отношении диалектики или логики противопоставления, позиции или тезиса. Из этой отсрочки нельзя вывести тезис. Тезис был бы смертным приговором для отсрочки. О синтаксисе этого выражения смертный приговор, который присуждает смерть в двух разных смыслах (приговор, присуждающий к смерти, и приостановка, откладывающая смерть), речь пойдет в другом месте (в книге Survivre,которая будет опубликована в скором времени).
Моя «гипотеза», вы предугадываете, какой смысл я вкладываю отныне в это слово, заключается в том, что спекулятивная структура находит и уместность и потребность в таком маршруте.
Каким же образом ухитряется смерть затаиться в конечном его Пункте, во всех имеющихся пунктах, при этом все три переплетены и образуют одно составное целое этой структуры, во всех проявлениях этой спекуляции?
Всякий раз, когда один из этих «членов», псевдочленов или псевдоподов, приближается к своему собственному завершению, следовательно, к своему иному, без обсуждения, без спекуляции, без посредничества третьего лица, и всякий раз это приводит к летальному исходу, к смертельному завороту, который расстраивает все их изворотливые расчеты. Если принцип реальности автономен и функционирует самостоятельно (абсурдная по определению гипотеза, относящаяся, что называется, к области патологии), то он при этом отрешается от какого бы то ни было удовольствия и какого-либо желания, от какого бы то ни было автоаффективного отношения, без которого невозможно возникновение ни желания, ни удовольствия. Это и есть присуждение к смерти, той самой, что настигает и на двух оставшихся пунктах маршрута: как по причине того, что якобы принцип реальности утверждается и без наличия удовольствия, так и от того, что он якобы ставит смерть на службу, отданную ему на откуп принципом удовольствия. Он, принцип реальности, возможно, и сам примет смерть на своем посту от чересчур экономного подхода к удовольствию, от удовольствия, слишком трепетно относящегося к самому себе, чтобы позволить подобную экономию. Но настал бы черед и удовольствия, которое, чересчур сильно оберегая себя, дошло бы до того, что задохнулось бы в своей экономии от своих собственных накоплений.
Но если пойти в обратном направлении (если это выражение применимо, поскольку вторая вероятность не меняет направление первой), в направлении истоков этого компромиссного соглашения, которым является Umweg — в некотором роде чистая отсрочка, — то это все равно смертный приговор: удовольствию не суждено проявиться никогда. Но хоть когда-нибудь должно ведь удовольствие проявиться? Понятие смерти вписано непостижимым образом «в» отсрочку так же, как и в принцип реальности, служащей ей лишь прикрытием, названием другого «момента», так же, как удовольствие и реальность обмениваются местами между собой.
Опять-таки, следуя в обратном направлении с вашего позволения, так как третья вероятность не меняет направления обеих предыдущих, если принцип удовольствия немедленно освобождается, не отгораживаясь от препятствий внешнего мира или опасностей в общем смысле (в том числе и опасностей психической реальности), или даже следуя своему «собственному» тенденционному закону, который все сводит к самому низкому уровню возбуждения, то это — все «тот же» смертный приговор. На том этапе Фрейдова текста, на котором мы еще удерживаемся, есть единственная однозначно рассматриваемая гипотеза: если существует специфика «сексуальных влечений», то она обусловлена их диким, необузданным, «трудно воспитуемым», недисциплинированным нравом. Эти влечения имеют склонность не подчиняться принципу реальности. Но что же в таком случае может указывать на то, что последний является не чем иным, как принципом удовольствия? Что же может означать другое если не то, что сексуальное начало никак не связывается с удовольствием, с наслаждением? и что сексуальное, если только это не порыв влечения, даже прежде чем найдется совсем другое определение, является силой, оказывающей сопротивление связыванию или ограничительной структуре? своему самосохранению, тому, что охраняет ее от себя самой; оказывает сопротивление своему естеству, самому естеству? рациональности?
В таком случае все это обрекается на смерть, путем побуждения-позволения перепрыгнуть через перила, которые, однако, являются ее собственным продуктом, ее собственной модификацией, как ПР является модифицированным ПУ (произносите как вам заблагорассудится, эта родовая ветвь найдет свое продолжение во время следующего сеанса, поскольку суть заключается, как вы можете вообразить, в видоизменении подобного потомства).
Итак, мы имеем здесь следующий ведущий принцип, принцип функционирования принципов, который может только дифференцироваться. Фрейд упоминает об этой дифференциации, называет ее последующей, когда говорит о Umweg принципа реальности: «Принцип удовольствия еще долгое время остается методом работы сексуальных влечений, которые являются «трудно воспитуемыми», и мы повторно встречаемся с тем фактом, что либо под влиянием последних, либо в самом «я» принцип удовольствия берет верх над принципом реальности, принося вред всему организму».
До сих пор, а мы только и начали рассматривать этот текст, законы этой структуры, состоящей из одного или трех в одном членов (то же самое в отсрочке), как бы ни были они сложены, они бы вполне могли быть изложены, не обращаясь к некой специфической инстанции, под названием Вытеснение.
Введение понятия Вытеснения остается весьма загадочным, да будет замечено попутно для тех, кто об этом, возможно, подзабыл. Настолько ли необходимо и обосновано его появление исходя из только что рассмотренной нами структуры? Может, это попытка представить ее как-нибудь по-другому? Или, может быть, оно видоизменяет ее, затрагивает ее сущность? Либо оно делает жизнеспособной ее первоначальное строение?
