— Вот и Мадпорт, — сказал наконец Стивен. — Теперь, дорогая, — продолжал он, глядя на нее почти радостно, — самое худшее уже позади. На берегу мы сможем двигаться быстрее, это будет зависеть только от нас самих. Через какие-нибудь час-полтора мы снова окажемся вдвоем в почтовой карете: после всего, что вам пришлось перенести, это будет отдыхом.
Мэгги поняла, что настало время говорить: теперь ее молчание было бы жестокостью. Она начала тихо, как и он, но голос ее звучал твердо.
— Мы не будем вдвоем. Мы должны расстаться. Кровь бросилась в лицо Стивену.
— Не будем? — сказал он. — Я не переживу этого. Предстояло то, чего он так страшился, — борьба с ней.
Они оба молчали, пока спускали шлюпку и переправляли их на пристань. Там стояла кучка зевак и толпились пассажиры, дожидавшиеся отплытия парохода в Сент-Огг. Мэгги показалось, что, когда они сошли на берег и Стивен торопливо вел ее по пристани, кто-то отделился от группы пассажиров и сделал шаг по направлению к ней, как бы желая заговорить. Но, увлекаемая вперед, Мэгги была равнодушна ко всему, кроме предстоявшего ей испытания.
Носильщик проводил их в ближайшую гостиницу при почтовой станции, и Стивен, проходя по двору, приказал готовить карету. Мэгги, как бы не слыша его слов, попросила, чтобы их отвели в комнату, где они могли бы отдохнуть.
Они вошли. Мэгги осталась стоять, и когда Стивен, лицо которого выражало отчаянную решимость, взялся за шнурок колокольчика, она спокойно произнесла:
— Я не еду; мы должны здесь расстаться.
— Мэгги, — бросаясь к ней, сказал Стивен тоном человека, готовящегося к пытке, — вы хотите моей смерти. Что пользы в этом теперь? Решающий шаг сделан.
— Нет, не сделан, — сказала Мэгги. — Мы слишком далеко зашли, и нам никогда не удастся стереть следы того, что случилось. Но дальше я не пойду. Не пытайтесь переубедить меня. Вчера я не могла выбирать.
Что ему было делать? Он стоял, не смея приблизиться к ней, — ею снова мог овладеть гнев, и это воздвигло бы еще одну преграду. Теряя голову от ощущения своей беспомощности, он ходил взад и вперед по комнате.
— Мэгги, — с мольбой и отчаянием сказал он, остановившись перед ней, — сжальтесь надо мной, выслушайте мня. Отныне я буду во всем послушен вам, ничего не сделаю без вашего согласия. Не губите своевольной опрометчивостью наши жизни: это никому не принесет добра и лишь будет причиной новых несчастий. Сядьте, дорогая, не спешите, подумайте о том, что вы собираетесь сделать. Не относитесь ко мне так, будто я недостоин вашего доверия.
Ничто не могло подействовать на Мэгги сильнее, нежели эти слова, но воля ее была всецело сосредоточена на предстоявшем мучительном расставании. Она уже приготовилась к страданию.
— Не надо медлить, — сказала она тихо, но отчетливо, — мы должны здесь же расстаться.
— Мы не можем расстаться, Мэгги! — утрачивая самообладание, воскликнул Стивен. — Я не выдержу этого. К чему подвергать меня таким мукам? Удар — каков бы он ни был — нанесен. Кто выиграет от того, что вы заставите меня потерять рассудок?
— Даже ради вас, — дрожащим голосом сказала Мэгги, — я не начну новую жизнь с того, чего заведомо не должно быть. Все, что я говорила в Бассете, я чувствую и теперь; по-прежнему я готова скорее умереть, чем поддаться этому искушению. Нам лучше было расстаться тогда. Ведь мы все равно к этому пришли.
— Мы не расстанемся, — вырвалось у Стивена, загородившего собой дверь; он уже забыл только что сказанные им слова. — Я не могу примириться с этим; вы доведете меня до безумия. Я за себя не ручаюсь.
Мэгги дрожала. Она поняла, каким нелегким будет расставание. Лишь постепенно, взывая к лучшим сторонам души Стивена, могла она надеяться сломить его сопротивление. Насколько легче было бы бежать, не давая себе опомниться, бежать, пока не ослабела воля. Она села. Стивен, следивший за нею мрачным взглядом, в котором отражалась владевшая им безнадежность, медленно отошел от двери, приблизился, сел рядом с Мэгги и схватил ее руку. Сердце Мэгги билось, как у испуганной птицы, но это прямое противодействие придало ей силы. Она ощутила, как крепнет ее решимость.
— Вспомните, что вы чувствовали совсем недавно, — начала она серьезно и проникновенно, — вспомните, что мы оба чувствовали: мы знали, что не принадлежим себе и должны подавить всякую склонность, которая может толкнуть нас на путь предательства. Мы отступили от нашего намерения, но зло есть зло, и все остается по-прежнему.
— Нет, не по-прежнему, — сказал Стивен. — Мы убедились, что не можем устоять. Чувство, которое влечет нас друг к другу, так велико, что с ним бесполезно бороться. Естественный закон непреодолим — не наша вина, что он сметает все препятствия со своего пути.
— Это неверно, Стивен, — я убеждена, что это неверно. Я без конца думала об этом и поняла, что если бы мы так судили, любое предательство и жестокость имели бы право на существование: мы оправдали бы нарушение самых священных уз. Раз прошлое не связывает нас, в чем же тогда наш долг? Если бы вы были правы, на земле не знали бы иного закона, кроме мгновенных прихотей страсти.
