детерминации эволюционирующим диктатом всех аспектов функционирования социума. И исторические факты потверждают все экстраполируемые сущности права экстремизма — от сицилийских тиранов, Сауделеров, маздакизма до современности. Право этой формы не играет роли даже мотивационной ширмы, как при абсолютизме. Оно является прямым, непосредственным, утилитарным выражением воли иерархов, т.е., той сущностью, неэффективность которой анализируется в самом начале раздела.
Любые конкретные необходимости и действия подавления немедленно облекаются в форму закона и право, причем жестокость этих правовых норм прямо пропорциональна интенсивности подавления и вследствие этого не имеет аналогов в истории ни по объему, ни по кошмарам жестокости. Демагогическая аппликация собственно доктрины и частных аспектов эгалитаризма идеологической основе формы немедленно и непосредственно отражается и в сути, и в форме правовых структур, которым обязательно присваиваются ярлыки воли и блага народа. От имени народа и на благо народа уничтожал мыслящих Дионисий, прд тем же знаменем маздакиты уничтожали несогласных, эта же сущность присутствует и в экстремистских формациях современности.
Экстремистская форма правления всегда, во все эпохи ее существования и во всех социумах, где она имела место, реализуется в виде бюрократической автократии с конгломерирующей ее структуру ортодоксальной и принципиально нетолерантной идеологией. Последняя всегда базируется на идеях, крайне демагогических, примитивных и спекулятивных, и в силу этого нуждается во внешней — законодательной, прававой и репрессивной поддержке, что прямо и непосредствено детерминирует правовые нормы и установления, направленные на защиту убогой идеологии от мыслительных и творческих покушений.
Эта защита осуществляется двояко: во-первых, выработкой соответствующих правовых норм, запрещающих под разными предлогами нелояльную мыслительную и творческую активность и пресекающих импорт их извне в любом виде, а также стимулированием проституированного творчества сопутствующих и лиц, отчужденных от контрдиктатного слоя; во-вторых, прямым применением всех структур и пенитенциарного аппарата, т.е., самым прямым и непосредственным применением физического подавления во всех его аспектах.
Осуществляется такая правовая политика самыми разнообразными способами: правовым провозглашением единственности и незыблемости идеологии этой формы диктата; включением в структуру законадательства актов, защищающих идеологию от критики и реформ под страхом физических наказаний, а также законов, называющих импорт, пропаганду и развитие идей из внешнего по отношению к данному социуму мира и т.д. Ни одной другой форме диктата не свойственны (или свойственны в качественно меньшей степени) отрешение, отчуждение пенитенциарного аппарата государства от формально-правовых структур и инициация его активности только и исключительно волей иерарха-автократа. (126)
____________________________________________________________
(126) — На некоторой стадии эволюции этой формы диктата роль инициативного начала распространяется на более или менее ответственных исполнителей — проводников, сопутствующих, а догма и воля иерарха становятся ширмой гедонистского экстремизма.
Все это является также прямым и непосредственным каузальным следствием сути этой формы диктата, т.е., ярким примером эволюционно-диктатной детерминации права.
Есть и еще один аспект, также аргументирующий и иллюстрирующий это положение. Необходимость инъективно-интроспективного оправдания жесточайшего внешнего подавления в рамках этой формы, помимо гипертрофии идеологического аппарата (сопутствующих), приводит к развитию, причем необычайному, неприемлемому для любой формы диктата, тайных пенитенциарных структур, т.е., структур, осуществляющих инициированные волей автократа (а позже и проводников) акции подавления не только отчуждено от функционирующего права, но в тайне от всех остальных членов социума. Гипертрофия этих структур — будь то дубиночники Дионисия, серые кафтаны Маздака, подручные Фукье-Тенвиля или Савонаролы — создфет положение, при котором они абсолютно превалируют над структурами формального права, эволюционируя (в соответствии с сутью диктатной детерминации) в новую автономную структуру формального права, реализующую часть ее функций. Апплицирование этой структуре статуса тайной и окружение ее деятельности барьером молчания вместе с ее гипертрофией необычайно повашают ее влияние на функционирование диктата и социума в целом. В фазе обскурации и развала формы она из субструктуры формального права превращается в самодовлеющую, самозавершенную сущность с собственной телеологией. Как и в случае других, сходных с ней структур прямого подавления, отчужденных от формального права и инициируемых непосредственно автократом или олигархами (например, преторианцы), анализируемая структура отчуждается от интересоа диктата и сама генерирует иерархов.
