семью можно считать «политическую концепцию», высказанную в начале XX в. П. Бонфанте, согласно которой римская familia была не естественным организмом со специфическими, в том числе и властными, функциями, а суверенным государством, возникшим с целью защиты своих членов: #c_193. «Политическая концепция» не получила поддержки и большинством исследователей была встречена критически: #c_194, хотя идея об абсолютной власти отца прочно закрепилась в историографии: #c_195. Нам «политическая концепция» также представляется мало убедительной, а суждения о неограниченном характере patria potestas сильно преувеличенными. Во-первых, мы считаем, что специфика положения pater familiae — проявление естественных общинных представлений о сопряжении генеалогического и потестарного начал: полнота отеческой власти определялась его положением ближайшего из живых на пути к предкам. Такое понимание patria potestas опирается на Дигесты (Dig., L, 16, 51).
Во-вторых, хотя жена и дети были объектами права, но даже на самых ранних этапах римской истории и они обладали определенной фиксированной правоспособностью. Вполне убедительными представляются аргументы И. Л. Маяк, высказанные ею вслед за К. У. Веструпом, по поводу принципа общей семейной собственности в эпоху первых царей: #c_196. Наконец, в-третьих, границы власти были определены традиционными представлениями римлян о природе власти, наиболее радикальные ее проявления подвергались установленным законом наказаниям или религиозному проклятию. Еще Ромулу традиция приписывала закон, ограничивавший убийство детей, доживших до 3 лет, кроме явных уродцев (Dionys., II, 15). У Ливия есть чрезвычайно яркий пример, подтверждающий положение об ограниченном характере patria potestas. Античный автор рассказал о том, как Луций Манлий по прозвищу Империозус (Властный) был вызван народным трибуном (362 г.) по обвинению в неоправданно жестоком обращении с сыном (Liv., VII, 4, 15).
Есть исследователи, которые, напротив, идеализируют римскую семью, противопоставляют ее греческой, персидской, семитской; подчеркивают ее нравственность, строгую моногамию и благородство, выражавшееся в цели получения потомства: #c_197. С подобным взглядом также вряд ли можно согласиться. Морально-этическим ориентиром в демографическом поведении римских граждан были традиция и обычай. В сфере семейно-брачных отношений традиционность была «отрефлексирована», осознана как ценность, а обычай выступал как универсальная норма: #c_198. Однако в реальных условиях постепенное развитие товарно-денежных отношений, относительное перенаселение, падение благосостояния значительного числа римских граждан, территориальная и социальная мобильность подтачивали патриархальные устои римской семьи. Это относилось ко всем сословиям, но в разной степени.
Тон изменений в семейно-брачной модели задавала элита римского общества. Появилось снисходительное отношение к разводам, безбрачию и т. п. Первый развод, по сообщениям античных авторов, случился в 306 г. Тогда цензоры исключили из сената Л. Анния, потому что он «взяв в жены девушку, развелся с ней, не созвав совета друзей» (Val. Max., II, 9, 2). В III в. разводы были еще редкостью. В 231 г. Спурий Карвилий Руга развелся с женой Рацилией из-за ее бесплодия (Dionys., II, 25). Хотя обе ситуации были конкретно обусловлены, видимо, для современников они находились за рамками mos maiorum. 231 г. сохранился в античной традиции как год страшных бедствий.
