вредительской деятельности. Ответственность за охоту на врагов лежала не только на НКВД, это было долгом каждого члена партии и гражданина. Привлечение внимания к вредительству помогло заручиться поддержкой рядовых членов партии и профсоюзов и развеять апатию, которая так эффективно защищала их от расширения размаха репрессий.

Несчастный случай в Кемерове стал лейтмотивом второго крупного Московского показательного процесса по делу «параллельного антисоветского троцкистского центрам» в январе 1937 года. Во время обоих московских процессов идея террора трансформировалась: террор представляли все более широким явлением. Особое значение придавалось фактам вредительства в промышленности, его главными жертвами считались рабочие, таким образом, охота на врагов шла на каждом заводе и в каждой профсоюзной организации. В 1937 году на февральско-мартовском пленуме Центрального Комитета ВКП(б) идея террора получила свое дальнейшее развитие. Руководители партии, настаивая на соблюдении дисциплины и тайны голосования при выборе предложенных кандидатур, пытались покончить с проявлением «семейственности» среди руководящих работников в профсоюзах и партийных организациях. Они настаивали на том, чтобы рядовые члены партии реализовали свои конституционные права, разоблачали скрытых оппозиционеров и способствовали устранению укоренившихся во власти лидеров. Эти три события общегосударственного значения способствовали переключению внимания населения с политических убийств на промышленное вредительство; мишенью для «вражески настроенных» оппозиционеров, руководителей и инженеров были выбраны рабочие, что способствовало обеспечению поддержки рядовыми членами партии развернутой сверху кампании критики в адрес профсоюзных и партийных руководителей и их устранения. Соединение демократической риторики, промышленного вредительства и недовольства масс, оказалась чрезвычайно мощным катализатором усиления репрессий.

Кемеровский процесс

Летом 1936 года НКВД занялся расследованиями на промышленных предприятиях. Удар был нацелен на левых оппозиционеров, вернувшихся в ряды партии в 1929 году и занявших руководящие посты. В этот период Г. И. Маленков, заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) начал проверку партийных документов нескольких сотен должностных лиц, занимающих руководящие посты в экономике. В результате проверок 2 тыс. 150 руководителей были обнаружены «компрометирующие материалы» на 526 человек, 50 человек лишились своих постов.{237} В декабре 1936 года в ходе проверки 743 членов партии в Народном комиссариате тяжелой промышленности (НКТП) оказалось, что 160 человек (22%) были недавно исключены из партии, 12 человек (2%) являлись бывшими троцкистами, а 80 человек (11%) до вступления в ВКП(б) входили в другие группировки.{238} К 1937 году около 1000 руководителей советской промышленности оказались в тюрьме.{239} Подвергнутые жестоким допросам, они признавались в том, что разрабатывали планы диверсий на производстве; это в свою очередь вело к дальнейшим арестам. Масштабы террора расширялись, репрессии распространялись на восстановленных в партии, а также на их близких друзей, коллег и начальников. А. Я. Вышинский — яростный обвинитель на августовском процессе, начал расследование дела Г. Л. Пятакова — заместителя наркома тяжелой промышленности — после того, как несколько обвиняемых упомянули его имя в своих показаниях. Пятаков, бывший член левой оппозиции и близкий соратник Троцкого, 11 сентября был исключен из партии за поддержание тесных связей с Зиновьевым и Каменевым, а на следующий день был арестован. Гетти отмечает: «Его арест за саботаж и “терроризм” вызвал волну возмущения на промышленных предприятиях».{240} После продолжительных допросов Пятаков признался в подрыве экономики и саботаже. В январе он был доставлен из тюрьмы на заседание Политбюро ЦК ВКП(б). Как впоследствии заметил Бухарин, он выглядел как «скелет с вышибленными зубами».{241}

