возможным говорить о том, что комиции приняли лишь общую формулировку закона, на основании которой сложилась позднее конкретная политическая практика Суллы: #c_381. Отметим однако: и Плутарх подчеркивал, что все это «было постановлено» именно lex Valeria (Plut. Sulla, 33, 4), и Аппиан отмечал, что это «было прибавлено» к закону (Арр. В. С, I, 99, 10—11). На наш взгляд, нет оснований не доверять античным свидетельствам.
Второе обстоятельство, указывает на специфический характер компетенции Суллы при сравнении ее с компетенцией раннереспубликанских диктаторов. В античной литературе это положение отчетливо выражено Веллеем Патеркулом, который заявлял, что прежние диктаторы пользовались властью для отражения величайших опасностей, Сулла — как возможностью полного подавления римского гражданства (Vell., II, 28, 2). Иногда в исследовательской литературе можно встретить мнение о том, что традиционная республиканская диктатура носила исключительно военный характер и к внутренней политике никакого отношения не имела: #c_382. Разумеется, в V—III вв. внешнеполитические задачи преобладали при назначении диктатора: #c_383. Вместе с тем нет оснований отрицать и тот факт, что в раннереспубликанский период диктатура выступала вообще важным средством стабилизации положения в Риме и диктатор обладал высшей военной и гражданской властью: #c_384.
Компетенция раннереспубликанских диктаторов была очень широкой (Plut. Cam., 18), но она касалась исключительно вопросов внутреннего и внешнего состояния римской civitas. Полномочия Суллы распространялись на огромную территорию формировавшейся империи (Арр. В. С, I, 102). Однако в плане полноты полномочий, на наш взгляд, главные отличия диктатуры Суллы от раннереспубликанской состояли в том, что, во-первых, диктаторы V—III вв. не имели всеобъемлющей законодательной власти, особенно в таких важнейших сферах, как объявление войны и начало военных действий. Они могли инициировать проведение закона через народное собрание, но всегда только с согласия сената (Liv., VI, 14, 1; VII, 19, 10; 41, 3). Процедура принятия нового закона происходила по одной определяющей формуле: «по предложению сената и по воле народа — ex auctoritate patrum ас populi iussu»[40 — Чрезвычайно показательно в этом отношении сообщение Ливия о начале войны против Велитр в 383 г., которая, правда, велась не диктатором, но также носителями неординарных полномочий — военными трибунами с консульской властью: «сенат постановил, …чтобы было предложено об объявлении войны от имени народа … затем … все трибы приказали быть войне — patres… decreuerunt… ad populum ferretur de bello indicendo… turn… omnes tribus bellum iusserunt» (Liv., VI, 21, 3—5).]. Сулла получил самые широкие законодательные полномочия относительно римского государства и римского общества, а наличие в сенате и в комициях большого числа сулланских ставленников и сторонников делало любую законодательную инициативу Суллы вполне приемлемой. В источниках мы практически не встречаем сведений о сопротивлении им. Более того, Аппиан подчеркивал, что с введением диктатуры римляне осознали невозможность свободных выборов и законного голосования и приняли показную видимость свободы (Арр. В. С, I, 99). Во-вторых, Сулла получил, по существу, право, принадлежавшее прежде комициям, неограниченное время по личному усмотрению распоряжаться империем и предоставлять его своим сторонникам. Так, на 81 г. он организовал выборы консулов, в результате которых на должности были избраны сулланцы Марк Туллий Декула и Гней Корнелий Долабелла (Арр. В. С, 1,100); на 80 г. Сулла сам стал консулом, а его коллегой — один из военачальников Квинт Цецилий Метелл Пий (Арр. В. С, I, 103); на 79 г. Сулла «назначил» консулами П. Сервилия Исаврийского и Аппия Клавдия Пульхра (Арр. В. С, I, 103). Кв. Лукреция Офеллу, претендовавшего на консулат в 81 г. против воли диктатора и вне установленного им порядка прохождения магистратур, он приказал убить (Liv. Per., 89; Plut. Sulla, 33; Арр. В. С, I, 101).
