— Вот, Люси, и вся моя история, — сказала Мэгги, улыбаясь сквозь слезы. — Видишь, как и сэра Эндрю Эгьючика,[92 — Эндрю Эгьючик — персонаж из комедии Шекспира «Двенадцатая ночь».] „меня однажды тоже обожали“.
— Я вижу другое: я поняла, почему ты так хорошо знаешь Шекспира, да и все прочее, что стало тебе известно уже после того, как ты покинула пансион. Мне всегда казалось это чудом, одним из твоих загадочных свойств. — Люси опустила глаза и задумалась, потом, снова взглянув на Мэгги, добавила: — Как прекрасно, что ты любишь Филипа. Вот уж никак не предполагала, что ему выпадет такое счастье. И, по-моему, ты не должна от него отказываться. Сейчас, конечно, есть препятствия, но со временем они могут отпасть.
Мэгги покачала головой.
— Да, да! — настаивала Люси. — Сердце мне подсказывает, что так и будет. Во всем этом есть что-то романтическое, это так не похоже на то, что бывает в жизни, — да ничего иного я от тебя и не ожидала. И Филип будет боготворить тебя, как принцессу из волшебной сказки. О, я до тех пор не буду знать покоя, пока не изобрету способа уговорить всех. И ты сможешь выйти замуж за Филипа, когда я… тоже выйду замуж. Разве это не чудесная развязка грустной истории моей бедной, бедной Мэгги?
Мэгги попыталась улыбнуться, по невольно вздрогнула, словно на нее внезапно повеяло холодом.
— Ты совсем замерзла, дорогая, — сказала Люси. — Ложись скорее в постель, да и мне давно пора. Боюсь даже подумать, который теперь час.
Они поцеловались, и Люси ушла, унося с собой признание, под влиянием которого она воспринимала последующие события. Мэгги была совершенно искренна, она и не могла быть иной. Но сердечные излияния порой вводят в заблуждение, даже когда они бывают вполне искренними.
Глава IV БРАТ И СЕСТРА
Мэгги отправилась к брату уже в середине дня. Чтобы застать его дома, она выбрала тот час, когда он приходил обедать. Том нанимал комнату у человека не совсем ему чужого. Наш друг Боб Джейкин вот уже восемь месяцев как с молчаливого согласия Мампса обзавелся женой, а также одним из тех старинных, прорезанных лабиринтами коридоров диковинных домишек на берегу Флосса, где его мать и жена предоставляли любителям речных прогулок две лодки, в которые он вложил часть своих сбережений, и сдавали внаем гостиную и свободную спальню, чтобы, как говорил Боб, не впасть в грех от безделья. Вот при каких обстоятельствах, к удовольствию обеих заинтересованных сторон, Том в качестве жильца водворился в доме Боба.
Дверь отворила жена Боба. Это была крохотная женщина, обликом своим напоминавшая голландскую куклу; рядом с матерью Боба, вдруг выросшей за ее спиной и заполнившей весь проход, она производила то же впечатление, что и люди, которые так кстати для скульптора постоянно толпятся у подножия огромных статуй, подчеркивая их грандиозность. Открыв дверь, крохотная женщина низко присела и подняла на Мэгги взгляд, полный благоговейного трепета; но как только Мэгги проговорила с улыбкой: „Могу я повидать брата?“ — она, придя в необычайное возбуждение, обернулась и воскликнула:
— Матушка, матушка, скажите Бобу — это мисс Мэгги! Господи, да входите же, мисс, — продолжала она, распахнув боковую дверь, и, стремясь предоставить гостье как можно больше места, так плотно прижалась к стене, что почти слилась с ней.
Грустные воспоминания нахлынули на Мэгги, когда она вошла в тесную гостиную, которую только и мог теперь ее бедный брат называть своим домом, — а ведь в минувшие годы это слово обозначало для них обоих отчий кров со всеми привычными с детства и милыми им предметами. Однако не все в этой комнате было незнакомо Мэгги. Взгляд ее сразу же упал на большую Библию, и вид этой ветхой книги отнюдь не способствовал тому, чтобы разогнать грустные мысли. Мэгги молчала, отдавшись воспоминаниям.
— Не присядете ли вы, мисс? — сказала миссис Джейкин и, смахнув со стула несуществующую пыль своим передником, подняла за уголок эту принадлежность туалета и со смущенным видом поднесла ее к лицу, не переставая при этом с интересом рассматривать Мэгги.
— Значит, Боб дома? — спросила Мэгги, овладев собой и улыбаясь этой оробевшей голландской куколке.
— Да, мисс, только он, должно быть, моется да наряжается, пойду-ка я погляжу, — сказала миссис Джейкин, исчезая за дверью. В самом скором времени она возвратилась, храбро выглядывая из-за спины мужа, который, появившись во всем великолепии своих белоснежных ровных зубов и голубых глаз, еще с порога почтительно кланялся Мэгги.
— Как поживаешь, Боб? — спросила Мэгги, протягивая ему руку. — Я собиралась навестить твою жену и, если миссис Джейкин не возражает, приду к вам на днях именно с этой целью. Но сегодня меня привело другое: мне надо поговорить с братом.