— Но есть узы, которые не скрепишь одними добрыми намерениями, — возразил Стивен, вставая и снова принимаясь ходить. — Что это за верность, если ее хранят только для вида! Кому нужно постоянство, которое не вызвано любовью?
Мэгги ответила не сразу. Ей приходилось спорить не только с ним. Наконец, страстно желая защитить сбои убеждения и перед Стивеном и перед собой, она сказала:
— Это только на первый взгляд кажется правильным, но когда вдумаешься, видишь, что это не так. Верность и постоянство не означают, что нам позволено поступать, как-легче и приятней всего для нас самих; это скорее отказ от всего, что угрожает доверию, которое к нам питают другие, от всего, что может причинить несчастье людям, самой жизнью поставленным в зависимость от нас. Если бы мы… если бы я была лучше, благороднее, если бы веления долга были сильнее во мне и я всегда так же остро ощущала их в своем сердце, как сейчас, когда пробудилась моя совесть, враждебное долгу чувство не разрослось бы до такой степени — оно было бы задушено сразу, потому что я искренне молилась бы о помощи. Я должна была бежать не оглядываясь, как бегут от смертельной опасности. Я не нахожу себе оправдания. Я не обманула бы ожиданий Люси и Филипа, если бы не оказалась слабой, эгоистичной, жестокой, способной думать об их страданиях и при этом не испытывать боли, которая дает силы побороть искушение. Что чувствует сейчас Люси? Она верила мне, она любила меня, она была так добра ко мне. Подумайте о ней.
При этих словах у Мэгги перехватило дыхание.
— Я не могу думать о ней, — сказал Стивен и топнул ногой, как бы от нестерпимой боли. — Я могу думать только о вас и больше ни о ком, Мэгги. Вы требуете от человека невозможного. Я прошел через то, что чувствуете вы, и больше не могу к этому возвратиться. К чему вам об этом думать сейчас; ведь вы только терзаете меня! Не в ваших, силах оградить их от страданий: в вашей власти лишь уйти от меня, лишив мою жизнь какого бы то ни было смысла. Даже если бы мы вернулись к прошлому, если бы остались верны своему долгу, будь это еще возможно, — непереносимо, чудовищно предположить, что вы когда-нибудь станете женой Филипа — женой человека, которого не любите.
Мэгги вспыхнула; она не в состоянии была говорить. Стивен понял это. Он снова взял ее руку и, глядя на нее со страстной мольбой, сказал;
— Мэгги! Дорогая! Если вы любите меня — вы моя. Никто другой не смеет назвать вас своею. Любовь соединила наши жизни. Никакое прошлое не может отнять у нас прав друг на друга. Мы впервые любим всем сердцем и душой.
Опустив глаза, Мэгги по-прежнему молчала. Стивен трепетал, вновь обретя надежду и предвкушая победу. Но Мэгги подняла глаза, и он не прочел в них того, чего искал: в них были только мука и жалость.
— Нет, Стивен, не всем сердцем и душой, — сказала она с робкой решимостью. — Никогда всем сердцем я не уступала чувству. Существуют воспоминания, и привязанности, и стремление к настоящему добру; они имеют огромную власть надо мной, они никогда не оставят меня надолго, болью и раскаянием они будут возвращаться снова и снова. Я не Знала бы покоя, если бы тень греха встала между мной и богом. Я уже причинила горе — я это знаю, чувствую, но никогда сознательно я не шла на это, ни разу не сказала: «Пусть они страдают, я не пожертвую своим счастьем». У меня никогда не было мысли стать вашей женой, и если бы вы, воспользовавшись минутой, когда мое чувство к вам одерживало верх, добились моего согласия, все равно я не принадлежала бы вам всей душой. Если бы можно было вернуть то утро, я предпочла бы сохранить верность прежним мирным привязанностям и не знать радостей любви.
Стивен выпустил ее руку, порывисто поднялся и, с трудом сдерживая гнев, стал ходить по комнате.
— Господи! — вырвалось у него наконец. — Как жалко выглядит любовь женщины рядом с любовью мужчины! Ради вас я готов на любое преступление, а вы — вы взвешиваете и выбираете. Будь в вас хоть сотая доля моего чувства к вам, разве могли бы вы принести меня в жертву? Но что вам до того, что вы отнимаете счастье всей моей жизни!
Мэгги уронила руки на колени и судорожно сжала их. Ее объял смертельный ужас: словно ослепительные вспышки молнии на какой-то краткий миг открывали ей путь к спасению, а потом, угасая, снова оставляли ее, беспомощную, в кромешной тьме.
— Нет, я не приношу вас в жертву, я не в силах принести вас в жертву, — сказала она, как только к ней вернулась способность говорить. — Но я не могу поверить, будто вы можете быть довольны своей судьбой, зная — а мы это оба знаем, — что наше счастье обернулось горем для других. Мы не вольны в выборе своего или чужого счастья, нам не дано знать, в чем оно заключается. Нам лишь дано выбирать — поддадимся ли мы мгновенному порыву или откажемся от него во имя божественного голоса в нас самих, во имя тех целей, что освящают нашу жизнь. Я знаю, как трудно придерживаться этих взглядов: я сама не раз изменяла им; но я всегда чувствовала, что стоит мне окончательно отречься от них — и я останусь одна, без света, во
