Письмо к японскому другу. Ж. Деррида
(…) После нашей встречи я пообещал вам несколько своих соображе-ний — схематичных и предварительных — относительно слова «деконструкция». В общем и целом, речь шла о неких пролегоменах для возможного перевода этого слова на японский. И потому — о попытке дать хотя бы негативное определение тех значений и коннотаций, которых следовало бы избежать, если возможно. Вопрос, стало быть. заключается в том, чем деконструкция не является или не должна бы являться. Я выделяю эти слова («возможно» и «должна бы»). Ведь если мы можем предвосхитить трудности перевода (а вопрос деконструкции от начала до конца есть также Вопрос перевода и языка понятий, понятийного корпуса так называемой «западной» метафизики), не следовало бы начинать с предложения о том, что во французском слово «деконструкция» адекватно какому-то ясному и не-двусмысленному значению, — это было бы наивно. Уже в «моем» языке налицо темная проблема перевода от того, что в том или ином случае , может подразумеваться под этим словом, к самому словоупотреблению, ресурсам этого слова. И уже теперь ясно, что и в самом французском вещи меняются от одного контекста к другому. Более того, в немецкой, английской и прежде всего американской среде то же самое слово уже привязано к весьма различающимся аффективным или патетическим коннотациям, инфлексиям, значениям.
Когда я избрал это слово — или когда оно привлекло к себе мое вни-мание (мне кажется, это случилось в книге «О гpaммaтoлогии»),- я не думал, что за ним признают столь неоспоримо центральную роль в интересовавшем меня тогда дискурсе. Среди прочего, я пытался перевести приспособить для своей цели хайдеггеровские слова Oestruktion и Abbau. Оба обозначали в данном контексте некую операцию, применяющуюся к традиционной структуре или архитектуре основных понятий западной онтологии или метафизики. Но во французском термин «destruction” слишком очевидно предполагал какую-то аннигиляцию, негативную редукцию, стоящую, возмож-но, ближе к ницшевскому «разрушению», чем к его хайдеггеровскому толкованию или предлагавшемуся мной. типу прочтения. Итак, я отодви-нул его в сторону. Помню, что я стал искать подтверждений тому, что это слово, «деконструция» (пришедшее ко мне с виду совершенно спон-танно), — действительно есть во французском. Я его обнаружил в словаре Литтре. Грамматическое, лингвистическое или риторическое значения ока-зались там связанными с неким «машинным» значением. Эта связь показалась мне весьма удачной, весьма удачно приспособленной для того, что я хотел высказать хотя бы намеком. Позвольте же мне процитировать несколько статей из Литтре. «Деконструкция. Действие по деконструированию. Термин грамматики. Приведенные в беспорядок конструкции слов в предложении. «О деконструкции, обыкновенно называемой конструкцией», Лемар, О способе понимания языков, гл. 17, в «Курсе латинского языка». Деконструировать: 1. Разбирать целое на части. Деконструировать машину, чтобы транспор-тировать ее в другое место. 2. Термин грамматики (…) Деконструировать стихи: уподоблять их путем упразднения размера прозе. В абсолютном значении: «В методе априорных предложений начинают с перевода, и одно из его преимуществ состоит в том, что никогда нет нужды деконструировать», Лемар, там же. 3. Деконструироваться (…) Терять свою конструкцию. «Современные знания свидетельствуют о том. что в стране неподвижного Востока язык, достигший своего совершенства, сам собой деконструируется или видоизменяется в силу одного лишь закона изменения, по природе свойственного человеческому духу», Виймен, «Предисловие к Словарю Ака-демии».
Естественно, все это понадобится перевести на японский, — и это лишь отодвинет решение проблемы. Само собой разумеется, что, если все эти перечисленные в Литтре значения интересовали меня, своей близостью к тому, что я «хотел-сказать», они все же затрагивали — метафорически, если угодно, — лишь некие модели или области смысла, а не тотальность всего того, что может подразумевать деконструкция в своем наиболее радикальном устремлении. Она не ограничивается ни лингвистическо-грамматической моделью, ни даже моделью семантической, еще меньше — моделью машин-ной. Сами эти модели должны были быть подвергнуты деконструкторскому вопрошению. Правда состоит в том, что впоследствии эти «модели» встали у истоков многочисленных недопониманий относительно понятия и слова «деконструкция», которые попытались свести к этим моделям.