Спустя одиннадцать дней после ареста Пятакова, 23 сентября 1936 года страшный взрыв потряс угольные шахты в Кузбассе (Кемерово) и Западной Сибири. Воспламенение газа под землей привело к смерти десяти шахтеров и тяжелым ранениям четырнадцати человек. Проблемы, существовавшие на Кемеровских шахтах, были типичными для всей отрасли: многочисленные несчастные случаи, плохо спроектированные забои, ненадежные подмости в шахтах. Разработка месторождений в Кузбассе началась в девятнадцатом веке, но только в 1930-е годы правительство начало развивать богатый потенциал этого района, построив громадный горнодобывающий, металлургический и химический комплексы. По железной дороге кокс из Кузбасса перевозили в новый центр производства металла и стали — Магнитогорск, откуда вагоны доставляли железную руду для нового металлургического комбината в Сталинске (Новокузнецке). С 1926 года население маленького шахтерского городка Кемерово увеличилось шестикратно до 100 тысяч человек.{242} Взрыв в сентябре вряд ли можно считать первым. Ранее, в декабре 1935 года взрыв унес жизни двух рабочих и ранил несколько человек. Центральная и заводская пресса, не имевшая привычки сообщать о несчастных случаях, никогда не упоминала о взрывах на шахтах, происшедших в декабре и сентябре. Спустя два дня после взрыва, 25 сентября Сталин, будучи на отдыхе в Сочи, отправил телеграмму в Политбюро с требованием уволить Г. Г. Ягоду с поста наркома внутренних дел и вместо него назначить Н. И. Ежова. Член Политбюро Л. М. Каганович пояснил: «Ягода оказался слишком слабым для такой роли».{243} 29 сентября Народный комиссариат юстиции направил директиву региональным и местным прокурорам: «Пересмотреть все случаи технической безопасности, взрывов, несчастных случаев и пожаров, которые произошли в промышленности за прошедшие три года».{244} В то время как прокуратура начала тщательно пересматривать все дела по связям с троцкистами, НКВД приступил к расследованию взрыва в Кемерово, были арестованы ведущие управленцы и инженеры. Они оказались в тюрьме вместе с бывшими троцкистами из Западносибирского региона, которых арестовали еще весной. В течение нескольких недель НКВД выявил связи между руководителями шахт и бывшими троцкистами; их обвинили во вредительстве, в разработке планов диверсий с целью вывести из строя Кемеровские шахты и уничтожить рабочих.

Взрыв в Кемерово — не единственный несчастный случай в промышленности, приведший к обвинению преступлении против государства. Уголовный кодекс содержал раздел по «служебным преступлениям», который включал статьи от «злоупотребления властью» до «преступной халатности». Злоупотребление служебным положением с целью причинения вреда государству было квалифицировано как «вредительство». В 1928 году Верховный Суд облегчил задачу признания виновности во вредительстве, приняв определение, что прокуроры обязаны доказывать не «контрреволюционное намерение», а только намерение совершить действие. В 1929 году партия развернула широкую кампанию против «буржуазных специалистов» (бывших царских чиновников и технических специалистов), рассматривая уголовное преследование служебных преступлений с классовых позиций. Судебные органы начали уголовное преследование руководителей, инженеров и экономистов за несчастные случаи и аварии в промышленности, торговле и на транспорте. Эта кампания достигла апогея в 1931 году во время суда над группой бывших меньшевиков, работавших экономистами и плановиками. Партия прекратила нападки весной 1931 года и приняла меры по защите специалистов. В голодном 1933 году за вредительство были осуждены руководители Комиссариатов сельского хозяйства и совхозов. Однако судебный процесс был закрытым, и партийное руководство страны не принимало никаких мер для привлечения народных масс в его поддержку В 1933 году обвинение в шпионаже и авариях на электростанциях было предъявлено британским инженерам. Однако и этот судебный процесс не сопровождался широкой массовой кампанией против специалистов. Более того, после 1931 года специалисты получили материальные привилегии, недоступные для рабочих, а несчастные случаи в промышленности неохотно признавались вредительством.{245}