Невозможно переоценить значение этих вопросов. Ведь в общем и целом речь идет о специфичности в «последней инстанции» такого явления, как психоанализ, в качестве «теории», «практики», «движения», «дела», «института», «традиции», «наследия» и так далее. Чтобы эту непреложную специфичность можно было наглядно доказать и чтобы она получила безоговорочное признание, то тогда следовало бы обращаться к другим способам доказательства и признания; она не должна быть представлена ни в каком другом месте; ни в том, что в общепринятом смысле называют опытом, ни в науке с ее традиционными, то есть философскими, представлениями, ни в философском представлении о философии. Наука, как сфера объективных знаний, например, не может сформулировать вопрос количественной оценки качественного аффекта, в который неукоснительно вводится субъект, скажем, чтобы быстро сделать его «субъективным». Что же касается философского представления или знания на основе бытия, то здесь допускается, что существует знание или то, что ему предшествует, по меньшей мере предпонимание того, что же такое удовольствие, и того, что «оно» «обозначает»; сюда вовлекается то, что единственным критерием такого явления, как удовольствие или неудовольствие, также как и их различия, является сознательный или перцептивный опыт, самобытие: удовольствие, которое не воспринималось бы как таковое, не заключало бы в себе и смысла удовольствия; удовольствие в переживании неудовольствия, и тем более отвращения, считалось бы либо абсурдом в семантическом плане, не заслуживающим ни капли внимания, либо спекулятивным бредом, не позволяющим связно оформить мысль, ни передать ее в виде сообщения. Минимальный договор о значении слова был бы провозглашен приостановленным. В чем и состоял бы феномен сущности любой философии, рассматривающей субъект или же субъективный аффект. Однако здесь сама возможность спекуляции, которая, не являясь ни философской, ни научной в классическом смысле (загвоздка для науки и философии), якобы и проложила путь другой науке как очередной фикции; эта возможность спекуляции предполагает нечто, что здесь именуется Вытеснением, и в частности то, что, к примеру, позволяет переживать и воспринимать удовольствие как неудовольствие. Причем без того, чтобы эти слова потеряли свой смысл. Сама специфичность Вытеснения является возможной, только исходя из этой спекулятивной гипотезы. И единственной подходящей манерой изложения таких представлений является спекуляция, если только рассматривать само понятие спекуляции в разрезе представленных соображений.
С тех пор как она — и только она — является принципиально способной вызвать к жизни такое понятие, как спекуляция, и такое понятие, как вытеснение, схему отсрочки уже невозможно отнести ни к науке, ни к философии в их классических пределах. Но разговора о Вытеснении — и, соответственно, как полагают, о психоанализе — вовсе недостаточно, чтобы пересечь или размыть эти пределы.
Этот первый маршрут, похоже, привел нас к той самой точке, с которой положено начало использованию Вытеснения на месте ПУ в первой главе, полностью подчиненной гипотезе о психоаналитическом опыте, как об этом упоминалось, начиная с первой фразы. В ней будто бы не подлежало сомнению верховенство ПУ как непреложного закона.
Почему именно Вытеснение? Подмена или, скорее, смена ПР объясняет лишь небольшую часть наших впечатлений о неудовольствии, и к тому же речь идет не о самой интенсивной его части. Итак, существует «другой источник» неудовольствия, другой источник для его разрядки, снятия, освобождения от бремени (Unlustentbindung). В составе Я и в синтезе личности некоторые компоненты влечений выказывают свою несовместимость с другими компонентами. Фрейд не затрагивает вопроса об этой несовместимости, он исходит из факта ее наличия. Такие несовозможности[34 — Вариант перевода авторского неологизма incompossiblе, вероятно, составленного из incompatible и impossible. (Прим. ред.).] оказываются разведенными по разные стороны с помощью процесса, который называют Вытеснением. Почти лишенные всякого удовлетворения в единстве, они не участвуют в синтезе Я, остаются на низшем или архаичном уровне психического развития. И, так как иногда эти составляющие влечений получают удовлетворение прямым или заменяющими путями, но непременно путем отсрочки обходного пути (Umweg), это воспринимается организованным Я как неудовольствие: Я, а не «организмом», как это говорится во французском переводе. Наряду с топической дифференциацией, наряду с нагромождением инстанций, которые выстраивает Вытеснение, — которые оно скорее привлекает на свою сторону и наполняет значением, — Вытеснение повергает всякую логику, присущую какой бы то ни было философии: оно делает так, что удовольствие может восприниматься — Я — как неудовольствие. Такая топическая дифференциация неотделима от Вытеснения в самой возможности этого явления. Она — неизбежное следствие отсрочки, 1,2,3-членной структуры в одной отсрочке себя самой. Ее очень трудно описать в классическом логосе философии, она побуждает к новой спекуляции. Вот что я хотел подчеркнуть, напоминая все то, что «всем-давно-известно». И то, что я только что назвал классическим логосом философии, является порядком того, что поддается отображению либо отображается легко и понятно, чтобы упорядочиться соответственно значимости отображаемого, которое управляет всеми проявлениями опыта. Не в этом ли трудность, из которой по-своему исходит Фрейд? «Детали [особенности: Einzelheiten]процесса, в котором Вытеснение преображает возможность удовольствия в источник неудовольствия, еще не вполне понятны (verstanden)или не могут быть ясно изложены [описаны, отображены, dastellbar],но всякое неудовольствие невротического характера данного типа является, несомненно, удовольствием, которое не может восприниматься как таковое». Одно непереведенное замечание уточняет: «Вне всякого сомнения самое существенное заключается в том, что удовольствие и неудовольствие, как сознательные ощущения, связаны с Я».
«…удовольствие не может восприниматься как таковое». (..Lust die nicht als solche empfunden werden kann). Структура немецкой фразы кажется менее парадоксальной и сногсшибательной, чем вариант С. Янкелевича во французском переводе, который гласит: «удовольствие