— Он скоро воротится, мисс. У него дела как по маслу идут, у мастера Тома то есть. Он так в гору пошел, что скоро всех здесь обскачет, — попомните мои слова, мисс.
— Я уверена, Боб, как бы судьба не вознесла Тома, никогда он не забудет, чем обязан тебе; я только повторяю слова, сказанные им на днях.
— Э, мисс, вольно же ему так думать. Хотя вообще-то я знаю, мастер Том зря слов на ветер не бросает, это не то что я: у меня часто язык попусту мелет. Ей-богу, я все равно что опрокинутая бутылка: слова льются, льются, никак их не удержишь. Ну, а на вас, миге, любо-дорого глядеть, прямо сердце радуется. Что скажешь, Присси? — проговорил Боб, оборачиваясь к жене. — Видишь теперь, что я говорил правду. А ведь не много сыщется товаров, которые я не перехвалил бы, коли уж возьмусь про них рассуждать.
Казалось, маленький носик миссис Джейкин, следуя примеру ее глаз, тоже почтительно устремился вверх, к Мэгги, однако теперь она настолько осмелела, что была в состоянии улыбнуться, присесть и даже произнести:
— Мне страсть как не терпелось поглядеть на вас, мисс, а то мой муж с того самого дня, как стал меня примечать, бывало, начнет про вас рассказывать, да так и остановиться не может, будто совсем в уме повредился.
— Будет, будет, — смущенно оборвал ее Боб. — Ступай погляди, готов ли у тебя обед, а то как бы мастеру Тому не пришлось потом дожидаться.
— Надеюсь, Боб, твой Мампс дружелюбно встретил миссис Джейкин, — опросила Мэгги, улыбаясь. — Помню, ты всегда говорил, что он будет очень недоволен, если ты женишься.
— Э, мисс, — сказал Боб, ухмыляясь, — он про это и думать забыл, когда увидел, какая она маленькая. Сперва он все прикидывался, будто ее и нет вовсе или что она недомерок какой. А вот насчет мастера Тома, мисс, — тут Боб понизил голос и сразу стал серьезным, — хотя он как из чугуна отлит — ни с какого бока внутрь не заглянешь — ну да у меня глаз зоркий, и теперь, когда я уже не расхаживаю больше с коробом, а стал вольной птицей и, выходит, не знаю, что мне с моими мозгами делать — не пропадать же им зря, — поневоле приходится думать, что у кого на душе делается. Так вот, не нравится мне, мисс, что сидит мастер Том один, хмурый как туча, брови у него насуплены и все в огонь глядит, и это каждый вечер. Ему бы теперь малость повеселеть — такой джентльмен, прямо на диво, мастер Том то есть! И жена замечала, что войдет она к нему, а ему и ни к чему, что она тут; сидит, насупившись, и смотрит в огонь, словно кого там видит.
— Он постоянно думает о делах, Боб, — сказала Мэгги.
— Э, мисс, — произнес Боб, еще больше понижая голос, — сдается мне, тут еще кое-что примешано. У него ведь слова клещами не вытянешь, у мастера Тома, ну да у меня глаз наметанный, и вот в прошлое рождество я уж было думал, что углядел, где его слабое место. Это насчет маленького черного спаниеля, мисс, — эдакая чистопородная безделка, — уж чего он только не придумывал, чтобы раздобыть его. Но с той поры на него прямо что-то нашло, еще пуще стиснул зубы, и весь свет ему не мил, хотя с чего бы, кажется, — дела у него идут на славу. Я это вам к тому рассказываю, мисс, что, может, вы тут чем подсобите теперь, как вы приехали. Он ведь все один-одинешенек, никогда на людях не бывает.
— Боюсь, это не в моей власти, Боб, Том не очень меня слушается, — сказала Мэгги, немало потрясенная высказанной Бобом догадкой. Ей никогда и в голову не приходило, что Том может страдать от любви. Бедняжка! Надо же ему было влюбиться в Люси! Но, быть может, все это лишь измышления неугомонного ума Боба. Разве нельзя подарить собачку из родственных чувств или наконец просто из благодарности. Но тут Боб воскликнул: „А вот и мастер Том“, — и издалека донесся звук отворяемой двери.
— Я знаю, Том, как тебе дорога каждая минута, — проговорила Мэгги, едва Боб оставил их наедине, — и сразу скажу, что привело меня к тебе. Я не хочу, чтобы из-за меня ты лишился обеда.
Том стоял, прислонившись спиной к камину, а Мэгги сидела к нему лицом, и на нее падал свет. От Тома не укрылось ее смятение, и он сразу же угадал, о чем будет разговор. Вот отчего его голос звучал так холодно и сурово, когда он произнес: „Что же это?“
Тон, которым задан был вопрос, пробудил в Мэгги дух протеста, и она изложила свою просьбу совсем иначе, чем это было задумано. Встав с места и глядя на Тома в упор, она сказала:
— Я хочу, чтобы ты освободил меня от обещания относительно Филипа Уэйкема. Вернее — я обещала, что не буду видеться с ним, не
