publica est». Октавиана к участию в проскрипциях, по мнению античного автора, вынуждали союзнические договоренности (Vell., II, 66, 2).
Некоторые современные исследователи воспринимают такую оценку античной историографии как вполне обоснованную и адекватную. Например, В. Н. Парфенов считает, что Октавиан вообще не был заинтересован в проскрипциях, поскольку опасался, что террор обрушится на верхушку римского общества и приведет к дезорганизации всей социальной жизни: #c_686. А Я. Ю. Межерицкий утверждает, что проскрипции вообще были «противны… республиканским стереотипам» Октавиана: #c_687. Однако в историографии вопроса Нового времени подобные характеристики являются скорее исключением, чем правилом: большинство авторов не снимает с Октавиана ответственности за проскрипции: #c_688. Думается, что террор был вполне адекватен его политическим планам. Как магистрат, облеченный высшим империем и обладавший реальной силой в лице армии, он мог организовать социально-политическую ситуацию в Риме в соответствии с собственной волей. Проявлением этой воли стали террор и насилие.
Еще одна важная проблема возникает в связи с проскрипциями триумвиров — имели ли они законное основание. В античной традиции нет свидетельств того, что современники сомневались в их законности. Даже республиканцы — противники триумвиров, осуждая проскрипции, рассматривали их как составную часть программы по исправлению государственных дел (Арр. В. С., IV, 95). Античные историографы подчеркивали, что проскрипции имели свое основание в идее мести за смерть Цезаря и в связи с этим мести за личные обиды, причиненные его наследникам и сторонникам, т. е. триумвирам (Арр. В. C., IV, 8—11). В современной историографии по вопросу о законности проскрипций высказаны два противоположных мнения. Еще Т. Моммзен считал, что в силу военного империя триумвиров, на который не распространялось право провокации, они имели законное основание для осуществления проскрипций: #c_689. Этот взгляд впервые наиболее отчетливо оспорил В. Гардтхаузен: #c_690. Наш анализ этой проблемы опирается на следующие обстоятельства. Во-первых, судя по данным источников, решение о проведении проскрипций было принято и составление проскрипционных списков началось до принятия lex Titia, т. е. еще до предоставления триумвирам формально-правовой основы власти (Арр. В. С., IV, 3; 5). В этой связи кажется совершенно неслучайной оговорка Аппиана о том, что, оглашая перед легионами итоги соглашения в Бононии, Октавиан умолчал о проскрипциях. Во-вторых, первые террористические меры, направленные против наиболее влиятельных римских граждан, были осуществлены вообще вне официальной акции. Аппиан обратил внимание на сомнительность ситуации: когда в городе началась резня, коллега Октавиана по консулату Педий не знал, как следует на это реагировать (Арр. В. С., IV, 6). По существу это был открытый террор, направленный против личных оппонентов будущих триумвиров и антицезарианцев в целом. Наконец, заметим, что накануне принятия закона Тиция официально высшим военным империем — imperium consulare — в Риме обладал лишь Октавиан; Антоний и Лепид имели проконсульский империй (Арр. В. С., III, 96; Dio Cass., XLVI, 52). По римской конституции консул имел право осуществлять свои военные полномочия лишь за пределами померия и не мог распространить нормы военного лагеря на гражданское население, а проконсульский империй в самом Риме вообще не мог быть реализован. Только lex Titia предоставлял политическим союзникам формально-правовую основу власти — равный экстраординарный империй, который распространялся и на сферу militia, и на сферу domi.
Таким образом, организация проскрипций — принятие решения и первые карательные мероприятия — была по существу лишена законного основания: #c_691, представляла собой ряд террористических актов, направленных против политических противников триумвиров, продолжала и развивала имевшуюся в римской истории тенденцию, заложенную марианским террором и проскрипциями Суллы. Lex Titia придал им формально-юридическое основание и закрепил террор и насилие как государственную политику. Впрочем, этот общий вывод, на наш взгляд, должен быть дополнительно скорректирован: даже после правового оформления триумвирата действия Октавиана, Антония и Лепида выходили за рамки римской конституции, т. к. предоставленный им империй находился, по существу, вне этих рамок.
Специальный проскрипционный эдикт триумвиров (Арр. В. С., IV, 8—11) придавал проскрипциям организованность и политический смысл: #c_692. Этим эдиктом от лица государства предоставлялось право преступать все основы римской жизни, все республиканские нормы и традиции, добиваться личной выгоды, не сообразуя свои поступки ни с чьими интересами, кроме интересов триумвиров. Рабам, например, выдавшим господина, предоставлялись свобода, гражданские права и материальное вознаграждение в 10 тыс. драхм. Римские граждане получили право не только доносить на своих сограждан, но и лично убивать проскрибированного или заподозренного в том, что человек внесен в проскрипционные списки (Арр. В. С., IV, И).
