и тем более зоология исходят из связи функций, которая может быть установлена лишь путем истолкования физических фактов по аналогии с фактами психологическими. В психологии же эта связь функций дана изнутри в переживании. Всякое отдельное психологическое познание есть лишь расчленение этой связи. Таким образом, здесь непосредственно и объективно дана прочная структура, и потому в этой области описание покоится на несомненном и общеобязательном основании. Мы находим эту связь не путем добавления ее к отдельным членам, а наоборот, психологическое мышление расчленяет и различает, исходя из данной связи. К услугам такой описательной деятельности находятся логические операции сравнения, различения, измерения степеней, разделения и связывания, абстракции, соединения частей в целое, выведения единообразных отношений из единичных случаев, расчленения единичных процессов, классификации. Все эти действия как бы заключаются в методе наблюдения. Таким образом, душевная жизнь концентрируется как связь функций, объединяющая свои составные части, и вместе с тем, в свою очередь, состоящая из отдельных связей особого рода, из которых каждая содержит новые задачи для психологии. Задачи эти разрешимы только путем расчленения, – описательная психология должна быть в то же время и аналитической.
Под анализом мы всюду одинаково разумеем расчленение данной сложной действительности. Посредством анализа выделяются составные части, которые в действительности связаны между собой. Находимые таким путем составные части весьма разнообразны. Логик анализирует заключение, расчленяя его на два суждения и данные в них три понятия. Химик анализирует тело, отделяя посредством опыта заключающиеся в нем вещественные элементы один от другого. Совершенно иначе опять-таки анализирует физик, который в закономерных формах движения выделяет составные части акустического или оптического явления. Но как бы ни были различны эти процессы, окончательной целью всякого анализа является отыскание реальных факторов путем разложения действительности, и всюду эксперимент и индукция служат лишь вспомогательными средствами анализа. Взятый в этом общем аспекте аналитический метод присущ наукам о духе так же, как и наукам естественным. Однако, метод этот принимает различные формы в зависимости от области приложения его. Уже в обыденном постижении душевной жизни с постижением связи везде само собою связано различение, отделение, расчленение. Вся ширина и глубина понимания душевной жизни человека покоится на устанавливающей отношения деятельности. Со своей стороны, различение, отделение и анализ придают ясность и определенность этому пониманию. Когда же психологическое мышление в своем естественном ходе, без перерывов, без врезывающихся гипотез, переходит в психологическую науку, то отсюда для анализа в данной области проистекает неизмеримая выгода. В живой целостности сознания, в связи его функций, в восстановленной путем абстракции картине общеобязательных форм и соединений этой связи – анализ находит тыл для всех своих операций. Всякая задача, которую ставит себе анализ, и всякое понятие, которое он образует, обусловливаются этой связью и находят себе в ней место. Таким образом, анализ совершается здесь путем отнесения процессов расчленения, при помощи которых должен быть разъяснен отдельный член душевной связи, ко всей этой связи. В анализе всегда содержится нечто от живого, художественного процесса понимания. Из этого вытекает возможность существования психологии, которая, исходя от общезначимо улавливаемой связи душевной жизни, анализирует отдельные члены этой связи, со всей доступной ей глубиной описывает и исследует ее составные части и связующие их функции, но не берется за конструирование всей причинной связи психических процессов. Душевная жизнь все-таки не может быть скомпонована из составных частей, не может быть конструирована путем сложения, и насмешка Фауста над Вагнером, химически изготовляющим гомункулуса, прямо относится к такого рода попытке. Описательная и расчленяющая психология кончает гипотезами, тогда как объяснительная с них начинает. Возможность такой описательной и расчленяющей психологии на том и основана, что подобная общеобязательная, закономерная, охватывающая всю душевную жизнь связь возможна для нас без применения необходимого в объяснительных естественных науках конструктивного метода. И было бы вовсе невозможно научное изображение душевной жизни, которое отказывалось бы от познания ее связи. Именно в том и состоит его сила, что оно может признать границы, временные или постоянные, нашего познания, не упуская из виду между тем внутренней связи. Она может принять в себя гипотезы, к которым приходит объяснительная психология относительно отдельных групп явлений; но ввиду того, что она измеряет их применительно к фактам и определяет степень их правдоподобия, не пользуясь ими как конструктивными моментами, принятие их ею не уменьшает ее собственной общезначимости. Она может, в конце концов, подвергнуть обсуждению и синтезирующие гипотезы объяснительной психологии, но при этом она должна признать всю проблематичность их. Больше того, она обязана выяснить невозможность того, чтобы переживания везде были возведены в понятия. Что не одна только концепция трансцендентных понятий ведет к антиномиям, а скорее эти последние возникают из работы человеческого мышления над опытом, не вполне растворимым в форму понятия, что, следовательно, в области познания самой данной в опыте действительности имеются имманентные антиномии, – таков принцип, который должна выставить современная философия, продолжая дело Канта в самой области опыта.
Раньше чем перейти к более подробному рассмотрению трех основных глав, имеющих для подобной описательной и аналитической психологии решающее значение, мы дадим ее расчленение.