Следует также сказать, что слово это употребляется редко, а часто и вообще неизвестно во Франции. Оно должно было быть определенным образом реконструировано, и его употребление, его потребительская стои-мость была определена тем дискурсом, который отправлялся от книги «О грамматологии» и обрамлял ее. Именно эту потребительскую стоимость я и попытаюсь теперь уточнить — а вовсе не какой-то первозданный смысл, какую-то этимологию, укрытую от всякой контекстуальной стратегии и расположенную по ту сторону от нее. Еще два слова на предмет «контекста». В ту пору господствовал «струк-турализм». «Деконструкция» как будто двигалась в том же направлении, поскольку слово это означало известное внимание к структурам (кото-рые сами не являются ни просто идеями, ни формами, ни синтезами, ни системами). Деконструировать — это был также и структуралистский жест, во всяком случае — некий жест, предполагавший известную необходимость cтpуктуpaлиcтcкой проблематики. Но то был также и жест антиструктуралистский- и судьба его частично основывается на этой двусмысленности. Речь шла о том, чтобы разобрать, разложить на части, расслоить структуры (всякого рода структуры: лингвистические, логоцентричecкиe, фoнoцентрические — в то время в cтpуктуpализмe до-минировали лингвистические модели, так называемая структурная лингвисти-ка, звавшаяся также соссюровской. — социоинституциональные, политиче-ские, культурные и. сверх того — и в первую очередь, — философские). Вот почему, — в первую очередь в Соединенных Штатах — тему деконструкции связали с «постструктурализмом» (слово, неизвестное во Франции, кроме тех случаев, когда оно «возвращается» из Соединенных Штатов). Но разо-брать, разложить, расслоить структуры (в извечном смысле, более историч-ное движение, нежели движение «структуралистское», которое тем самым ставилось под вопрос) — это не была какая-то негативная операция, Скорее, чем разрушить, надлежало так же и понять, как некий ансамбль был сконстpуиpoвaн, peкoнcтpуиpoвaть eго для этого. Однако сгладить негативную видимость было и все еще остается тем более сложным делом, что она дает вычитать себя в самой грамматике этого слова (де-), хотя здесь могла бы подразумеваться скорее какая-то генеалогическая деривация, чем разрушение. Вот почему это слово, во всяком случае само по себе, никогда не казалось мне удовлетворительным (но что это за слово?); и оно всегда должно обводиться каким-то дискурсом. Сложно было сгладить эту видимость еще и потому, что в деконструкторской работе я должен был, как я делаю это и здесь, множить разного рода предостережения, в конце концов — отодвигать в сторону все традиционные философские понятия, чтобы в то же время вновь утверждать необходимость прибегать к ним. по крайней мере, после того как они были перечеркнуты. Поэтому было высказано излишне поспешное мнение, что то был род негативной геологии (это было ни истин-но, ни ложно, но здесь я не стану вдаваться в обсуждение этого).
В любом случае, несмотря на видимость, деконструкция не есть ни анализ, ни критика, и перевод должен это учитывать. Это не анализ в особенности потому, что демонтаж какой-то структуры не является регрес-сией к простому элементу, некоему нepaзлoжuмому истоку. Эти цен-ности, равно как и анализ, сами суть некие философемы, подлежащие деконструкции. Это также и не критика, в общепринятом или же кантовском смысле. Инстанция Krinein или Krisis»a (решения, выбора, суждения, распознавания) сама есть, как, впрочем, и весь аппарат трансцендентальной критики, одна из существенных «тем» или «объектов» деконструкции.
То же самое я сказал бы и о методе. Деконструкция не является каким-то методом и не может быть тpaнcфopмиpoвaнa в мeтoд. Оcoбеннo тoгдa, когда в этом слове подчеркивается процедурное или техническое значение. Пpaвдa, в некоторых кругах (унивepситетcкиx или же культурных — я в осо-бенности имею в виду Соединенные Штаты) техническая и методологическая «метафора», которая как будто с необходимостью привязана к самому слову «деконструкция», смогла соблазнить или сбить с толку кое-кого. Отсюда — та самая дискуссия, которая развилась в этих самых кругах: может ли деконструкция стать некоей методологией чтения и интерпретации? Может ли она. таким образом, дать себя вновь узурпировать и одомашнить академическим институтам? Но недостаточно сказать, что деконструкция не сумела бы свелись к какой-тo методологической инструментальности, набору транспонируемых правил и процедур. Недостаточно сказать, что каждое «событие» деконструкции остается единичным или, во всяком случае, как можно более близким к чему-то вроде идиомы или сигнатуры. Надлежало бы также уточнишь, что деконструкция не есть даже некий акт или операция. И не только потому, что в ней налицо нечто от «пассивности» или «терпения» (пассивнее, чем пассивность, сказал бы Бланшо, чем пассивность, противопоставляемая активности). Не только потому, что она не принадлежит к какому-то субъекту, индивидуальному или коллективному, который владел бы инициативой и применял бы ее к тому или иному объекту, теме, тексту и т.д. Деконструкция имеет место, это некое событие, которое не дожидается размышления, сознания или организации субъекта — ни даже современ-ности. Это деконструируется. И это здесь — вовсе не нечто безличное, которое можно было бы противопоставить какой-то экологической субъек-тивности. Это в деконструкции (Литтре говорил: «деконструироваться… терять свою конструкцию»). И вся загадка заключатся в этом «-ся» в «деконст-руироваться», которое не есть возвратность какого-то Я или сознания. Я замечаю, дорогой Друг, что, пытаясь прояснить одно слово с целью помочь его переводу, я тем самым лишь умножаю трудности: невозможная «задача переводчика» (Беньямин) — вот что также означает «деконструк-ция».
Если деконструкция имеет место повсюду, где имеет место это, где налицо нечто (и это, таким образом, не ограничивается смыслом или тек-стом — в расхожем и книжном смысле этого последнего слова), оста-ется помыслить, что же происходит сегодня, в нашем мире и кашей «современности», в тот момент, когда деконструкция становится неким мотивом, со своим словом, своими излюбленными темами, своей мобильной стратегией и т.д. Я не могу сформулировать какой-то простой ответ на этот вопрос. Все мои усилия — это усилия, направленные на то, чтобы разобраться с этим необъятным вопросом. Они суть его скромные симптомы, так же как и попытки интерпретации. Я не смею даже сказать, следуя одной хайдеггеровской схеме, что мы находимся в «эпохе» бытия-в-деконструкции, какого-то бытия-в-деконструкции, которое якобы одновременно проявляется и скрывается в других эпохах. Эта идея «эпохи» и в особенности идея сбора судьбы бытия, единства его назначения или отправления (Schicken, Geschik) никогда не может дать место для какой-то уверенности.
Если быть крайне схематичным, я бы сказал, что трудность опреде-лить и. стало быть, также и перевести слово «деконструкция» основы-вается на том, что все предикаты, все определяющие понятия, все лек-сические значения и даже синтаксические артикуляции, которые в какой-то момент кажутся готовыми к этому определению и этому определению и этому переводу, также деконструированы или деконструируемы — прямо или