В целом формальное право этой формы диктата становится лишь конкретизацией частных, субъективных необходимостей подавления. При этом законодательные акты лишаются ореола предустановленности всеобщего блага, наследования этических и мыслительных ценностей предыдущих поколений и т.д. Частные изменения правовых норм приводят к появлению в сознании подавляемых отраженных категорий негативной (127) субъективности этих законов и права в целом, ассоциируемого непосредственно с автократом, т.е., лишенное этого ореола право становится источником негативных мотиваций, ориентированных на автократа, а далее и на форму диктата в целом.
____________________________________________________________
(127) — Негативной сущности, направленной на ущемление гедонизма подавляемых, не компенсируемой инъецируемыми в супер — Я сущностям, аспектами прававого ореола.
Подобный негативизм всегда является одной из главных причин быстрого развала как государственных формаций (коикреций формы), так и собственно форм диктата. В рассматриваемом случае это имеет место в самой превосходной степени, а кратковременность существования конкреций этой формы диктата является саиыи весомым подтверждением вышеприведенного положения.
Еще одной, возможно, менее важной чертой права экстремистского диктата, детерминируемой им, является вариятивная трактовка даже тех уюогих законадательных норм, которые хотя бы внешне ограничивают волевой произвол подавления. Данная форма диктата подразумевает экстремально высокий уровень подавления — по интенсивности, разнообразию методов и континуума акций. Суть данной формы входила бы в антагонизм с фактом существования законодательных ограничений произвола подавления, если бы право при этой форме не обладало характерной чертой. которую можно назвать адаптивной вариантностью. Она заключается в том, что автократ (олигархии, высшие проводники) присваивает себе правовую прерогативу не только генерировать правовые догмы, но и трактовать, и активизировать (или замораживать при необходимости) существующие, принятые законодательные нормы. В этом случае законы не являются препятствием произволу, так как исполнитель может их принимать или не принимать во внимание, а также придавать им тот смысл, который необходим в конкретной ситуации.
Этой же цели, реализации этой черты права служит сосредоточение всех аспектов права: законодательства, исполнения, судопроизводства, надзора и т.д., — в одних руках, причем функционерами этих служб служат только индивиды, мотивационно сопричастные подавлению: проводники, сопутствующие, функционеры идеологии. Эта черта в значительно редуцированной форме присутствует и в праве других формаций автократического и олигархического плана, но в экстремистском диктате она достигает апогея. Слойная градация применимости правовых ногр, догм и конкреций, которая является одним из индикаторов интроспективности подавления, при рассматриваемой форме диктата имеет наиболее ортодоксальный характер. По сути законодательство, которое в данном случае лишь инструмент прямой реализации субъективной воли иерархов, является одним из аспектов конкретизации непосредственного подавления производителей, а при необходимости — инструментом, поводом, основой волевого произвола по отношению к внутренним противникам, почти всегда претендентам на более высокие ступени диктатной иерархии. Иными словами, заком применяется к тем лицам, тогда и только в том случае, когда иерархи (или проводники) считают это необходимым.
Таким образом универсальность и интегральная социальность права в данном случае является не более чем демагогией пропаганды, одной из попыток лобовой, насильственно-интроспективной инъекции в сознании подавляемых иллюзии всеоющего блага диктата, а следовательно, и права. (128)
____________________________________________________________
(128) — В ряде конкреций данной формы даже это явление отсутствует, т.е., градация права представляется имманентной чертой социального бытия.
На примере эволюции этого аспекта права в различных формвх диктата очень ясно прослеживается детерминация диктатом права, изменяющая характер подавления, взаимный уровень позитивного и негативного интроспективных компонентов.