Общая часть такой дескриптивной психологии описывает, дает номенклатуру и, таким образом, работает над будущим согласованием психологической терминологии. Уже для этого ей необходимо расчленение. Дальнейшей задачей общей части является выделение структурной связи в развитой душевной жизни. Здесь анализу приходится прежде всего иметь дело как бы с архитектоническим расчленением готового здания: вопрос идет, прежде всего, не о кирпиче, цементе и рабочих руках, а о внутренней связи частей. Анализу надлежит найти структурный закон, согласно которому интеллект, жизнь побуждений и чувств и волевые действия связываются в расчлененные целые душевной жизни. Связь, выделяемая в этом структурном законе, составляется исключительно из живых опытов над отдельными соединениями душевных составных частей. Значение ее дано нам убедительнейшим образом во внутреннем опыте, согласно которому характер занимающей нас связи представляется нам одновременно телеологическим и каузальным. Одна из последующих глав будет посвящена изображению этой структурной связи.
Из телеологического характера этой связи вытекает другой основной закон душевной жизни, действующий как бы в направлении длины, а именно закон развития. Если бы в душевной структуре и в ее движущих силах не наблюдалось целесообразности и связи по признаку ценности, двигающей ее в определенном направлении, то течение жизни не было бы развитием. Поэтому-то развитие человека также мало может быть выведено из шопенгауэровой слепой воли, как из атомистической игры единичных психических сил в системах последователей Гербарта и материалистов. У человека развитие это имеет тенденцию привести к прочной связи душевной жизни, согласованной с жизненными условиями ее. Все процессы душевной жизни действуют в нас сообща для достижения такого рода связи, – как бы душевного облика; ибо различение и разделение также создают отношения и тем самым служат соединению. Формулы трансцендентальной философии относительно природы нашей способности к синтезированию представляют собой лишь отвлеченные и неподходящие выражения для этих свойств нашей душевной жизни, создающих в творческой работе как облик, так и развитие ее. В своем учении о процессе дифференциации и интеграции Герберт Спенсер правильно изложил некоторые черты этого развития. Насколько идеи эти соединимы с теориями германской спекулятивной школы и насколько возможно научное учение о развитии человека, будет рассмотрено в одной из дальнейших глав.
Третье общее соотношение заключается в смене состояний и в воздействии приобретенной связи душевной жизни на каждый отдельный акт сознания. Лишь после того, как будет постигнуто это широкое отношение, согласно которому каждый отдельный акт сознания обусловлен в своем возникновении и характере всей приобретенной душевной связью, можно отыскать истинные отношения между учением об узости сознания, единстве его и различиях наших внутренних состояний. Благодаря проникновению в это отношение свободная жизненность душевной жизни может быть раскрыта аналитически. В центре приобретенной душевной связи находится всегда бодрствующий пучок побуждений и чувств. Он сообщает интерес новому впечатлению, вызывает представление и придает известное направление воле. Интерес переходит в процесс внимания. Однако усиленное возбуждение сознания, составляющее сущность такого внимания, существует не в абстракции, а состоит из процессов, которые оформляют восприятие, формируют представление воспоминания, образуют цель или идеал, и все это происходит всегда в живой, как бы вибрирующей связи со всем приобретенным укладом душевной жизни. Все здесь жизнь. В моей более ранней работе о поэтике я показал несостоятельность учения о мертвом воспроизведении образов и выяснил, что один и тот же образ воспоминания так же мало, при новых условиях, может найти доступ в душу, как один и тот же лист возвратиться на следующий год на дерево. То же самое положение было за последнее время обосновано Джеймсом с поразительной силой реализма, свойственной его внутреннему восприятию.
Это внутреннее, в высшей степени объемлющее отношение, в котором отдельные процессы в сознании испытывают воздействие со стороны приобретенной связи душевной жизни, или, по крайней мере, ею обусловливаются, находится во внутренней связи со структурным законом душевной жизни. Оно зависит от действенности этой структуры, оно выступает лишь в связи с развитой дифференциацией структуры, благодаря которой восприятие, воспоминание, внимание, непроизвольные процессы и господствующая над ними воля могут быть отделены одно от другого. Центральная сила наших возбуждений и чувств, отношение их к внешним раздражениям с одной стороны, и к волевым действиям – с другой, обусловливают распределение состояний сознания, воспроизведение представлений и воздействие приобретенной связи представлений на сознательные процессы. Отношения воздействия идут отсюда к возникновению интереса, внимания, усиленного возбуждения сознания, которое существует затем в постигающих процессах. Через борьбу побуждений они переходят потом к возбуждению практического интереса; возбуждение это, в свою очередь, вызывает повышение и сосредоточение энергии сознания, выражающейся затем в процессах практической постановки вопросов, выбора и предпочтения.
Если, таким образом, состояния распределения сознания и процессы воздействия приобретенной душевной связи на образование сознательных актов и зависят от живых отношений, вытекающих из структуры душевной жизни, то они все же образуют связь, которую можно выделить путем абстракции. Эта связь открывается внутреннему опыту не тем же способом, что и связь структуры. Ибо члены ее и взаимодействие между ними в значительной и притом важнейшей части находятся вне пределов ясного сознания, или что то же, за пределами внутреннего восприятия. Мы ничего не знаем о природе воспроизводимого следа; как же можем мы знать что-либо о том, как происходит воспроизведение его? Или как связь подобных следов начинает определять сознательный процесс? Радостное упование на исключительное действие развитых ассоциативных отношений, при всяком вхождении представления в сознание, также должно было отпасть под напором точной критики. Кто мог бы отрицать, или доказать, что возможно и свободное