Косвенным подтверждением выходивших за рамки традиционной республиканской магистратуры полномочий Суллы можно считать его чрезвычайное влияние на политическое положение в Риме даже после сложения им диктатуры. Плутарх рассказывал, что за 10 дней до смерти, будучи частным человеком, он установил в Дикеархии мир и составил для ее жителей закон об управлении городом; а за день до кончины приказал казнить Грания, занимавшего одну из высших должностей и не желавшего возвращать в казну долг (Plut. Sulla, 37). Эти факты позволили А. Кивени утверждать, что отказ Суллы от власти не являлся «уходом в полном смысле слова»: #c_385.
Наконец, третье обстоятельство состоит в том, что власть Суллы получила совершенно особое символическое оформление: его постоянно сопровождали 24 ликтора. Т. Моммзен считал, что это отличало диктатуру Суллы от раннереспубликанской по форме, поскольку раннереспубликанские диктаторы имели в городе 12 ликторов и лишь за городом — 24.: #c_386 Это суждение можно принять, т. к. оно имеет подтверждение в традиции: Ливии подчеркивал, что так «никто никогда не делал — nemo umquam fecerat» (Liv. Per., 89); Аппиан обращал внимание на то, что это ставило Суллу в один ряд с прежними царями (Арр. В. С, I, 100).
Приведенные аргументы и, кроме того, свидетельства античной традиции о самовластии Суллы (Арр. В. С, I, 101) позволяют сделать вывод о том, что его компетенция значительно превосходила компетенцию раннереспубликанских диктаторов и в этом плане «выводила» диктатуру Суллы за границы правового поля Республики. Специфика lex Valeria состояла в том, что в правовом плане этот закон позволил Сулле сконцентрировать законодательные, исполнительные и юридические полномочия, а в практическом плане — закрепить его личную власть в Риме.
Важной составляющей проблемы правовой сущности диктатуры Суллы является вопрос об отношении диктатора с республиканскими органами власти: сенатом, народным собранием и магистратурой. Диктаторские полномочия Суллы давали ему право созывать и распускать сенат, инициировать в сенате любые вопросы (ср.: Liv., VIII, 30, 11). Однако если раннереспубликанские диктаторы взаимодействовали с сенатом, то отношения Суллы с сенатом нельзя определить как взаимодействие: с момента провозглашения сулланской диктатуры и до самой смерти диктатора это был диктат. Сулла и его воля стояли выше auctoritas сената. Lex Valeria не только предоставил Сулле полную личную правовую инициативу, но и освободил от какого-либо контроля (Арр. В. С, I, 97; 99). Это позволило ему свободно, без оглядки на сенат, решать финансовые, военные и административные вопросы. Но отношения Суллы с сенатом определялись не столько правовым статусом диктатора, сколько его реальным влиянием. В сенате еще до начала гражданской войны и введения диктатуры были сторонники Суллы — знатные нобили: #c_387. Именно они проявили наибольшую заинтересованность в том, чтобы войну с Митридатом вел Сулла: #c_388. Позднее, во время марианского террора 87—86 гг., они бежали в его лагерь (Liv. Per., 85; Plut. Pomp., 6; Vell., II, 23, 3; App. В. С, I, 77), действовали вместе с ним против марианцев (Арр. В. С, I, 81; ср.: Plut. Pomp., 5) и не скрывали своих политических симпатий после победы. По словам Плутарха, они, «самые знатные и могущественные из граждан», составили украшение триумфа Суллы (Plut. Sulla, 34). Плутарх подчеркивал даже, что вокруг него собралось «подобие сената» (Plut. Sulla, 22, 1, 5). Еще в ходе гражданской войны и позднее, во время сулланскои диктатуры, они составили «личную партию» диктатора, гетерогенную, но сплоченную вокруг своего лидера: #c_389. В нее вошли представители влиятельнейших аристократических фамилий (до 