Затишье продолжалось приблизительно до 1935 года, когда Алексей Стаханов установил рекорд добычи угля, что положило начало стахановскому движению. Руководители партии, пребывая в состоянии эйфории от возможности увеличить производительность труда, намечали все более амбициозные производственные планы и призывали рабочих всех отраслей промышленности перенимать стахановские методы работы. Директора заводов скептически относились к превышению норм выработки стахановцами, но, тем не менее, принуждали бригадиров и инженеров включаться в это движение. Некоторые рабочие, желая больше заработать, настаивали, чтобы начальники обеспечили их необходимым оборудованием и материалами для установления рекордов. Другие сопротивлялись, понимая, что это движение является для партии еще одним способом заставить полуголодных рабочих работать на пределе сил. С самого начала партия ответила на сопротивление репрессиями. НКВД считал саботажем любую активность, мешающую рабочему-стахановцу, в том числе отсутствие необходимых материалов и инструментов. Рабочих и начальников арестовывали за высмеивание движения. При обрушении кровли в забое на шахте в Челябинске погибла группа шахтеров-стахановцев, в результате шести инженерам было предъявлено обвинение во вредительстве. Однако к лету 1936 года партийные лидеры начали сомневаться в производственном потенциале стахановского движения.

Центральный Комитет с все большей неохотой квалифицировал угрозы безопасности и проблемы, существующие в промышленности, как саботаж, и прекратил преследование руководителей промышленных предприятий.{246} Однако ненадолго: сразу после взрыва в сентябре НКВД арестовал руководство Кемеровской шахты. Судебный процесс начался 20 ноября в Новосибирске. В тот же день было объявлено о гибели шахтеров. Группа из девяти бывших троцкистов и руководителей была обвинена в преднамеренной организации взрывов. Кемеровский процесс был похож на прежние судебные процессы, однако комбинация обвинений в шпионаже, политической оппозиции и преднамеренных убийствах была новшеством. На скамье подсудимых оказались И. А. Пешехонов — главный инженер рудоуправления Кемеровского комплекса и Э. П. Штиклинг — германский подданный, главный инженер шахты «Северная». В числе других обвиняемых, работавших на шахте «Центральная», где и произошел взрыв, были: И. И. Носков — директор шахты, В. М. Андреев и И. Е. Коваленко — главные инженеры, Н. С. Леоненко — начальник участка шахты «Центральная», И. Т. Лященко — ответственный за систему вентиляции, Ф. И. Шубин — бригадир и М. А. Куров — рабочий, бывший троцкист. Пешехонов был сослан на три года после Шахтинского процесса в 1928 году. После отбывания большей части срока в Западной Сибири он был назначен главным инженером Кемеровского рудоуправления. Еще шестерым предъявили обвинение, но приговор суда был оглашен им позже, на ставшем вторым по счету Московском показательном процессе над «параллельным троцкистским центром». В их числе были: Я. Н. Дробнис — заместитель начальника строительства в Кемерово; Н. И. Муралов — старый революционер и бывший троцкист, сосланный в Новосибирск в 1928 году; А. А. Шестов — управляющий цинковой шахтой в Кузбассе; М. С. Строилов — главный инженер Кузбасского угольного треста; М. С. Богуславский — глава Сибирского машиностроения и В. В. Арнольд — водитель. Кроме Арнольда — плутоватого искателя приключений с кучей фальшивых паспортов и вымышленных имен, — группа лиц, представших перед судом как члены контрреволюционной группы «параллельного троцкистского центра», состояла из бывших оппозиционерами. Дело рассматривала «тройка» Военной коллегии Верховного Суда СССР под председательством В. В. Ульриха. Эти пресловутые военные «тройки» были созданы после убийства Кирова для слушания дел о «терроризме» и «измене».

Подсудимые Кемеровского процесса были обвинены в совершении многочисленных преступлений в 1935-1936 годах с целью подрыва горнодобывающей промышленности. Прокурор изложил тщательно сфабрикованное дело о совершении диверсионных и вредительских актов в промышленности, об убийствах, шпионаже и оппозиционной деятельности, которая началась с момента, когда бывший троцкист Я. Н. Дробнис был переведен со своего поста в Средней Азии в Кемерово в 1934 году. Дробниса могли бы осудить