ЖАК ДЕРРИДА
О ПОЧТОВОЙ ОТКРЫТКЕ ОТ СОКРАТА ДО ФРЕЙДА И НЕ ТОЛЬКО
17 ноября 1979 года
Ты читаешь немного старомодное любовное письмо, последнее в этой истории. Но ты его еще не получила. Да, по недосмотру или из-за чрезмерного старания оно может попасть в чьи угодно руки: открытка, открытое письмо, в котором секрет угадывается, но не поддается расшифровке. Ты можешь воспринимать его или выдавать, к примеру, за послание Сократа к Фрейду.
О чем тебе стремится поведать эта открытка? При каких условиях она возможна? Ее назначение проникает в тебя, и ты уже больше не знаешь, кто же ты на самом деле. И в тот самый момент, когда своим лукавством она взывает к тебе, только к тебе, и вместо того, чтобы соединиться с тобой, она делит тебя, и даже, может быть, уводит в сторону или игнорирует. И ты, в одно и то же время, и любишь и не любишь, она сделает из тебя все, что ты захочешь, она захватывает тебя, а потом бросает на произвол судьбы.
Переверни открытку и там ты увидишь сделанное тебе предложение, именно там написано Сип, Сократ и плато. Сразу впечатление такое, будто бы Сократ одной рукой пишет, а другой стирает написанное. Но что в это время делает Платон, упершись пальцем в его спину? В то время как ты вертишь ее то так то этак, пытаясь уяснить себе скрытый в ней смысл, это она тебя перелистывает, как прочитанную с ходу страницу, она растет, наполняя собой все вокруг, навязывая тебе и слова и жесты и все те ипостаси, что, на твой взгляд, всплывают у тебя в сознании в поисках разгадки. И сейчас именно ты находишь себя на ее пути.
Плотная основа открытки напоминает некую книгу, объемистую и в то же время легковесную, это как призрак той самой сцены анализа, разыгрываемой между Сократом и Платоном и включенной в программу совсем другими лицами. Подобно предсказательнице будущего, «fortune-telling book» надзирает и размышляет над тем, что должно произойти, над тем, что бы это могло означать: приходить, должно приходить, позволить или заставить прийти, предназначать, адресовать, посылать, завещать, наследовать и т. д., если это еще хоть что-то обозначает, в чем разница между здесь и там, близким и далеким, daundfort, одним или другим.
Быть может, ты определишь место сюжета этой книги где-нибудь между почтами и аналитическим движением, принципом удовольствия и историей телекоммуникаций, почтовой открыткой и украденным письмом, одним словом, возможно, это и будет являться тем самым переносом от Сократа к Фрейду и далее. Подобная пародия на эпистолярную литературу и должна быть полна самых разнообразных вещей, это могут быть адреса, почтовые коды, зашифрованные послания, анонимные письма, — и все это принадлежит столь разнообразным манерам письма и жанрам. Мне хочется еще сказать о своих бесконечных злоупотреблениях датами, подписями, именами и ссылками, и даже самим языком.
Жак Деррида
ПОСЛАНИЯ
Предлагаемые послания могли бы сойти за предисловие к книге, которую я не написал.
А в книге этой повествовалось бы обо всем, что связано с доставкой почтовых отправлений и почтами различного рода и как почтовая тема перекликается с темой психоанализа.
И не столько в целях извлечения психоаналитических наблюдений из того, что вызывает у нас упоминание о почте, сколько чтобы, оттолкнувшись от такого своеобразного явления, как психоанализ Фрейда, отследить историю и технологию обработки корреспонденции, вывести некую общую теорию почтового отправления и всего того, что создает видимость доставки адресату тем или иным средством телекоммуникации того, что ему предназначено.
Последние три части данного опуса — Страсти по «Фрейду», Носитель истины. Отнюдь — отличаются друг от друга объемом, обстоятельствами, манерой изложения и датами. Но все они подчинены единому лейтмотиву, который зачастую прорывается сквозь общую канву.
Что до самих Посланий, то я не убежден, насколько они пригодны для чтения, что, однако, не мешает вам при желании рассматривать их в качестве остатков не так давно уничтоженной переписки, уничтоженной огнем или тем, что обладает столь же разрушительной силой, разрушительной настолько, что не остается даже пепла, если он и был.
Но случается и удача.
Да и назвать это перепиской будет слишком или, напротив, недостаточно. Может, она таковой и появлялась вовсе (в той или иной степени), а если и была, то не очень полноценной. Здесь требуется внести ясность.
Сегодня, 7 сентября 1979 года, перед нами лишь послания и только послания из того, что удалось сохранить, или, если хотите, «спасти» (хотя я уже слышу, как кто-то бормочет о так называемом «подтверждении» в получении), и обязаны мы этим, именно обязаны тому довольно странному принципу отбора, который я со своей стороны и по сей день считаю спорным, как, собственно говоря, и то самое решето, сито, распределительный пункт, сквозь ячейки которых просеивается материал, предназначенный для хранения, а может быть, и для самого архива. Однако я не одобряю такой подход, более того, я отвергаю его, и примирение в этом случае невозможно. Нетрудно заметить, с каким постоянством я настаивал на этой точке зрения. Но все-таки я был вынужден уступить, и это вы должны мне сказать почему.
Сначала я обращусь к тебе: я жду лишь одного ответа, и он обязательно вернется к тебе.