50 семей). Например, Цецилий Метелл Пий — сын оптимата Метелла Нумидийского, военачальник Суллы, активный участник гражданской войны, позднее триумфатор и великий понтифик; М. Лициний Лукулл — активный сторонник партии оптиматов в сенате, позднее консул, триумфатор, понтифик. Активно поддерживал Суллу Гн. Корнелий Долабелла. Он был консулом в 81 г., затем проконсулом в Македонии в 80—78 гг.; позднее был обвинен Цезарем в вымогательстве, но благодаря защите Гортензия и Котты оправдан. Это дает основание думать, что Долабелла был связан с оптиматами и имел в сенате определенное влияние. Сторонниками Суллы являлись П. Сервилий Исаврийский и Клавдий Пульхр — представители слоя самой высокой старой аристократии; Кв. Лутаций Катул — один из вождей аристократической группировки в сенате: #c_390. На сторону Суллы еще в ходе гражданской войны перешли Г. Корнелий Цетег (Арр. В. С, I, 80), Г. Валерий Флакк, сторонник оптиматов Л. Марций Филипп (Plut. Pomp., 17) и др. Видимо, сторонники Суллы составляли в сенате значительную группировку, поскольку когда встал вопрос о почестях, необходимых при погребении Суллы, победу одержал Катул и сулланцы (Арр. В. С, I, 105). Марк Эмилий Лепид, выступая в народном собрании, назвал их сообщниками — satellites — Суллы (Sail. Hist. frr. ampl., Lep., 10—11).
Кроме того, была группа сенаторов, занимавшая нейтральные политические позиции. Видимо, именно они настаивали на переговорах с Суллой в 84 — начале 83 г. (Liv. Per., 83; Арр. В. С, I, 77; 79). Судя по тому, что Марий Младший приказал убить Л. Домиция Агенобарба, Кв. Муция Сцеволу, Г. Карбона и П. Антистия, они могли составлять в сенате «партию центра», которая была готова частично принять политические условия Суллы (Vell., II, 26, 2).
Наиболее влиятельные противники Суллы в сенате были физически уничтожены или изгнаны из сената в результате проскрипций (по сведениям Аппиана, до 90 человек — Арр. В. С, I, 103).
Сулла опирался в сенате и на свою креатуру (до 300 человек). Это могли быть представители старой сенатской знати, но большую часть составляли «новые люди», в том числе и представители всаднического сословия. Известно, что в 70 г. цензоры исключили из числа сената 64 человека, объясняя такое решение дурной репутацией и низким происхождением сенаторов (Liv. Per., 98). Следует думать, что все они были сулланскими креатурами.
Хотя диктатура Суллы получила легальное правовое оформление и частичную поддержку в сенате, власть его опиралась главным образом на реальную силу — армию. Гражданская война и проскрипции буквально парализовали сенат. Античная традиция недвусмысленно подчеркивала этот факт. Плутарх говорил, что Сулла заставил смотреть на него со страхом и трепетом (Plut. Compar. Sulla, 2). Веллей Патеркул, комментируя введение диктатуры, подчеркивал, что главным фактором при этом был страх: «римский народ не столько страшился обращения к диктатуре, сколько он боялся его силы — populum Romanum usum dictatoris haut metu desiderasse alio quo timuisset potestatem» (Vell., II, 28, 2, 6—7). Аппиан, рассказывая о сулланских проскрипциях, отмечал, что страх был так велик, что никто из свидетелей этого ужаса не смел подать голоса, …все безмолвствовали (Арр. В. С, I, 95—97).
Такую же позицию силы Сулла занимал и по отношению к комициям. Традиционно раннереспубликанские диктаторы признавали приоритетную роль комиций: именно голосование в комициях означало окончательное решение вопросов. Диктаторы иногда в добровольном порядке отчитывались перед комициями (Dionys., VII, 81). Изначально на действия диктатора распространялось, по-видимому, и право апелляции к народному собранию. Большинство исследователей признает его, по крайней мере
