окружавшей Катилину: #c_611. В 63 г. по распоряжению Цицерона Лентул был казнен, что не могло не наложить эмоционального отпечатка на Антония. Показателем его личных и политических пристрастий косвенно может служить и тот факт, что он женился на Фульвии — вдове Клодия, известного своими нападками на лидеров сената, в том числе на Катона и Цицерона. Именно Антонию античная традиция приписывает попытку водрузить на голову Цезаря царскую диадему. Более того, Антоний, по сообщению Цицерона, приказал даже сделать по этому поводу дополнительную запись в фастах (Cic. Phil., II, 85; ср.: Liv. Per., 116). После смерти Цезаря Антоний остался единственным носителем высшего империя и с формально-правовой точки зрения обладал в Риме высшей исполнительной властью. Два его брата — Гай и Луций Антоний — были избраны один претором, другой народным трибуном, что позволило Г. Ферреро определить сложившееся положение как «нашествие фамилии Антониев на республику»: #c_612. Кроме того, Марк Антоний пользовался чрезвычайным авторитетом в среде ветеранов и легионеров Цезаря. Все это придавало ему исключительное влияние в римском обществе. Именно его республиканцы и более всего Цицерон подозревали в стремлении к единовластию (Plut. Cic, 43; Vell., II, 60, 4). Децим Брут в письме Марку Бруту и Гаю Кассию (июнь 44 г.) сообщал о «дурных и нечестных намерениях Антония в отношении государства — qua mente… pessima scilicet et infidelissima» (Cic. Ad Fam., XI, 1, 6). Мотивы поведения Антония были очевидны и последовательным цезарианцам, а его неприкрытые политические цели вызывали их возмущение. Так, по свидетельству Цицерона, Кальпурний Пи-зон, консул 58 г. и тесть Цезаря, заявил, что покинет Италию, дом, пенаты, лишь бы не видеть Рим под игом тирании Антония (Cic. Phil., X, 14; ср.: Арр. В. С., III, 5460). Осенью 44 г. политические настроения и амбиции Антония были очевидны уже большинству римлян. В это время Цицерон говорил об общественном недовольстве и самим Антонием, и проявлениями его явного стремления к «тирании» (см.: Cic. Phil., I, 36). И хотя Цицерон воздавал Антонию должное за принятие закона об уничтожение диктатуры — lex de dictatura in perpetuum tollenda, но не верил в его искренность и сравнивал со злейшими врагами республики — Катилиной и даже Спартаком (Cic. Phil., II, 89; IV, 15; Ad Att., X, 1; XIV, 2; Ad Fam., X, 28; ср.: Арр. В. С., III, 25). О том, насколько были сильны позиции Антония весной — осенью 44 г., говорит тот факт, что он открыто пошел на конфронтацию и с сенатом, и с Октавианом (Liv. Per., 117). Замечания же Ливия, а затем Веллея Патеркула о беспомощности, неуверенности и даже страхе Антония перед Октавианом можно отнести к влиянию официальной идеологии принципата (Liv. Per., 117; Vell., II, 60, 3).
Антоний начал с того, что превратил laudatio во время погребальной церемонии Цезаря 24 марта 44 г. в обвинение республиканцев (Plut. Brut., 20). Затем он прочно завладел политической инициативой, сконцентрировал в своих руках армию и финансы и заявил о претензии на роль непосредственного преемника Цезаря. Некоторые исследователи предполагают даже, что Антоний был готов повести войска на Рим и узурпировать власть, если бы основные легионы, Четвертый и Марсов, не перешли на сторону Октавиана: #c_613.
После того как 18 апреля 44 г. в Италию из Аполлонии прибыл 19-летний Гай Октавий, законный наследник и приемный сын Цезаря, в Риме стали распространяться слухи о его неизбежном столкновении с Антонием. Впервые в римской публицистике этого периода имя Октавиана появилось 14 апреля 44 г.: Цицерон вскользь упомянул о нем в письме к Аттику (Cic. Ad Att., XIV, 5, 3; ср.: Cic. Ad Att., XIV, 6, 1). А спустя всего несколько дней Корнелий Бальб — поверенный в делах бывшего диктатора — сообщил Цицерону, что юноша заявил претензию на наследство Цезаря и что конфликт с Антонием неизбежен.
