косвенно и т.д. И это применимо для слова, самого единства слова «деконструкция”, как и всякого слова вообще. В «О грамматологии» под вопрос было поставлено единство «слово», а также все привилегии, обычно за ним признаваемые, прежде всего в его номинальной форме. Итак, лишь дискурс или, точнее, письмо может восполнить эту неспособность слова удовлетворить «мысли». Всякое предложение типа «деконструкция есть X» или «деконструкция не есть X» априори не обладает правильностью, скажем — оно по меньшей мере ложно. Вы знаете, что одной из главных целей того, что зовется в текстах «деконструкцией», как раз и является делимитация онтологики, и в первую очередь — этого третьего лица настоящего времени изъявительного наклонения: S est P. Слово «деконструкция», как и всякое другое, черпает свою значимость лишь в своей записи -в цепочку его возможных субститутов — того, что так спокойно называют «контекстом». Для меня, для того, что я пытался и все еще пытаюсь писать, оно представляло интерес лишь в известном контексте, в котором оно замещает и позволяет себя определять стольким другим словам, например «письмо», «след», «differance», «supplement», «гимен», «фармакон», «грань», «почин», «парергон» и т.д. По определению, этот лист не может быть закрытым, и я привел лишь слова — что недостаточно и только экономично. На деле, следовало бы привести какие-то предложения и цепочки предложений, в свою очередь определяющие в известных моих текстах эти слова.

Чем деконструкция не является? — да всем!

Что такое деконструкция? — да ничто!

Я не думаю, по всем этим причинам, что это — какое-то удачное слово (bon mot). Оно, в первую очередь, не красиво. Оно, конечно, оказало некоторые услуги в некоей строго определенной ситуации. Чтобы узнать, что заставило включить данное слово в цепочку возможных субститутов, несмотря на его существенное несовершенство, следовало бы проанализи-ровать и деконструировать такую «строго определенную ситуацию». Это трудно, и не здесь я это сделаю.

Еще лишь несколько замечаний, поскольку письмо оказалось слишком длинным. Я не думаю, что перевод есть некое вторич-ное и производное событие по отношению к исходному языку или тексту. И, как я только что сказал, «деконструкция» — это слово, по сути своей замещаемое в цепочке субститутов, что также может быть проделано и от одного языка к другому. Шанс для «деконструкции» — это чтобы в японском оказалось или открылось какое-то другое слово (то же самое и другое), чтобы высказать ту же самую вещь (ту же самую и другую), чтобы говорить о деконструкции и увлечь ее в иное место, написать и переписать ее. В слове, которое оказалось бы и более красивым.

Когда я говорю об этом написании другого, которое окажется более красивым, я, очевидно, понимаю перевод как риск и шанс поэмы. Как перевести «поэму», какую-то «поэму»?,

(…) Примите заверения, дорогой профессор Идзуцу, в моей признательности, и самых сердечных чувствах.