Итак, я хотел бы прибегнуть к апострофе, которая, в свою очередь, является определенным способом самовыражения, использующим свой стиль и тон. Само же понятие «апострофа» означает речь, адресованную кому-либо, т. е. живое обращение (говорящий или пишущий человек прерывает связную цепь повествования, одним движением поворачивается и обращается к тебе), а также это слово подразумевает искусство иносказания.
Итак, «просеять» огонь? Тот самый, уничтожающий все «язык, пламени»? Я не отказываюсь сделать это, нужно лишь отдать этому должное.
Что касается некоторых эпох, я все-таки стараюсь объяснить самому себе, понять, сравнить сам процесс, практическую работу, технику выполнения: средства пожаротушения, голосотушители, углекислый снег. Это происходит в феврале 1979 года (письма 4,5 и 6 хранят представление о некоторых средствах), в марте и апреле 1979 (в письмах от 9 и 15 марта можно встретить довольно толковые инструкции) и, наконец, 26 и 31 июля того же года.
Поскольку я все же люблю его, хотел бы все-таки предостеречь скверного читателя от излишней торопливости: я называю скверным и тем самым уличаю читателя оробевшего, которому хочется определенности, полного решимости таки отважиться (на то, чтобы отторгнуть читаемое, иначе говоря, притянуть его на себя в стремлении хоть так выведать, на что же ему рассчитывать; он стремится предвосхитить случившееся, хоть как-то предвосхитить). Так вот, неблагодарное это занятие, милейший. Хуже некуда, чем стремиться предопределить читаемое. В предсказаниях мало проку, как нет проку, читатель, в твоем нежелании возвращаться к прочитанному.
Какой бы ни была их первоначальная длина, утраченные пассажи обозначаются прямо по месту сожжения пробелами в 52 знака и величина уничтоженного пространства согласно некому уговору у же не подлежит уточнению. Таким образом, речь может идти об имени собственном или знаке препинания, об апострофе, который всего лишь заменяет опущенную букву, либо о целом слове, об одной или нескольких буквах, а также о коротких или длинных фразах, многочисленных или редких, а иногда и изначально незаконченных. Естественно, я говорю о связи слов или фраз и знаков, которых недостает внутри, если так можно выразиться, открытки, письма или письма-открытки. Что же касается полностью уничтоженных посланий, то обозначить их хоть как-нибудь не представляется возможным. Сначала я думал сохранить числа и даты, места, где были сделаны подписи, но отказался от этого. На что в таком случае была бы похожа эта книга? Прежде всего, я действительно хотел, такова была одна из целей моей работы, создать книгу — отчасти по причинам, которые покрыты тайной и, я думаю, останутся таковыми, отчасти по другим, о которых я должен умолчать. Какая-то книга, но вместо чего? Или кого?
Что касается 52 знаков, «52 молчаливых свидетелей», речь здесь идет о числе, которое мне представляется загадочным и символичным — иначе говоря, криптограммой, выведенной научным способом, а потому наивной, которая стоила мне долгих подсчетов. И если бы я сейчас заявил, и это правда, клянусь вам, что я полностью забыл как правило, так и составляющие этих подсчетов, забыл настолько, как если бы я бросил их в огонь, я заранее предугадываю ту реакцию, которую этот поступок вызвал бы у одних и у других. Я бы даже смог написать огромную диссертацию по этой теме «Все «за» и «против», с или без психоанализа», но здесь это было бы не к месту, Замечу только, что об этом как раз, хоть и не напрямую, и будет идти речь на протяжении всей книги.
Кто пишет? Кому? И чтобы отправить, адресовать, доставить что? По какому адресу? И без какого-либо желания вызвать удивление и тем самым привлечь внимание ореолом таинственности, я должен со всей честностью заявить в конце концов, что этого я не знаю. Более того, я бы не проявил и малейшего интереса к этой корреспонденции, к пробелам в ней, я имею в виду публикацию переписки, если бы у меня не было хоть какой-то уверенности на этот счет.
Так пусть же авторы и адресаты не всегда будут с необходимой очевидностью идентичны от послания к посланию, пусть авторы не обязательно совпадают с отправителями, а адресаты с получателями и даже с читателями (тобой, например) и так далее, вы сами испробуете и почувствуете это, иногда очень живо, и в то же время останетесь в замешательстве. Это именно то неприятное чувство, за которое я прошу прощения у каждого читателя и читательницы. По правде говоря, это не только неприятно, это неотвратимо связывает вас с трагедией. Это запрещает вам регулировать дистанции, устанавливать или разрывать их. Я в какой-то степени оказался в таком же положении, и в этом мое единственное оправдание.
Как бы вы ни были подкованы в вопросе обращения корреспонденции или движения психоанализа, во всем, что под этой маркой может оказаться ложным, вымышленным, псевдонимным, одноименным или безымянным, вам это не принесет желаемого успокоения, причем ничто не может быть ни в коей мере сглажено, смягчено или прояснено только из-за того, что я безоговорочно беру на себя всю ответственность за эти послания, за все то, что сохранилось от них либо было утрачено, и, дабы помочь вам обрести душевное равновесие, я подписываю своим собственным именем Жак Деррида.
7 сентября 1979 года
3 июня 1977 года.
Да, ты была права, отныне, сегодня, сейчас, в каждое мгновение на этой открытке, мы лишь крохотные остатки, «чтобы не закрывать счет»: не забывай — мы то, что сказали, написали, сделали друг из друга. Да,