Поведение Октавиана до декабря 44 г. можно рассматривать как умелую политическую интригу, смысл которой состоял в том, что, играя на интересах цезарианцев и республиканцев, он пытался укрепить свои собственные позиции, привлечь на свою сторону римско-италийское население, ветеранов Цезаря и сенатские легионы, опереться на поддержку Антония и завоевать доверие сената (Арр. В. С., III, 13; 28—31). При этом Октавиан не делал никаких открытых выпадов против республиканцев — участников антицезарианского заговора, предоставив решение этой проблемы Антонию. Неискренность поведения Октавиана была очевидна всем. Уже в июне 44 г. Цицерон писал Аттику, что к Октавиану нужно относится осторожно «и всё-таки вскармливать, чтобы только оторвать от Антония — sed tamen alendus est et, ut nihil aliud, ab Antonio seiungendus» (Cic. Ad Att., XV, 12, 2). Однако именно на подобное отношение к себе и рассчитывал, вероятно, Октавиан. Современники, в частности Марк Брут, считали, что Цицерон, поддерживая Октавиана, самым непосредственным образом «взрастил тиранию более грозную и тяжкую, чем низвергнутая им» (Cic. Ad Brut., I, 16; ср.: Plut. Brut., 22). А в письме к Аттику он подчеркивал, что Цицерон искал «не свободы для отечества, а доброго господина для себя» (Cic. Ad Brut., I, 17; ср.: Plut. Cic, 45) и «выбирал ярмо полегче» (Plut. Brut., 22). Позднее Плутарх писал, что «он, старик (Цицерон), дал провести себя мальчишке (Октавиану) — просил за него народ, расположил в его пользу сенаторов. Друзья бранили и осуждали его еще тогда же, а вскоре он и сам почувствовал, что погубил себя и предал свободу римского народа» (Plut. Cic, 46).
На наш взгляд, С. Л. Утченко справедливо считал, что в данном случае оценка современников и античных критиков Цицерона не вполне объективна: Цицерон пытался таким образом добиться раскола в лагере цезарианцев и создать блок самих цезарианцев против претендента на единоличную власть — Антония: #c_614. Здесь могли, видимо, играть роль несколько факторов.
Во-первых, в условиях, когда Антоний имел огромную популярность в армии, а руководители антицезарианского заговора, включая Кассия, Децима Брута и Марка Брута, в цезарианских войсках никакой популярностью не пользовались, Октавиан был единственным возможным лидером, за которым могли пойти солдаты и ветераны Цезаря. И действительно, ядром правительственных сил стали войска, собранные наследником Цезаря (Арр. В. О, III, 11; Dio Cass., XLV, 3). Именно к Октавиану, а не к сенату, правительству или другим лидерам перешли два лучших легиона Антония, legio Martia и 4-й легион (Cic Ad Fam., XI, 7, 2; X, 28, 3; Phil., III, 3, 6; IV, 2, 4; Liv. Per., 117; Vell., II, 61, 2; Арр. В. С., III, 45; Dio Cass., XLV, 13).