Со II в. разводы стали обычным делом. Плутарх рассказывал, какие смехотворные причины расторжения брака выдвигались порой: «Сульпиций Галл дал развод жене за то, что увидел ее с плащом, накинутым на голову; Публий Семпроний — за то, что та смотрела на погребальные игры» (Plut. Quaest. rom., 14; ср.: Val. Max., VI, 3; 10; 12). Причинами развода могли быть измена жены мужу или неповиновение ему, отсутствие детей и пр. Все чаще на первый план стали выступать психологические, а затем и меркантильные мотивы: мог не устраивать характер супруга, играла роль возможность за счет развода и нового брака поправить свои материальные дела или устроить карьеру. Так, Луций Корнелий Сулла был женат пять раз. Два первых его развода никак не мотивированы античными авторами. Третий брак с Клелией был расторгнут под предлогом бесплодия супруги (Plut. Sulla, 6). В пятый раз Сулла женился на Валерии — дочери Мессалы, для которой это тоже был не первый брак. Как сообщал Плутарх, Суллу на этот брак толкнули «самые позорные и разнузданные страсти» (Plut. Sulla, 35). Неоднократно разводился Луций Лициний Лукулл, в первый раз женатый на сестре Клодия, второй — на племяннице Катона Младшего Сервилии. Оба развода объяснялись «разнузданностью и бесчестием, …гнусностью и бесстыдством» женщин (Plut. Luc, 38). Целий Руф в числе прочих римских городских сплетен сообщал своему другу Цицерону, что Павла Валерия развелась со своим мужем безо всякой причины в тот самый день, когда муж должен был вернуться из провинции, и собирается выйти за Д. Брута (Cic. Ad Fam., VIII, 7, 2). Супруга Катона Младшего была известна скандальным поведением, что вынудило его расстаться с нею (Plut. Cato Min., 24). Сами римляне объясняли легкость разводов падением нравов в римском обществе. Симптоматично, что в эпитафиях мужья все чаще стали возносить похвалу женам, сохранившим верность и супружество. На изменившееся отношение к браку указывает и тот факт, что цензор 132—129 гг. Квинт Метелл «постановил, что все граждане должны вступать в брак для рождения детей» (Liv. Per., 59).
В кругу римской аристократии брачные союзы стали «разменной монетой в политических играх». Совершенно скандальный и вместе с тем трагический характер имел брак Гнея Помпея с Эмилией — падчерицей диктатора Суллы, которая была в то время замужем, ждала ребенка и вынуждена была уйти от мужа (Plut. Pomp., 9). Политический расчет лежал в основе браков Юлия Цезаря, хотя ситуации его личной жизни представляются порой достаточно драматичными. Первая его помолвка с Коссутией была расторгнута по политическим мотивам: в виду женитьбы на Корнелии — дочери всесильного тогда Цинны — ив связи с перспективой стать pontifex maximus, что требовало брака исключительно с представительницей патрицианского рода: #c_199. В 80 г. в ответ на требование Суллы развестись с женой Цезарь отказался, что едва не стоил ему жизни. Этот брак прекратился в 65 г. со смертью Корнелии. Цезарь произнес laudatio на ее похоронах, впервые удостоив этой почести молодую женщину. Античная традиция обращала внимание в этой ситуации не столько на скорбь человека, пережившего утрату, сколько на политический смысл совершенной акции. Плутарх писал, что таким образом он «привлек к себе симпатии народа» (Plut. Caes., 5). Вторым браком Цезарь был женат на Помпее — родственнице Гнея Помпея. В 62 г. после скандала на празднике Bona Dea произошел развод (Plut. Caes., 10). Не исключено, что это был способ свернуть процесс о святотатстве, развязанный оптиматами, направленный против Клодия, но косвенно задевавший и Цезаря, который был великим понтификом, и, если бы не последовало определенной реакции, его карьера могла пострадать. Так или иначе поведение Цезаря, видимо, парировало сложную политическую интригу. Не случайно Цицерон намекал на то, что Красе подкупил судей с целью добиться оправдания Клодия. Следующий брак Цезарь заключил с Кальпурнией, дочерью Пизо-на, который был избран консулом на 58 г. По поводу этого брака Катон Младший заявлял, что таким образом люди получают высшую власть в государстве, с помощью женщин делят войска, провинции и должности (Plut. Caes., 13).