Одной из сторон указанного аспекта, весьма характерной для экстремистской формы диктата, является применение права и пенитенциарных структур непосредственно к иерархам, как доместикального социума, так и инородных. Во всех же других формах, следовавших за примитивно-силовой, соответствовавшей самым ранним стадиям эволюции, иерархи в полном соответствии с базовыми мотивациями и диктатными интересами присваивали сабе статус надмирности, надчеловечночти, надзаконнасти. Этот статус неподвластности законам и вследствие этого неприменимости наказательных акций с эволюцией интроспективного компонента подавления, не связанного с отраженными в Я реялиями физических репрессий (т.е., ориентированными на супер-Я и Я) распостраняется в подавляющем большинстве случаев и на иерархов доместикальных социумов, и на инородных. И это несмотря на интенсивность этнических антагонизмов, обусловленных асинхронностью техногенеза и этногенеза. Причина крайне проста: казнь иерарха поверженного этноса, отражаясь в Я членов своего социума, приводит к редукции надмирности, апплицируемой иерархам доминирующего сoциума. Без экстраординарных причин иерархи не казнят себе подобных;(129) во всяком случае открыто, с прокламативной тенденцией воздействия на сознание подавляемых.
____________________________________________________________
(129) — Это положение ни в коей мере не распостраняется на экстремистские формации.
Парфия и Персия, Рим и противостоящие ему Греция и Персия античности, история средневековой Европы, истории турецкой экспансии и т.д., — любой из этих примеров этнического и государственного антагонизма подтверждает вышеприведенный тезис.
Несмотря на этногенетически детерминированную периодичность эволюции диктата, эта сущность усиливается в соответствии с технологически детерминированной эволюцией интроспективности диктата. Тотально-интроспективные формации диктата современной истории демонстрируют наличие этой правовой сущности в самой превосходной степени, когда слой иерархов становится космополитическим и не разрушается даже в периоды государственных и этнических коллизий. Экстремистская форма диктата — это внеэволютивный, хронологически-инвариантный тупик эволюции, на который весьма слабо распостраняются стратегические законы эволюции диктата. Именно в силу этого иерархи этой формы полностью отрицают сущность права.
Смена иерархов, появление новых всегда сопровождается уничтожением предыдущих, причем это действие сопровождается апплицированием последним всех негативных общечеловеческих черт, отступничества от базовых догм, измены интересам социума. Достаточно частая смена иерархов приводит к тому, что правовая неподвластность, точнее, тот ореол, который присваивается иерархам, аннигилирует, и остается человек, обязанный следовать тем же законам и нормам права, что и подавляемые. Появляется прямой антагонизм, так как иерарх не хочет, не может и не должен исповедовать те же мораль, идеологию, право, что и подавляемые в силу имманентного ему диктатно-структурного телеологизма и в силу присущего ему слойного стереотипа психотипа. Это также влият на неустойчивость и неэффективность данной формы диктата.
Помимо государственных формаций — конкреций всеобщей категории диктата, существуют и внегосударственные формы диктата, имеющие ряд специфических черт права, детерминируемых именно спецификой этих форм диктата в их эволюции. К таким формвмв относятся религиозные конгломераты, от глобальных религий типа зороастризма, буддизма, христианства, ислама до религиозных сект всевозможного толка; идеологические конгломераты: партии, общества и т.д.; негативно-диктатные образования: банды, криминальные сообщества типа китайских триад или сицилийской мафии, а также парной семьи как минимально-континуальной формы диктата со всеми характерными чертами диктата.
Все пободные социальные конгломераты индивидов обладают полным комплектом черт, имманентных диктату: мотивационным и поведенческим самопричислением, функциональной и гедонистской иерархией, слойностью — в соответствии с градацией психогенотипа, наличием подавления. Независимо о продолжительности эволюции этих форм, длящейся от жизни одного поколения до нескольких тысячелетей, они демонстрируют в своей эволюции все фразы, присущие эволюции диктата вообще и государственным формациям в частночти. Наиболее долгоживущая форма — религиозная — является примером эволюции диктата в рафинированнм виде, хотя ее мотивационнм детерминантом самопричисления является не