Проскрипции задумывались и проводились как широкомасштабная акция. Они были направлены и против отдельных политических лидеров, и против определенных социальных групп, и против гражданского общества в целом. Число погибших в результате проскрипций в источниках определяется по-разному. Точную цифру проскрибированных не могли назвать уже сами современники. Это и понятно. Первый проскрипционный список состоял, по неточным сведениям античных историков, из 12 или 17 имен (Арр. В. С., IV, 6; 7). В ночь с 27 на 28 ноября 43 г. он был дополнен еще 130 именами, а спустя некоторое время еще 150 (Арр. В. С., IV, 7). В целом, по свидетельству Аппиана, пострадали 300 сенаторов и 2 тыс. всадников (Арр. В. С., IV, 5). Ливии говорил о 130 сенаторах и множестве всадников (Liv. Per., 120). Плутарх определял цифру пострадавших сенаторов от 200 до 300 человек (Plut. Ant., 20; Cic, 46; Brut., 27), а Флор — в 140 человек (Flor. Ер. bell., II, 16 b, 11—14). Были физически уничтожены не только принципиальные республиканцы, такие как Марк Туллий Цицерон (Liv. Per., 120; Plut. Cic, 48; Vell., II, 66,1; Арр. В. С., IV, 19; 20; Dio Cass., XLVII, 8; Tac. De orat., 17), но и сторонники примирения между цезарианцами и приверженцами республики. Аппиан, передавая содержание эдикта триумвиров о проскрипциях, подчеркивал, что пострадать должны были и те, кто занимал среднюю позицию (Арр. В. С., IV, 10). Ни узы кровного родства, ни отношения дружбы и гостеприимства, ни сословие, ни положение человека в обществе не спасали от проскрипций: в числе проскрибированных оказались дядя Антония — Луций Юлий Цезарь, брат Лепида — Луций Эмилий Павел, опекун и воспитатель Октавиана — Гай Тораний[95 — Некоторые исследователи не без основания считают, что внесение родственников в проскрипционные списки было демагогическим приемом: приговоренным удалось избежать наказания (Арр. В. С., IV, 37), см.: Машкин Н.Л. Принципат Августа. С. 188; Туркина Л. Г. Проскрипции второго триумвирата… С. 9; Syme R. The Roman Revolution. P. 188.].
Проскрипции являлись по существу выражением и целей и методов социальной политики триумвиров. Первыми в проскрипционный список были внесены те, кто обладал высшим империем, кто имел влияние в народном собрании или пользовался моральным авторитетом. Аппиан отмечал, что «первыми в Риме были убиты народный трибун Сальвий, преторы Минуций и Анналис, бывший претор Тураний» (Арр. В. С., IV, 17; 18; ср.: Vell., II, 64, 4). В этом же первом списке оказался и Цицерон. Аппиан настаивал, что это произошло случайно. Однако думается, что в данном случае в очередной раз на мнение античного историка оказала влияние официальная традиция периода раннего принципата. Чтобы ни говорили античные историки, опиравшиеся на официальную версию междоусобной войны между Октавианом и Антонием, вряд ли Октавиан яростно защищал Цицерона: последний неизбежно должен был вызывать в Октавиане чувство долга и напоминать о его коварстве и вероломстве: #c_693.
В целом за всеми этими фактами следует видеть прежде всего четко спланированную и продуманную политическую акцию. Наряду с тем, что триумвиры таким образом ликвидировали возможность организации реального отпора собственному самовластию, они решали еще одну важную задачу: уничтожение проскрибированных магистратов позволяло триумвирам поставить под личный контроль республиканские органы власти.
Следующими в проскрипционные списки были внесены республиканцы, их сторонники и, как сообщают современники, те, кто был просто богат и не имел никаких политически ристрастий (Suet. Aug., 70; Арр. В. С., IV, 29). Таким образом, триумвиры стремились подавить возможность идеологической оппозиции и любого проявления недовольства, с тем чтобы не осталось людей, способных жить и думать независимо. А оставшиеся в живых должны были отчетливо осознать, что основой их экономического и общественного положения, да и самой жизни, является повиновение воле триумвиров.
Наконец, количество проскрибированных увеличивались за счет того, что сторонники триумвиров произвольно включали в списки всех неугодных им людей. Сами триумвиры потакали им в этом, поощряли самые низменные их желания. Потрясающую картину развернувшегося насилия нарисовал Аппиан (Арр. В. С., IV, 4—20). Нам представляется, что это не было проявлением простой зависимости триумвиров от окружения. Исходя из того, какой масштаб приняли в Риме и Италии произвол и анархия, можно говорить о заинтересованности триумвиров в подобном положении дел. Это давало им возможность разделить ответственность за проскрипции с огромной массой своих сторонников, еще более усилить зависимость последних и создать особую среду для осуществления своей авторитарной власти.
Таким образом, проскрипции, с одной стороны, укрепляли власть триумвиров, с другой — создавали широкую социальную среду, в которой эта власть могла осуществляться. Есть и еще одна важная сторона этой политики. Осуществление проскрипций и их результаты привели к тому, что римское гражданство окончательно перестало быть привилегированной кастой. Террор был направлен в равной мере на жителей Рима, Италии и даже провинций. Проскрипции стали элементом политики, которая, с одной стороны, сводила на нет привилегии, возвышавшие прежде римлян над неримлянами, и таким образом способствовала формированию унифицированного перед лицом авторитарной власти имперского населения; с другой — позволяла сохранять контроль и власть над гражданским населением и действовать независимо от республиканских органов власти.
Разгар проскрипций приходился на 43 — начало 42 г. Веллей Патеркул указывал, что с убийством Цицерона они почти завершились (Vell., II, 64, 4). По свидетельству других античных источников, становится ясно, что репрессии продолжались даже после разгрома республиканских армий при Филиппах (Арр. В. С., V, 72). В исторической литературе Нового времени распространенным является мнение, в соответствии с которым конец проскрипциям был положен Мизенским перемирием 39 г., заключенным между триумвирами и Секстом Помпеем. По условиям этого договора все проскрибированные объявлялись амнистированными (Ног. Od., IV, 5; 19; Vell., II, 72, 23; Suet. Aug., 98; Арр. В. С., IV, 36; 43; V, 72): #c_694. Безусловно, Мизенский договор подвел определенную черту под тем, что было осуществлено триумвирами к этому времени. Однако, на наш взгляд, как любое официальное заявление триумвиров, так и это имело формальный характер. Оно имело значение не столько как правовой акт, сколько должно было продемонстрировать, что оппозиция уже не опасна. На это указывает и тот факт, что отдельные террористические акты осуществлялись и впоследствии. Так, по Светонию,
