным контролем Сталина, объяснялось, что группа зиновьевцев была арестована за убийство Кирова, признана виновной и приговорена к тюремному заключению.: #c_147 Иными словами, убийц нашли и наказали, дело было закрыто. Нелепый синтаксис письма и несвязное изложение были необычными для такого важного официального документа «сверху». Отличавшееся не к месту вставленными фразами и повторами, письмо читалось так, будто было подготовлено трясущейся и нерешительной рукой. В письме подробно описывался ход судебного расследования на процессе по делу «Московского центра»: Киров был убит руководимым из Москвы «Ленинградским центром», который поддерживал терроризм, но не был осведомлен о планах политического убийства. Оба центра разделяли взгляды «троцкистско-зиновьевской платформы» и планировали поставить на руководящие посты своих членов, многие из которых были партийцами. Не найдя поддержки своей программы в рядах партии и среди рабочего класса, они использовали тактику террора и установили связи с латвийским консулом в Ленинграде, сторонником германского фашизма. В письме многократно подчеркивалось, что оба центра не предлагали социалистической альтернативы руководству Сталина, и не могут рассматриваться как альтернативная фракция в партии. Они были террористами, фашистскими коллаборационистами, представителями «бывших буржуазных классов». Письмо представляло подсудимых подлинными контрреволюционерами, дискредитировало их личности, клеветало на их