Разводы подвергались моральному осуждению. Второй брак считался нарушением целомудрия и верности. С разводами пытались бороться. Так, для женщин, состоявших в одном браке, допускалось участие в общественной жизни: разрешалось принесение жертв в часовне богини целомудрия — Pudicitiae; только они могли входить в храм богини женской судьбы — Fortunae muliebris и прикасаться к ее статуе. Только univirae могли принимать участие в праздновании Матралий в честь древней богини Матери Матуты. Однако эти меры не могли изменить нового отношения римских граждан к браку. Несмотря на возможную «поправку» по поводу подверженности сферы семейно-брачных отношений порочащим и преувеличенным слухам и толкованиям (см.: Plut. Pom., 2; Арр. В. С, II, 112), следует подчеркнуть, что политика и гражданские войны оказали деформирующее воздействие на семью.
Распространенным явлением стали преступления в семье: прелюбодеяния, жестокое обращение супругов друг с другом, злоупотребление родительской властью, преступления детей против родителей, кровосмешение и т. п. Документально-бытовых свидетельств этого вполне достаточно. Потрясающий пример разложения римских семейных традиций и морально-этических норм являют события 186 г., связанные с распространением вакхического культа в Риме и Италии. По свидетельству Ливия, который ссылался на впечатления и слова очевидцев, вместе с оргиастическим культом получила развитие порочная практика лжесвидетельств, поддельных печатей и завещаний, клеветнических доносов, отравлений и убийства родных (Liv., XXXIX, 8—19). Тот же Ливии сообщал, что в 152—151 гг. были обвинены в убийстве мужей и после расследования дела казнены знатные женщины Публия и Лициния (Liv. Per., 48). Семпронию, сестру Гракхов, подозревали в отравлении своего мужа Сципиона Эмилиана (Liv. Per., 59). Даже допуская политизированный характер этого случая и тот факт, что, вероятнее всего, Ливии передавал слухи, сама возможность подобной ситуации симптоматична. Воплощением безнравственности и порока выступал в глазах современников Луций Сергий Каталина, которого обвиняли в убийстве сына и брата, в сожительстве с собственной дочерью и пр. (Sail. Cat., 15, 12; ср.: Plut. Sulla, 32; Cic, 10; Арр. В. С, II, 2). Публия. Клодия, народного трибуна 58 г., обвиняли в связи со своей собственной сестрой, которая была женой Лукулла (Plut. Caes., 10) и слыла известной развратницей (Plut. Cic, 29). Муция — жена Помпея осуждалась общественным мнением за супружескую неверность (Plut. Pomp., 42). Наконец, в интересующей нас связи можно вспомнить упоминание Ливия о казни Публиция Маллеола, который за убийство матери был зашит в мешок и брошен в море (101 г. — Liv. Per., 68).
Вероятно, уже в начале II в. преступления в сфере семейно-брачных отношений приобрели такой размах, что был принят Мениев закон. Судя по логике событий, это могло произойти во время претуры Тита Мения в 186 г. Точных сведений о законе не сохранилось, есть лишь краткая характеристика в «Менипповых сатирах» Варрона, где сказано, что «закон Мения касается благочестия, чтобы сыновья отцам не выбивали свет из глаз — lex Maenia est in pietate, ne filii patribus luci claro suggillent oculos» (Varr. Sat. Men., 238). Мы допускаем, что изложение Варрона имеет гиперболический тон. Но совершенно очевидно, что закон был реакцией на современные нравы и попыткой поставить ситуацию под контроль. О жесткости lex Maenia упоминал Цицерон (Cic. Brut., 55, 10). Но, по всей видимости, исправить положение даже официальными законодательными мерами было невозможно. Практически не было такой сферы личных и семейных отношений, которые не подверглись бы разложению. Процесс усугубила политика террора, возведенная при Сулле в качестве проскрипций в ранг государственной политики и продолженная членами II триумвирата.
Активизация экономических интересов, связей и возможностей самореализации римского гражданина вызывали, с одной стороны, постепенное смягчение владельческих прав pater