Во-вторых, Цицерону удалось сделать почти невозможное, расколов цезарианский сенат и обратив его против Антония. При этом имели значение следующие обстоятельства. Заговорщики и примерно такое же число открыто сочувствовавших им в сенате противостояли огромной массе сенаторовцезарианцев, и создать политический перевес можно было лишь путем раскола цезарианцев и альянса с частью из них. Это Цицерону в общем и удалось сделать. Ситуация в сенате достаточно хорошо прослеживается на примере консуляров 44 г., которых можно разделить на три группы. Из 24 консуляров шестеро были в 50—40-е гг. сторонниками Цезаря: П. Сервилий, Л. Аврелий Котта, Л. Юлий Цезарь, Г. Антоний Гибрида, Л. Кальпурний Пизон Цезоний, Л. Марций Филипп. Все они, кроме последнего, отошли отдел. Политический нейтралитет сохраняла другая часть цезарианцев и бывших нейтралов: Сер. Сульпиций Руф, Л. Эмилий Павел, П. Сервилий Ватия. Цицерон мог опереться на бывших помпеянцев П. Корнелия Лентула, Г. Клавдия Марцелла и участника заговора Требония, правда, никто из них не имел особого влияния. Наоборот, самая сильная и большая часть сената, легаты Цезаря (Кв. Фуфидий Кален, П. Ватиний, М. Эмилий Аепид, Кв. Фабий Максим, Г. Каниний Ребил, Л. Мунаций Планк, М. Антоний), несмотря на сложные коллизии внутри группы, оставались в целом враждебны Цицерону и были настроены мстить за Цезаря. Бороться с этой группой можно было путем союза с теми цезарианцами, которые не сочувствовали заговору, но одновременно находились в оппозиции к Антонию (это назначенные еще Цезарем консулами на 43 г. А. Гирций и Г. Вибий Панса и такие amici Цезаря, как Г. Оппий, Корнелий Бальб, Азиний Поллион и др.). В этом союзе Октавиан был наиболее оптимальной фигурой для объединения, а со стороны оппозиции это мог быть только Цицерон, связанный дружескими узами со многими из этих людей и формально не участвовавший в заговоре против Цезаря. Видимо, можно считать, что политический блок сложился в апреле — мае 44 г. во время регулярных встреч великого оратора на его виллах, с одной стороны, с Г. Клавдием Марцеллом и Филиппом, с другой — с Гирцием, Пансой, Оппием, Бальбом и Октавианом (Cic. Ad Att., XIV, 13 b, 1; 14, 4; 15, 2). Цицерон на первом этапе политической борьбы одержал верх, повернув этот альянс против Антония (Арр. В. С., III, 50; 75).
В-третьих, рассуждения современников и античных историографов об «обмане» Цицерона Октавианом или наоборот не более чем публицистические штампы. Похоже, что стороны очень четко понимали все выгоды, возможности и ограничения предполагаемого соглашения[81 — В современной исследовательской литературе этот политический альянс часто определяется как «противоестественный», см., например: Жебелев С. А. Древний Рим. Ч. 1. Царская и республиканская эпохи. Пг., 1922. С. 87; Межерицкий Я. Ю. «Республиканская монархия»: метаморфозы идеологии и политики императора Августа. М.; Калуга, 1994. С. 135; Heufi A. Römische Geschichte. S. 218.]: для цезарианской стороны был немыслим альянс с убийцами Цезаря, к которым тяготел, но прямо не относился, Цицерон; для Цицерона было невозможно сближение с Антонием и радикальными цезарианцами; после того как Антоний откровенно проявил свое нежелание делить власть, идти на политический союз с Октавианом, стремясь оттеснить его на второй план, проявляя личное пренебрежение к нему, блокируя официальное усыновление и пытаясь сформировать негативное общественное мнение о нем (например, обвинением в покушении на убийство Антония — Vell., II, 60, 3; Арр. В. С., III, 39), естественным союзником Октавиана стали Цицерон и сторонники Цицерона в сенате: #c_615.
Опираясь на армию, но, безусловно, не без поддержки Цицерона, Октавиан добился должности пропретора и, таким образом, империя, хотя и не имел формального права на это, поскольку не достиг положенного цензом возраста и не прошел соответствующей политической карьеры (Арр. В. О, III, 48). При этом он отчетливо осознавал возникшие перспективы: следовать в фарватере сенатской политики и оказаться ограниченным рамками ординарных магистратур или занять собственную позицию и преодолеть конституционные ограничения (Арр. В. С., III, 64). Первое его не устраивало, второе неизбежно сближало с Антонием.
Таким образом, главными причинами